Дэйн снова остановился. Повернулся к девушке. Нахмурился.
— А ты его? Любила?
Она закусила губу, отводя глаза. Открыла рот... но дэйн вдруг подобрался. Взгляд сделался пронзительным и острым, из него словно ушло все человеческое. Магесса сглотнула, зажмурилась, кусая губы... и ойкнула, когда мужчина дернул ее куда-то вверх по мостовой:
— Идем. Быстрее.
Повитуха не возражала. Когда Волоран становился дэйном, отстраняясь, растрачивая даже те жалкие чувства, что умел испытывать, с ним нельзя было спорить. Они шли тесными извилистыми переулками, поворачивая, то в одну, то в другую сторону. От однообразных серых домов уже рябило в глазах, и скоро Милиана совсем перестала понимать, куда они так несутся. А уж обратный путь и вовсе не нашла бы.
— Стой.
Дэйн замер, вскинув руку и прислушался. Девушка послушно замерла. Они остановились на перекрестке двух улочек в уже почти сгустившейся тьме. Пахло дождем и мокрым камнем, гулкое эхо отражалось от стен. Здесь было бесприютно и тоскливо.
— Как таких, как ты, земля только носит? Я из-за тебя сестры лишился! Она прибежала вся растерзанная, в слезах. Надругался над невинной девушкой, собака?! Она плакала, а пока я бегал за водой, повесилась прямо на пояске под потолочной балкой! Ты убийца! Ничтожество, прикрывшееся добродетелью!
Мили вопросительно посмотрела на Волорана. Тот бесшумно шагнул на звук негодующей речи. Беззвучно выскользнул из ножен меч.
— Убирайся, душегубец! Будь я вправе — убил бы тебя, погань проклятая! Сколько еще девочек ты погубил? Скольких ссильничал? А? Говори! Сколькие еще руки на себя наложили, козел похотливый?!
Дэйн исчез за углом приземистого домика. Милиана прислонилась к холодной стене и стала ждать. Не было надобности следовать за палачом магов, когда тот вершит свой суд, да и не ее это дело. Поэтому девушка терпеливо ждала.
Короткий хриплый вскрик вырвал магессу из задумчивости. Из-за угла пахнуло сыростью, прелью и плесенью. Сила колдунов. Только от нее такая вонь.
Тем временем за углом дома кто-то захрипел, забулькал... Рухнуло на камни мостовой тяжелое тело. Мили прикрыла глаза, повторяя про себя — ее это не касается.
— Идем, — Волоран вынырнул из полумрака, поддерживая висящего у него на плече... Шахнала!
Молельник был весь в ссадинах, одежда его оказалась грязной и рваной, да и сам он мало чем отличался от Милианы, успевшей прорыдаться в городской в луже: спутанные волосы слиплись от воды, лицо окаменевшее, губы искусанные, костяшки пальцев разбиты, словно мужчина в бессильной ярости колотил кулаками по камням. Но, что самое важное...
— На нем заклятье, — сипло сказала Повитуха. — И не одно. Кто может наложить заклятье на Отца?
— Выясню, — коротко ответил дэйн и повторил. — Идем.
Глен начинает понимать
— Зария...
Чернушка в который раз обошла по крутой дуге возникшего у нее на пути духа и снова направилась в обеденный зал. Суматошный день закончился, следовало навести в корчме порядок — собрать со стола пустую посуду, выбросить в помои остатки еды, подмести пол и присыпать его свежей соломой...
Пока в питейном зале громыхал за своей стойкой Багой, девушке было проще не замечать навязчивого колдуна. Да корчмарь, раздосадованный тем, как обидели его хромоножку, несколько раз напускался на Глена и прогонял призрака прочь. Но сейчас хозяин таверны ушел в кладовую, и Зария осталась одна. Поэтому опостылевший ухажер сразу же возник из воздуха прямо перед ее глазами.
— Зария!
И снова девушка молча обошла его. Хромота у нее после недавнего злоключения усилилась, нога разболелась, а в горле стоял комок. Но приученная к боли и молчаливому терпению, чернушка продолжала работать: собирала грязную посуду и, скособочившись под весом тяжелого подноса, носила свою ношу на кухню.
— Послушай меня...
Обида и злость всколыхнулись в душе, но девушка безжалостно подавила гневный порыв. Несмотря ни на что — ни на уверения Василисы, ни на неуклюжие уговоры Багоя, ни на оправдания обидевшего ее колдуна, — она по-прежнему считала, что все сказанное ей несостоявшимся насильником — правда. Она урод. Ее не полюбят. Да и кому такое в голову придет? Что в ней любить? Ущербная, колченогая, истощенная... Жалкая пародия на женщину.
Но кое-что сказать Глену все-таки следовало. Потому что нога болела и всякий раз обходить пусть и бесплотного, но такого навязчивого духа, чернушке надоело. Да и неудобств причиняло немалых.
— Я благодарна тебе, — негромко произнесла она.
Сердце в груди болезненно сжалось, воздух с трудом просачивался в пересохшее горло, душа плакала, но Зария заставила себя улыбнуться.
— Благодарна? — Глен выглядел встревоженным.
Он всматривался в девичье лицо, занавешенное длинной челкой, и глаза его темнели.
— Да. Если бы не ты... Не твой поступок. Я бы так и не поняла, что мне здесь не место, — она снова улыбнулась — грустно и задумчиво. — Когда луна пойдет на убыль, я пойду в храм Богини и стану послушницей. Пусть во мне есть дурная кровь и из-за этого я на всю жизнь останусь только в младших, я стану служить...
Глен закрыл ей рот рукой, обрывая клятву, которую девушка чуть было не произнесла. Ему редко удавалось воздействовать на материальное, но сейчас гнев, боль и страх оказались слишком сильны.
— Замолчи и слушай.
Девушка зажмурилась, стараясь сдержать слезы. Однако она привыкла быть покорной и не осмелилась вырваться. Поэтому сделала, как просили: замолчала и слушала.
— Я стану человеком. И приду за тобой. Я никогда от тебя не откажусь. Да, не был я хорошим. И вряд ли стану лучше. На мне много грехов, таких, о каких тебе и знать не нужно. Но я — весь твой. Со всеми этими грехами. Только твой. Я сейчас не могу тебя поцеловать, коснуться даже не могу, пока ты не спишь. Но даже сейчас я могу доказать, что мои слова — не пустой звук. Дай мне срок, Зария. Дай мне чуть-чуть времени. Не делай того, что собралась. Подожди. Какая разница — месяцем раньше или месяцем позже, ведь так? Просто подожди. Я вернусь — клянусь тебе. Но ты только дождись. Потому что к кому же и зачем мне возвращаться, если ты откажешь? Кивни. Кивни, если согласна.
В его голосе было столько мольбы! Но Зария отрицательно помотала головой.
Колдун закрыл глаза. Не верит. Ни единому слову не верит.
— Посмотри на меня.
И снова отрицательное покачивание головой.
— Зария... Ты ведь видишь правду. Видишь, когда тебе лгут. Посмотри на меня. Я скажу последнее — единственное, что не сказал. И если ты посчитаешь, что это ложь — клянусь тебе — я уйду.
— А если я хочу, чтобы ты ушел сейчас? — хрипло спросила девушка.
— Сначала посмотри на меня! Я промолчу, если ты не хочешь меня слушать. И уйду. Обещаю. Но посмотри...
Чернушка открыла глаза и посмотрела на собеседника. Она не верила. Не верила. Это не правда...
А Глен ждал. Ждал, пока она спросит, и он сможет сказать, что любит ее. Ждал... Она должна спросить. Должна!!!
Нет. Зария отступила.
Шаг, другой.
Отвернулась.
Молча.
Колдун сжал кулаки. Он хотел подойти к ней, хотел произнести признание, рвущееся с губ, но вовремя остановился. Прежний Глен легко забывал свои обещания. Новый Глен был полон решимости не повторять ошибок прошлого. Он хотел сдержать принесенные ранее клятвы. Обе, что дал ей.
Увы, призрак, хотя и преисполнился желания измениться раз и навсегда, пока еще слабо представлял — как именно это сделать. Решимость решимостью, но надо же с чего-то начать, а у него, прямо скажем, для этого было слишком мало возможностей, да к тому же еще и полное отсутствие поддержки. В него никто не верил. Его никто не ждал. О нем никто не переживал. И уже тем более, никто не собирался ему помогать. Он был один. И победить ему предстояло самого себя. Только — вот беда! — он не знал, с чего начать. Куда идти? И как удержаться от острого желания, ставшего уже настоящей потребностью, видеть Зарию?
— Если передумаешь, просто позови, — это было единственное, что он еще мог добавить. Единственное, что ему оставалось.
Проклятый дар! В душе черной волной поднималась злоба. Поэтому, не давая себе время на раздумья, колдун переместился туда, где его ярость могла найти выход, не причиняя вреда простым людям и, тем более, девушке, которая так много для него значила.
Определенно, быть духом — своеобразное преимущество. Только подумал о том, где хочешь очутиться, и вот ты уже там, а как — сам не понял. В Логове было тепло. Глен до сих пор удивлялся тому, что может ощущать жар, холод, ветер. Он не мерз, не изнывал от духоты, но он чувствовал.
Сегодня здесь было людно. Дюжины две колдунов негромко переговаривались, что-то обсуждая, и поглядывали на кресло, стоящее перед камином. Кресло Анары.
Мужчины пока не видели возникшего из ниоткуда бесплотного сообщника, но некоторые непроизвольно поежились, ощутив присутствие сторонней силы.
Хозяйка Логова не обратила на появление призрака внимания, она разговаривала с мужчиной, державшимся в тени. От незнакомца исходили волны такого могущества, что Глен замер, не решаясь приблизиться. Колдунья, почуяв его смятение, обернулась и поманила новоприбывшего к себе. Тот подчинился, с опаской косясь на странного гостя.
Широкий лоб незнакомца был чистым и гладким. Да и вообще все его лицо казалось лишенным возраста: ни складок в уголках губ, ни мелких морщин, разбегающихся от глаз. Ничего. Словно бы этот человек никогда не улыбался, не смеялся, не хмурился, не грустил. Однако, несмотря на эту более чем странную особенность, диковинный гость Анары выглядел далеко не молодым. Что делало его таковым? Холодная проницательность голубых глаз? Тяжелый пронзительный взгляд из-под прямых темных бровей? Спокойная уверенность, сквозящая в каждом движении? Почти осязаемые волны небывалой Силы, разбегающиеся во все стороны? Что? Глен никак не мог понять и вдруг запоздало сообразил. Жнец. Перед ним стоит Жнец!
Поняв это, колдун принялся рассматривать мужчину с еще большей жадностью. Тот был... незапоминающимся. Таким, которого увидев мельком, потом и не вспомнишь. Да что там — мельком! Отвернись сейчас Глен, и попытайся воссоздать в памяти это гладкое чистое лицо — ничего не получится. Взгляду, словно не за что было зацепиться, а разуму запомнить. Разве только врезалось в память, что русые волосы Жнеца убраны в косу, доходившую почти до лопаток, а правая рука закована в кольчужную перчатку: от плеча до кончиков пальцев.
Заметив столь пристальное внимание к своей персоне, Жнец, видимо, решил удовлетворить любопытство (или подтвердить догадку?) пристально изучающего его духа и пошевелил пальцами. Латная рукавица замерцала, и ее хозяин усмехнулся, увидев, как опасливо отпрянул от него на несколько шагов Глен.
— Мне твоя душа не нужна, — успокоил маг колдуна. — Я больше не слуга богов.
Анара поднялась с кресла, оглядывая могущественного гостя и зазывно улыбнулась.
— Ну, так что? Ты решил? Присоединишься?
Жнец снова перевел взгляд на собеседницу. Она знала о своей красоте и о том, какую власть она дает ей над мужчинами. Знала и пользовалась тем и другим. Никто не мог устоять. Но на Жнеца ее улыбка произвела несколько иное впечатление. Вместо того чтобы загореться вожделением, мужчина нахмурился, подошел ближе и пристально посмотрел в глаза соблазнительнице. Та, конечно, не отпрянула в испуге и улыбка ее ни на миг не поблекла, но Глен-то видел, что прекрасные руки сжались в кулаки.
— Я неприятен тебе, верно? — с тонкой усмешкой прошептал Жнец.
— Перетерплю, — в тон ему ответила Анара.
— Стоит ли? Может, поищешь кого-то более... почтительного?
Женщина напряглась:
— Ты отказываешься?
И снова усмешка тронула губы мага. Он отвернулся, скользнул взглядом по жадно прислушивающемуся Глену, прищурился, и что-то неуловимое мелькнуло в светлых глазах. Колдун не успел понять — что именно.
— Разве можно отказаться от такого предложения? — ответил вопросом на вопрос Жнец, и Анара заметно расслабилась, разжав судорожно стиснутые кулаки.
— Думаю, нет, — она вновь медово ему улыбнулась.
Но улыбка в очередной раз пропала втуне, маг снова оглядел Глена, и направился к выходу, не удостоив собеседницу ответа.
— О-ох, — та бессильно опустилась в кресло. — Силен, гаденыш.
На прекрасном лице промелькнула тень, и колдуну на миг показалось, будто перед ним сидит не молодая женщина, а высохшая старуха с мертвыми глазами. Но морок развеялся, стоило Анаре пошевелиться. Колдунья шумно выдохнула, и снова обрела прежнюю безмятежную царственность: ни сомнений, ни страхов, только властность и привычка повелевать.
— Где ты был? — требовательно спросила женщина, поворачиваясь к духу.
— Исправлял ваши ошибки, — зло огрызнулся тот.
Глен и подумать не мог, что сейчас клокочущая в груди злоба спасает ему жизнь — Анара всерьез подумывала над тем, чтобы развеять кажущегося ей бесполезным призрака по ветру.
— Ошибки? — с холодной надменностью переспросила хозяйка Логова и тут же отчеканила: — Я не допускаю ошибок.
— Ах, не допуска-а-аешь... — уважительно протянул Глен. — То есть Джинко сам себя отправил в таверну? Это дурак никогда ничего не делал правильно. Ты поручила мне одно, я согласился, и вот — я возвращаюсь, а ты, оказывается, решила действовать иначе. Какая прелесть. Я и забыл, сколь стремительно женщины меняют свои намерения.
— Не говори так со мной, мальчик, — опасным голосом сказала Анара. — Не забывайся.
— Знаешь, что, госпожа... — колдун шагнул вперед и навис над колдуньей. — Твой слуга пытался погубить ее пестом для перетирки пряностей! На кухне. Тогда как всего через стену в обеденном зале трапезничали дэйн и Грехобор. А этот кретин даже заклинание Тишины наложить не догадался! В итоге на ее вопли сбежался чуть не весь околоток. Но и это еще не все. Его сообщник тоже отличился, воспользовавшись при побеге Даром. Так что дэйн запомнил его. О, и самое главное: ни один из твоих посланников ничего не добился. Девчонка цела, невредима, ненавидеть не стала. Одним словом — шуму наделали, а результата нет. Или тебе сказали другое?
Анара скрипнула зубами, но... промолчала. А Глен тем временем продолжил:
— Поэтому, чтобы исправить сотворенное этими двумя дураками, мне пришлось так изворачиваться, что я уже сам в своей лжи запутался.
И он отошел от колдуньи, всем видом изображая оскорбленного в лучших чувствах преданного слугу.
— Но ты... смог? — помолчав пару мгновений, вкрадчиво спросила женщина.
— Не совсем. Но она все-таки решила уходить к лантеям, как ты и хотела.
— Она не испорчена, — в голосе говорившей звучала искренняя досада. — Ты можешь ее привести?
— Нет, спасибо Джинко. Она мне больше не верит.
Колдунья в сердцах стукнула кулаком по подлокотнику старого кресла и резко поднялась на ноги, словно собиралась выместить гнев на ком-то из присутствующих.
— Есть еще одна возможность, — дождавшись, пока собеседница возьмет себя в руки, продолжил Глен. — Девчонка очень верит Василисе. Я бы даже сказал: боготворит ее. Понимаешь, о чем я? Предательства подруги она не перенесет. Ее не обязательно губить, лишая невинности. Или обязательно?
