— Да, это так, — кивнула девушка. — Сильнейший мог забрать себе трон и править Медведями. Но наш прапрадед отказался от такого варварского обычая. Закон, изданный им, позволял после смерти старшего сына наследовать трон второму, а потом и третьему сыну, и так далее. Из-за этого возникла неразбериха. Даже сейчас, Беральд мог наследовать княжество только в том случае, если Тхан и Шаарг умирали. Именно поэтому Корсаки убрали не только нашего отца, но и дядьёв.
Кован непонимающе посмотрел на Хильду и нахмурился. Зачем Корсакам убивать трёх старших Медведей и сажать на трон Беральда, обладавшего просто чудовищным характером? Если Руэл хотел союза с Медвежьим плато, или желал подчинить Сатарнов себе, ему следовало бы оставить в живых Тхана — из трёх братьев он был самым слабым и податливым, и только пытался казаться сильным и непокорным.
— Я не понимаю, Хильда! — воскликнул Кован. — Зачем?!
— Ты действительно не догадываешься? — Хильда даже удивилась. — Корсаки совершили чудовищную ошибку. Ты сам напомнил мне о той истории. Руэл считает, что Беральд слабый и беззащитный, неопытный и боязливый. Он верит, что теперь Медвежье плато теперь легко подчинится и по приказу станет воевать против Фабара. Никто из Псов даже не догадывается, что они выпустили из клетки самих Первых богов! Подчинить Беральда невозможно, управлять им — всё равно что пытаться заставить дикого зверя выполнять команды подобно дрессированной собачке. Ты ведь прекрасно понимаешь, к чему я клоню.
— Не понимаю, Хильда, — вздохнул Кован. — Ты говоришь, что Корсаки ошиблись. Но когда они поймут свою ошибку, Беральд обречён. Они убьют его так же, как убили нашего отца и дядьёв. А за Беральдом убьют и меня.
Хильда понимала беспокойство брата. Фаларны не прощали ошибок своим подчинённым, а уж себе — тем более. Как только они поймут, что Беральд не тот, за кого они его принимали всё это время, молодой медвежий князь обречён. Его убьют. Нет, не его одного — всех их. Всех, в ком течёт кровь Сатарнов.
— Они уничтожат нас всех, — продолжал Кован, — а потом заберут наше княжество. А, получив Медвежье плато, уничтожат и Улвиров. Они захватят весь Север. И даже Керберы не помогут нам. Никто нам не поможет. Ты понимаешь это?
Но Хильда расплылась в широкой улыбке и покачала головой. Неужели брат её не понимал, чего всё это время добивались его родные? Кольгриму следовало бы лично написать Ковану письмо. Быть может, тогда бы Медведь понял, в чём заключается их план.
— А мы сделаем так, что Фаларны ни о чём не догадаются, — усмехнулась Хильда. — Беральд плохой политик, это правда. С его упёртостью договориться о чём-то просто невозможно. Но если необходимо сыграть какую-то роль, в этом ему нет равных. Ему достаточно только притвориться слабым и беспомощным Медвежонком, оставшимся без поддержки отца и дядьёв. Он будет подчиняться Корсакам, выполнять их приказания, как послушный цепной пёс, а мы тем временем подготовимся.
В глазах Тэйхир зажёгся огонёк, и Хильда заметила его. Кажется, воительнице понравилась идея волчьей княгини. Пускай Рогатая и предпочитала обычно идти напролом и добиваться всего грубой силой. В этом она была очень похожа на Сатарнов. Почему-то теперь Хильда не удивлялась прозвищу этой могучей женщины. Будто Корнибус своими рогами прокладывала себе путь и шла к намеченной цели.
Но идея действовать скрытно пришлась ей по душе. Это было больше похоже на игру. Обмануть великих обманщиков — на подобное не решался ещё ни один безумец в Сангенуме. Шутить с Корсаками было опасно для собственной жизни. Но теперь Сатарны собирались взять лидерство в этой игре. Они обманут всех и захватят власть над Медвежьим плато, соберут силы и будут готовы дать отпор войскам Псов. И тогда уже никто не посмеет назвать Сатарнов вассалами Фаларнов.
— Что ты мне предлагаешь? Отправиться на помощь Беральду? — Кован нахмурился. — Это безумие, Хильда. Я один ничего не смогу сделать. А люди с Гарнизона не пойдут за мной.
— Сейчас не время прятаться в Фабаре! — воскликнула Хильда. — Ты должен быть рядом с братом. Ты должен помочь ему словом и мечом. Если вы будете прятаться по разным углам Сангенума, вас легко будет уничтожить. Убьют Беральда — и Медвежье плато окажется в руках Корсаков, потому что ты будешь здесь, никому не нужный. Законный наследник трона Сатарнов, не способный вернусь себе родину.
Кажется, Кован начинал понимать сестру, пускай и с большой неохотой. Ему не хотелось возвращаться на Медвежье плато, но он не мог не признать, что сила Сатарнов в единстве. Да и не только Сатарнов — всего Севера. Если Кольгриму удастся договориться с Керберами, то они все вместе смогут возродить былую мощь. Силу, с которой Корсакам приходилось считаться.
— Беральду нужна помощь. Он не сможет поставить Медвежье плато на ноги в одиночку. Он один, а у нас три города. Три огромных поместья. Три войска. Это всё тяжело для одного-единственного князя, даже такого сильного и уверенного в себе, как Беральд. Ты понимаешь? — Хильда пристально следила за братом. — Я помогла бы ему сама, но совсем скоро буду уже не в состоянии каждый день мотаться из одной казармы в другую и бодро носиться на лошади перед войсками.
Кован удивлённо посмотрел на сестру и только сейчас заметил её округлившийся живот. Нахмурившись, мужчина закрыл лицо руками и попытался сосредоточиться. Обмануть Фаларнов. Это всё равно что бросить вызов богам. У Корсаков были уши везде. В каждом углу. В каждой тени. Быть может, один из соглядатаев Руэла даже сейчас скрывался здесь, в Гарнизоне, и слышал весь этот разговор молодых Медведей. Но Кован не мог бросить брата, особенно учитывая, что никто не заботился о нём так, как Беральд. Когда умерла их мать, Йоран забыл про своих сыновей, и мальчики росли абсолютно одни, в пустом холодном замке. Тиса, вторая жена старого Медведя и мать Хильды, прожила совсем недолго и умерла уже через три года. Дети всегда были одни. Они привыкли, что кроме самих себя им никто не поможет.
Тяжело вздохнув, Кован поднялся на ноги и отвернулся к окну. Сердце сжалось в его груди, когда мужчина, тряхнув головой, пробормотал:
— Хорошо. Я понял тебя, Хильда. Если я должен бросить всё и отправиться на помощь брату — я это сделаю. И я надеюсь, что твоему мужу удастся договориться с Керберами. Потому что иначе мы все трупы. Корсаки натравят на нас свои войска и сметут с лица земли любое упоминание о Сатарнах и Улвирах.
Хильде тоже хотелось на это надеяться. Кивнув головой, она вышла из-за стола и протянула Ковану сложенные стопкой письма от Кольгрима.
— В них ты найдёшь всё, что тебе нужно, — прошептала девушка. — Кольгрим сейчас в землях Делаварфов, и можно попытаться написать ему письмо в Латир. Я не уверена, что оно дойдёт, но можно хотя бы попробовать.
Кован забрал у неё письма и спрятал их в карман. Как только мужчина направился к двери, Тэйхир неожиданно поднялась на ноги и, быстро догнав Медведя, положила руку ему на плечо. Кован вздрогнул и удивлённо посмотрел на женщину, а та расплылась в широкой улыбке.
— Не думал же ты сбегать без меня, медвежонок? — усмехнулась Тэйхир, убирая секиру за спину и уверенно выходя на улицу. — Когда надумаете — позовите меня! И только попробуйте уехать одни. Я найду вас, и тогда вы пожалеете, что оставили меня скучать.
Кован лишь хмыкнул в ответ и помог Хильде спуститься по заледеневшим ступенькам. На холоде у девушки изо рта валил пар, и она куталась в свою медвежью шкуру.
— Ты провела в Волчьих угодьях всего четыре месяца, а уже начинаешь напоминать мне волка, — усмехнулся Кован, и Хильда дружески пихнула его локтём в бок. Девушка и сама заметила это за собой. Всё меньше она была медвежьей княжной и всё больше становилась волчьей княгиней. Хладнокровной, хищной и опасной, наблюдающей со стороны и действующей только тогда, когда всё просчитано до мелочей.
Февраль
Кольгрим брезгливо толкнул мыском ботинка подкатившуюся к нему голову поверженного противника и убрал меч в ножны. Запах гари ударил в ноздри, заставляя невольно поморщиться — деревня Кервосов, встретившаяся по пути танам, теперь была сожжена дотла. Никто из Трёх голов не выразил несогласие, и даже Эдзард, обычно стремившийся решить всё мирным путём, а уж потом пускать в ход оружие, спокойно стоял в стороне, когда Свидживальд поджигал засыпанную соломой крышу одного из домов. Повсюду слышались крики, но Волки, чудовищные и беспощадные, быстро настигали свою добычу. Лишь женщин и детей по приказу Гертруды оставляли в живых и свозили к основному лагерю Делаварфов. Остальных же ждала смерть. Тех воинов, кто пытался сдаться, убивали с ещё большей жестокостью — у Керберов считалось, что нет большего бесчестия, чем бросаться на колени перед врагом и молить о спасении.
— Они должны были думать раньше, что принесёт им их неповиновение, — безразлично отвечал Свидживальд каждый раз, когда Кольгрим пытался понять, почему таны убили того или иного жителя. Гертруда говорила, что это послужит примером для других деревень.
— Те, кто не захотят умирать по чужой вине, сами подавят восстание Кервосов, — улыбалась варварша, смотря на затянутый чёрным дымом горизонт. — Так было, так есть и так будет.
Чем дольше Кольгрим находился среди этих жестоких северных людей, тем чаще он замечал за собой, что постепенно начинает думать, как они. Мужчина двигался подобно зверю, мыслил как волк, устроивший засаду на ничего не подозревающую добычу. Когда три тана отправлялись в путь, Улвир всегда был рядом с ними, держался поблизости на своём вороном боевом жеребце. А в бою Кольгриму казалось, что он такой же Делаварф, такой же варвар — сильный и абсолютно свободный. В молодости младший Улвир часто сбегал из поместья, но отец всегда находил его и возвращал домой. Потом это стал делать Мартин, когда княжество перешло ему. В душном поместье Кольгрим чувствовал себя так же, как дикий зверь, брошенный в тесную клетку. Ему хотелось свободы, он всегда стремился к лесам и высоким горам, манившим его своими заснеженными одинокими пиками. Молодой Волк нарочно искал места, где не было людей, что могли остановить его. И вот, наконец, он обрёл дом, где сам был себе хозяином и господином. А те, кто был с ним не согласен, могли отведать его острого меча на собственной шкуре.
За месяц наступления варвары продвинулись к Шекрату только на половину. Свидживальду удалось убедить танов в том, что им необходимо поставить на колени каждую деревню, принадлежащую восставшим Кервосам, и лишь потом отправляться к старому оленьему городу. Волки двигались на юг, оставляя за собой только выжженные земли и хаос. Кольгрим впервые узнал, что значит сила в представлении варваров. Таны были для них богами, а любое неповиновение считалось святотатством, грехом, наказанием за которое была смерть. Это был народ, сохранивший древние суровые обычаи Севера. Улвирам и Сатарнам пришлось измениться вместе с остальным миром. Но Делаварфы остались такими же, какими были до падения Империи Ворона. И рядом с тремя могучими танами Кольгриму казалось, что он становится частью какой-то таинственной, великой истории.
От Хильды не было вестей. Да и глупо было рассчитывать получить птицу от неё здесь, посреди бескрайнего выжженного поля. Ворон или голубь могли долететь до Латира, но варвары были уже далеко от своей столицы. Да и звалась она столицей только потому, что находилась на пересечении трёх владений великих танов — сами Делаварфы редко посещали город. Они предпочитали оставаться в деревнях своих кланов. Отправить гонца тоже не было возможности — вокруг было столько снега, что лошади проваливались едва ли не по колено. Дороги чаще всего были заметены. Войско Делаварфов оказалось отрезанным от всего мира. Но танам было всё равно — им не от кого было ждать писем. Варвары были сами по себе, вели затворническую жизнь и поддерживали связь только с Кервосами, пока те не восстали и не объявили им войну.
По Хильде соскучился не только Кольгрим, но и Ракш. Волколак успел подружиться с молодой княжной и практически с самых первых дней всюду ходил за ней хвостом. Девушка рассказывала ему разные истории и сказки, а вечерами даже приносила с кухни горячие пироги, которые Ракшу обычно брать запрещалось. Кольгрим свою молодую жену не останавливал — ему хотелось, чтобы в Волчьих угодьях она чувствовала себя как дома, чтобы ей не казалось, что в чужой семье ей не рады. Впрочем, Хильда так сдружилась с Анной, что беспокоиться было не о чем. Но если молодая княгиня решила исполнить волю своего мужа... если отправилась через опасные ущелья Хребта Ночи в неизвестные земли... Кольгриму оставалось лишь надеяться, что боги будут беречь девушку и не оставят её в трудную минуту. В Гарнизоне было относительно безопасно, но вот путь через вражеские земли таил в себе множество страхов. Кольгрим знал, что Хильда была храброй воительницей, как и все женщины её рода. Недаром на севере слагали легенды о великих Медведицах, не раз спасавших свой дом, когда уже даже мужчины не могли этого сделать.
Откуда-то со стороны послышались крики, и Кольгрим обернулся. Люди Свидживальда зажали в углу двух молоденьких девушек. По ухмылкам на лицах воинов не трудно было догадаться, чего они хотели от своих жертв, и Улвир закрыл глаза, лишь бы не видеть этого. Он уже давно пытался не обращать внимания на действия варваров. Это были их законы, их традиции, и какой-то князь с Волчьих угодий не в праве что-то им запрещать.
Один из варваров схватил черноволосую девушку за край её шерстяного плаща и резко рванул на себя. Послышался громкий крик — несчастная попыталась сбежать, но другие воины крепко держали её за руки. Совершенно неожиданно один из крестьян, до этого прятавшийся в старом сарае, схватил в руки топор и с рёвом бросился на захватчиков, срывавших с девчушек их немногочисленные одежды, едва спасавшие от мороза. Варвары не ожидали нападения, и острое лезвие вмиг разрезало горло одному из мужчин. Когда он рухнул на землю, его товарищи схватились за оружие, и Кольгрим услышал громкий крик разъярённого крестьянина. Тот сжимал в руках топор и явно не собирался отступать:
— Только посмейте, твари! Я убью каждого из вас, кто приблизится к этим невинным созданиям хоть на шаг!
Кольгрим увидел решимость в глазах мужчины, и что-то сжалось в груди. Пришпорив своего коня, молодой Волк направил его лёгким галопом в сторону потасовки и оказался рядом как раз в тот момент, когда крестьянин с рёвом бросился на второго воина. Топор разрезал воздух, но варвары выбили оружие из рук мужчины и повалили его на землю. Кто-то выхватил меч, явно собираясь обезглавить храбреца. Один из воинов уже занёс клинок, но Кольгрим соскочил на землю и с размаха ударил варвара в лицо. Кулак сломал бедолаге нос, и кровь потекла по губам и подбородку. Товарищи воина отшатнулись назад, не понимая, что происходит.
— Ещё шаг — и я выколю тебе глаз, — прошипел Кольгрим, направляя острие меча на варвара со сломанным носом. — Отпустите крестьянина. Живо.
Воины переглянулись — они не понимали, почему должны подчиняться кому-то, кроме Свидживальда. Кольгрим прекрасно знал это, но за время, проведённое с танами, успел уяснить, что чем страшнее и злее ты выглядишь, тем меньше вероятность, что тебе будут сопротивляться. Младший Улвир действительно был сейчас очень зол, а глаза его, наверное, налились кровью, потому что Пепельные волки переглянулись и, забормотав проклятья в его адрес, отступили. Крестьянин тут же поднялся на ноги, бесстрашно посмотрел на воинов и фыркнул.
