— Другими словами, вы явились сюда с мирными намерениями вызвать меня на поединок, — Жерар изысканно раскланялся. — Польщен. Воистину польщен.
— Несколько минут назад, — Рандалин стала слегка терять терпение, — я объяснила, зачем приехала. Но вы, похоже, страдаете выпадением памяти. Странно, что у крестоносцев держат таких рассеянных привратников.
— Удивительно, что у чашников магистерские жезлы достаются таким непонятливым. Вы заявили, что хотите говорить с господином Гвендором. Но даже не поинтересовались перед этим уточнить, хочет ли он с вами говорить.
— Это он просил мне передать? Или пока это только ваше мнение?
Жерар слегка покосился назад, в сторону Гвендора. Тот по-прежнему сидел не двигаясь, и хотя его лицо приняло обычное насмешливо-спокойное выражение, почему-то мне показалось, что ему больно даже шевелить губами.
— Мне не о чем говорить с Орденом Чаши, — сказал он вполголоса.
Жерар снова свесился с перил, торжествующе улыбаясь.
— Считайте меня его голосом, если вам так нравится.
— Не очень нравится, — Рандалин выпрямилась, уперев одну руку о бедро, а другую положив на эфес шпаги. — Должна заметить, что голос у вашего командора весьма противный.
— Не заставляйте его повышать, а то вам станет еще хуже!
— А может, я его заставлю навеки умолкнуть?
— Не надо, Рандалин! — я поспешно подошел к перилам. — Лучше уезжайте.
— Как трогательно, — заметил Жерар сладчайшим тоном, — неожиданный союзник в стане врага. Тайная любовь, которой никогда не суждено осуществиться. У нее в руках клинок, у него перо. Прекрасный слезоточивый сюжет для твоей следующей хроники, Торстейн. Все веселые девушки в трактирах Эмайны зальют страницы слезами.
Рандалин перевела на меня потемневший взгляд.
— Ваш командор действительно не хочет со мной говорить, Торстейн?
— Я сожалею, Рандалин, — я хотел еще что-то добавить, но трудно было что-то сказать под язвительным взглядом Жерара. И во дворе было полно орденских воинов, большинство из них многозначительно выдвинули клинки из ножен. Гвендор продолжал сидеть так же неподвижно, и по его лицу я понимал, что он больше не скажет ни слова, пока неудачливое посольство не скроется за горизонтом.
Рандалин чуть прикусила губу и передернула плечами.
— Ну что же, — сказала она скорее самой себе, больше не обращая внимания ни на кого вокруг. — Значит, это была неправильная идея. Ну все равно спасибо, Торстейн.
Быстро повернувшись, она одним прыжком взлетели в седло, и волосы снова качнулись по плечам, сверкнув на ярком солнце. Все-таки все наши воины были мужчинами, поэтому кое-кто не удержался от восхищенного вздоха, включая Жерара.
— С голосом Гвендора я познакомилась, и это знакомство не вызывает у меня желания увидеть его лицо. Прощайте, господа, счастливо оставаться!
Отвязав белый бант от перевязи на плече, она бросила его в пыль, и через секунду по нему простучали копыта трех лошадей, втоптав в дорогу.
— Мда, — неожиданно мрачно сказал Жерар, опираясь на перила и с унылым выражением глядя вниз. — Почему-то у меня вдруг пропало желание устроить хорошую потасовку. И если я правильно оцениваю свои предчувствия, это определенно не к добру.
— Знаете, Торстейн, — сказала Рандалин, положив локти на стол и оперев подбородок о скрещенные пальцы, — в своей жизни я два раза возвращалась в Круахан. И оба раза меня отсюда увозили полумертвой. Теперь я вернулась в третий. Но меня это почему-то не пугает. Любопытно, правда?
Мы сидели в маленьком трактире с закопченными стенами. Почти все столики из-за жары пустовали — посетители или выбрались из подвального полумрака наружу, на яркое солнце, или вообще предпочли другие удовольствия своему обычному просиживанию скамеек в трактирах. Поэтому мы могли не особенно опасаться, что к нашему разговору будут прислушиваться.
Я чувствовал себя крайне неуютно в темном потертом камзоле, который собирался гармошкой на спине и судя по всему, мог принадлежать какому-нибудь круаханскому студенту. Но не мог же я отправляться на встречу с Рандалин в орденском плаще, тем более что она, особенно не скрываясь, пришла в своем фиолетово-зеленом наряде. Я поймал себя на мысли, что никогда еще не видел ее в другом костюме, а мне бы хотелось посмотреть, как она, например, выглядит в платье с открытыми плечами и поднятыми в высокую прическу рыжими локонами. Со стороны мы, видимо, своеобразно смотрелись — женщина в орденском костюме из дорогой ткани и школяр с заплатой на колене.
— Скажите, вам знакома любовь к родине? — неожиданно спросила Рандалин. — Ну, привязанность к месту, где вы родились?
— Истинный воин Ордена не должен ее испытывать, ведь ему принадлежит весь мир.
— У нас тоже так считают, — Рандалин покачала головой. — Но меня с тех пор, как я приехала, не оставляет какое-то странное ощущение, будто я не то чтобы дома, но... как бы сказать поточнее? Что меня тут ждут и что именно сюда я должна приехать. Хотя меня ведь совсем никто не рад был увидеть. Ваш Орден я в расчет не беру, это естественно. Но в канцелярии первого министра и при дворе тоже никто не пришел в восторг, особенно когда я назвалась настоящим именем. Больше всего их волновало, буду ли я предъявлять права на фамильные земли, которые уже тринадцать лет как под властью канцелярии.
Она усмехнулась и подлила себе вина из стоящего на столе кувшина. Неожиданно я понял, что никогда не видел на ее лице открытой улыбки, только обычную полуусмешку — полугримасу.
— А зачем вы на самом деле приехали? — осторожно спросил я. — Вряд ли действительно возвращать обратно свои исконные владения.
— Ваша проницательность, Торстейн, не имеет границ.
— И вы хотите попытаться меня убедить, что вы приехали ради перемирия с нашим Орденом?
— Во многом да, — неожиданно серьезно сказала Рандалин. — Я не надеюсь вас особенно убедить, но пока что вы единственный человек, с которым вообще можно разговаривать в вашем Ордене. Поэтому я скажу, что считаю нужным, а вы потом думайте, что с этим делать дальше. Я не уверена, что вообще когда-либо между Крестом и Чашей наступит мир. Но мы можем по крайней мере договориться не начинать военных действий и не наступать друг другу на ноги. Во многом мы довольно удачно дополняем друг друга — нам неинтересно то, чего добиваетесь вы, и наоборот. Давайте начнем хотя бы с Круахана. Вы успешно продаете здесь ваше золото, а я хочу открыть Торговый союз с Валленой. Но нам обоим будет довольно сильно мешать то обстоятельство, что наши воины начнут тыкать друг в друга шпагами на каждом углу. Как вы считаете?
— Давайте будем до конца откровенны. У нашего Ордена очень сильные позиции в Круахане, и завоеваны они давно. Мне кажется, что в ответ на ваше предложение о валленском союзе господин Морелли сказал — если крестоносцы не будут против.
— Находясь, кстати, в абсолютной уверенности, что будут, — вздохнула Рандалин.
Она отвела рукой назад волосы и отпила из кружки.
— Скажите, Рандалин, кто-нибудь еще в вашем Ордене знает, с какой целью вы сюда приехали?
— Весь магистрат, — коротко ответила она.
— И господин Скильвинг тоже?
— Да, хотя он против, но понимает, что это неизбежно.
Я только покачал головой.
— И вы сами вызвались говорить о мире? Разве вы не помните, как мы встретились первый раз? Тогда у вас в руках была обнаженная шпага, а наш корабль горел.
Рандалин слегка сдвинула брови.
— Мной тогда владели горечь и гнев. Я пыталась от них избавиться любыми доступными способами.
— А какие чувства вами владеют сейчас?
— Наверно, тоска. Но она уже очень старая. Она уже не способна на сильные всплески. И по крайней мере я знаю точно, что мои чувства никому не должны приносить вред.
— Интересно, почему вы пришли именно к Гвендору говорить о мире?
— А разве не его называют негласным преемником Ронана? По крайней мере, я еще не слышала разногласий на тему, кто будет у вас следующим Великим Магистром. Отправляться к самому Ронану мне показалось... как бы помягче выразиться, бессмысленным.
— Вы достаточно неплохо изучили наши внутренние дела.
— В общем, я подготовилась. Мы собрали всю информацию, какую было можно найти, и о вашем круаханском командоре, и о вас, Торстейн, уж извините меня, и о двух ваших приятелях — Бэрде и том белобрысом чудовище, с которым я вчера пререкалась на воротах. Если не станете держать наш разговор в тайне, передайте ему поклон от меня. Я достаточно редко встречала людей, с кем мне трудно соперничать в перебранках.
— Было бы любопытно услышать, — сказал я с легким раздражением, — что именно вам удалось узнать о Гвендоре. В ответ на откровенность я бы подправил ваши сведения в тех местах, где они неточны.
— Ну что же, давайте проверим. Блестящий карьерист с сомнительным прошлым, прекрасный алхимик и вообще человек незаурядный, хотя довольно скверного характера и плохо сходится с людьми. Впрочем, у него хватило обаяния — или убедительности? — чтобы Ронан за какие-то несколько лет увидел в нем своего будущего наследника. Талантливый полководец, герой Рудниковой войны, вашу хронику о которой хорошо знают и у нас в Ордене. Да, еще — несомненно очень сильный маг, гораздо сильнее Ронана и может быть, вообще всех крестоносцев.
— Почему вы так думаете? — спросил я с любопытством.
Рандалин насмешливо приподняла верхнюю губу, словно собираясь фыркнуть.
— Неужели вы считаете, мы не знаем, что именно произошло у вас в Ташире осенью несколько лет назад? Про нечаянный взрыв в лаборатории вы можете рассказывать непосвященным. Я прекрасно помню, как меня чуть не бросило на землю от напряжения. И уверяю вас, все, у кого есть более или менее сносные способности, это почувствовали, в каком бы месте не находились. При этом сопоставить факты довольно несложно — кто из тех, кто в тот момент находился в Ташире, мог устроить подобное, а кто, если судить по его силе, мог закрыть ту дырку, что появилась в ткани мира. Знаете, Торстейн, несмотря на то, что ваш командор прогнал меня от своих дверей, я не могу не испытывать к нему уважения. И если бы не этот случай в вашей таширской лаборатории, я не думаю, что Скильвинг позволил бы мое посольство.
— Вы неплохо осведомлены, — сказал я искренне.
— Осталась самая малость — внешние приметы. На вид ему лет сорок, темные волосы, немного седины, нос с горбинкой, выше среднего роста. Ну и главное — на правой руке не хватает трех пальцев, на правой щеке три больших шрама.
— А вы знаете, как они появились? — спросил я, немного уязвленный легкостью ее тона. — Если бы вы знали, то вряд ли пришли бы именно к нему говорить о мире. Его задело по лицу горящей мачтой в тот самый день, когда наши корабли имели несчастье столкнуться в океане.
Рандалин снова чуть сдвинула брови.
— Я не стану говорить, что не мы напали первыми. Но вы правы — если бы я знала об этом, я очень подумала бы, прежде чем прийти. Впрочем, я уже сказала, Торстейн, — это была неудачная идея.
Она залпом допила вино и легко встала, только волосы метнулись по плечам, и сняла перевязь со шпагой со спинки стула.
— На самом деле Гвендор никогда не питал ненависти к вашему Ордену, — сказал я ей в спину. — Хотя ему бы это было более простительно, чем кому-либо другому. Я не знаю, почему он отказался с вами разговаривать.
Обернувшись, Рандалин оперлась обеими руками о стол и наклонилась вперед, совсем близко к моему лицу. Меня снова поразило, насколько быстро меняют цвет ее глаза — теперь они были серо-синими, с легким фиолетовым отливом.
— А вы можете у него спросить?
— Не знаю, — ответил я по возможности честно. — Понимаете, он, наверно, мой лучший друг, если можно так сказать о командоре своего Ордена. Он несколько раз рисковал своей жизнью из-за меня. И я отдал бы свою за него, не думая ни секунды. Но если он не захочет отвечать на какой-то вопрос, он не скажет этого никому. Ни мне, ни Бэрду, ни Жерару. И, наверно, нам в первую очередь.
Рандалин чуть наклонила голову к плечу — оттенки в ее глазах менялись также неуловимо, как легкие облака пробегали по небу.
— Я, конечно, не горю желанием знакомиться с человеком столь тяжелого нрава. Но вы все-таки спросите, Торстейн, — а вдруг он ответит?
Я возвращался домой настолько поздно, что даже не снял злосчастный залатанный камзол, будучи уверенным, что меня никто не увидит. И меньше всего я хотел натолкнуться на Жерара, сидящего на ступеньках высокого крыльца — хотя именно это и произошло. Правда, я уже предчувствовал недоброе, подходя к дому и слыша пронзительно-тоскливые звуки флейты, по одному замирающие в ночном воздухе.
— Наконец-то ты похож на человека, Торстейн, — произнес Жерар, отрывая от губ флейту. — Во-первых, школярский костюм больше соответствует твоему образу. Во-вторых, тайны, переодевания, стыдливо опущенный взгляд, ощущение собственного греха — все это придает тебе сходство с нами, обычными смиренными воинами. А то я уже начинал полагать, что за твою безупречность тебя живым заберут на небо.
— Я очень надеялся, что ты уже угомонился, — сказал я нелюбезно.
— Моя преданность Ордену, о гулявший неизвестно где летописец, не дает мне заснуть. Мой командор в тоске — вот и меня терзают грусть и тревога, и я сижу у порога словно собака. — Жерар пожал плечами, словно удивляясь сам себе.
— Гвендор?
Я поднял голову на приоткрытое окно кабинета, из которого медленно выплывала тонкая струйка сероватого дыма.
— Сидит и курит свою трубку уже часов пять. И ни с кем не разговаривает. Даже со мной, что я просто считаю верхом неприличия. Я еще могу понять его нежелание тратить драгоценные слова на вас — о чем с вами можно говорить? Но пренебрегать моим неиссякаемым остроумием и кладезями моей премудрости — это несомненное преступление.
Я толкнул дверь кабинета и не сразу заметил сидящего у окна Гвендора, столько скопилось дыма посередине комнаты. Несмотря на жаркий день, горел камин, не добавлявший свежего воздуха.
— Разве можно столько курить? — я невольно закашлялся, отмахиваясь от дыма руками. — Гвендор, что случилось? Почему вы не спите? У вас опять рука болит?
— Я себя превосходно чувствую, — пробормотал Гвендор, не вытаскивая трубки изо рта.
Он повернул ко мне чуть бледное, но совершенно спокойное лицо, и я невольно выдохнул с облегчением.
— Тогда что случилось? Почему вы здесь сидите?
— Я думаю.
— В таком дыму?
— Разве? Я и не заметил.
Мне осталось только махнуть рукой, подойти к окну и открыть ставни пошире. Я как раз гремел засовами и не сразу услышал, что произнес Гвендор у меня за спиной.
— Что вы сказали?
— Я спросил, вы с ней встречались, Торстейн?
— А как вы... — тут я посмотрел на свой студенческий костюм и только вздохнул. — И что вы намерены делать? Осудить меня? Отправить на Эмайну? Или сослать в Валор?
— Я тоже хотел бы с ней встретиться, — сказал он неожиданно.
— Вы же сказали, что вам не о чем разговаривать с Орденом Чаши.
— С Орденом Чаши по-прежнему не о чем. А лично ей я бы хотел сказать несколько слов.
