Ронин

— Que diable vous emporte! (Черт вас побери!) Я вызвал первым и вторым не буду!

— Но позвольте! Я дерусь с этим человеком!

— Вы, что же не признаете моё право? Но это глупо.

Может мы и припирались так и дальше, и черт знает чем бы это наша перепалка кончилась, если б не подошли два человека в скромных котелках.

— Господин Лазарев Игорь Николаевич? — осведомился старший из них.

— Да. А что вы хотели?

— Вы арестованы по подозрению в убийстве поручика Лапина И.М.

И тут Воронцов взорвался:

— Господа! Вы несете какую-то чушь! Мичман Лазарев никоим образом этого сделать не мог!

— Почему? Позвольте полюбопытствовать? — наклонил голову набок полицейский.

— Да потому, что эту ночь он провел в гостях в моем доме и я могу это подтвердить!

— Вы уверены...,— полицейский замялся,— ваше благородие.

— Ваше сиятельство,— одернул его Григорий слегка покривив лицом,— Слово дворянина.

— Ну что ж. Произошло недоразумение. Прошу меня извинить. Но я думаю мы еще встретимся для выяснения кое-каких вопросов.

Уж не знаю, почему но полицейский отстал. Видимо они просто были посланы прощупать мою персону на предмет удостоверения личности. И арест был для отвода глаз. Но поскольку не удалось а состава преступления на самом деле не было никакого, то оставили это на потом. А что Воронцов не фунт изюма, они тоже знали и приняли верное решение шум не поднимать. Стоило полицейским отойти на десяток шагов, как Григорий улыбнулся и сказал:

— Не согласитесь ли отобедать у меня?

— Зачем вы это сделали граф?— спросил я, по-новому взглянув на Воронцова.

— Терпеть не могу этих пиявок, уж если присосутся к человеку, то это надолго. И потом,

почему одному порядочному человеку не помочь другому порядочному человеку?

И он подмигнул увлекая меня под руку за собой. Наклонившись же к моему уху сказал:

— А если серьезно мичман, у меня к вам есть ещё вопросы...

* * *

Дошли мы до Воронцовского дома довольно быстро. Интересовало же Георгия то, что произошло после его ухода. И хоть о событиях ему доложили он решил это узнать из первых рук и у непосредственного участника.

— Это правда мичман, что карты крапленые были? — несколько раз переспрашивал он.

На, что я утвердительно кивал головой. В картах мне фарта не было, и в преферанс я играл последний раз почти сто лет назад, но на зрение не жаловался и отметину на карте увидел. При игре это конечно вряд ли бы произошло, там специально обложки разглядывать времени нет. Но показаться профаном не хотелось и я даже рассказал графу анекдот.

— Судят одного игрока убившего своего партнера по игре. Судья спрашивает: 'Подсудимый расскажите как было дело?' На что тот отвечает: 'Я хожу в пику, и партнер в пику. Я в бубну, и партнер в бубну. Я в черву, и партнер в черву'. Судья не выдерживает и кричит: 'Канделябром его! Канделябром!' Подсудимый отвечает разводя руками: 'А я так и сделал Ваша честь...'

Воронцов коротко хохотнул, откидывая голову назад от чего его курносый задиристый нос выглядел ещё задиристей. Белокурые локоны выбивающиеся из под цилиндра придавали его облику вид несерьезный, хотя глаза говорили об обратном. В них поселилась печаль и улыбаться они разучились.

— Тимофей! — крикнул граф заходя в дом.

Тимофей? Вспомнил я, да не ужели тот же? На моей памяти он был сгорбленный старый в штопаной безрукавке. И вот он сейчас выйдет и поздоровается: 'Здравствуйте господин Браузер'. Бред конечно. На крик вышел наш с графом ровесник. Он утирал рукавом рот и улыбался как кот дорвавшийся до сметаны.

— Тимофей, хорошенько запомни этого господина. Если придут урядники скажешь, что он у нас ночевал.

— Не извольте сумлеваться барин,— Тимофей кивнул.

Воронцов же скинув цилиндр на рогатую вешалку и небрежно воткнув трость в подставку, уже шагал по дому той же летящей походкой, словно куда-то торопился. И мне пришлось поспевать за ним. Двигало же мной банальное любопытство.

Как тут всё будет я видел. Но вот как тут всё было я видел впервые. Обстановка дома была явно богаче. Стояли старинные вазы, висели картины. Немецких мастеров, изображающих русскую зиму я не знал, а вот легкую кисть Айвазовского И.К. не узнать было не возможно. Плодовитый был мастер и единственный из известных мне русских художников, который сказал: 'Счастье улыбнулось мне!' Оно конечно улыбалось почти всем, но все это могли сказать на склоне лет. Многие умерли в нищете, от голода и болезней.

— Анфиса! — позвал Георгий.

Из кухни выплыла краснощёкая Анфиса в белом накрахмаленном фартуке.

— Слушаю ваше сиятельство.

— Накрывай стол у нас гости! В гостиной накрой!

— Пройдем те мичман в гостиную. Располагайтесь.

Мы зашли в гостиную с большим турецким диваном и кальяном в углу. Напротив дивана располагался камин. Судя по запаху и золе его топили не далее как вчера вечером. Большая комната была уставлена стульями вокруг большого стола с гнутыми ножками.

Стол слегка напоминал мне крокодила с внезапно выросшими ногами. Несколько картин, развешанных по стенам в духе Левитана. Китайские вазы потрясающие своими размерами. В них в пору было огурцы солить. Бюст Вольтера на подставке.

Внимание моё привлекла Анненская наградная шашка возлежащая на подставке на каминной полке. Такие шашки, шпаги и сабли давали молодым офицерам за храбрость.

Ничем примечательным они не отличались кроме позолоченного эфеса и креста ордена Анны. Это в мое время они были очень редки. А раздавали их в своё время пачками. Так например за Бородинское сражение тысяча человек младшего офицерского состава была представлена к награде именно Анненским оружием.

Меж тем стол расторопной Анфисой был накрыт в мгновение ока. На столе дымилась горячая уха из стерляди, рыбные же котлеты. Пару неопознанных салатов. Надеюсь не 'оливье'. Под занавес Анфиса занесла ароматный пахнущий свежеиспеченный пирог.

У меня создалось такое ощущение, что к приходу гостей в этом доме готовы в любое время суток. Хрустальный графин с вишневой наливочкой был запотевший и покрытый испариной, словно его только что вытащили из холодильника. Однако, подумал я, где его могли держать?

— Вот и все разносолы,— виновато развел руками Георгий,— Постный день. Рыба. Сам то я не придерживаюсь, но наша матрона Вера Ивановна строга. Присаживайтесь Игорь Николаевич к столу. Прошу не стесняться. У нас всё по-простому.

Георгию эта простота была как кость в горле. Не к такому он привык. Поэтому он сделал хорошую мину при плохой игре.

— Et bien, mangez donc, — добавил он, зачерпывая ложкой.( Ешьте, ешьте. фр.)

Уговаривать меня долго не пришлось. Хотя некую рыбную закономерность в своей жизни я заприметил. Прошлый раз мне шпана не дала ухи из судака испробовать. А этот раз боюсь до пирога дело не дойдет. Не смотря на гладкость прошедших событий. Тревожили меня некие вещи, дающие уголовке взяться за мою персону сильно и всерьёз. Серьезный свидетель извозчик, мой поздний приход на ночлег в трактир, где я записан как мещанин Векшин Василий Макарович. Такие вот закавыки. И все это из-за моего врожденного чувства справедливости. Сиротку пожалел — поручик умер. Странная закономерность?

А мне кроме головной боли от этого никакой пользы. Голова после принятия пару рюмок наливки проходила. Болтали мы за столом о разных пустяках. Граф поинтересовался кем я довожусь адмиралу Лазареву Михаилу Петровичу. Я признался, что из другой ветви рода. От родного брата адмирала, вице-адмирала Андрея Петровича Лазарева.

— Я так и предполагал, что мы в некотором роде родня.

Я кивнул. Потомки Михаила Петровича при женитьбе составляли выгодные партии. Породнились они с Сумароковыми, Воронцовыми -Дашковыми, Корниловыми. Ирина Лазарева правнучка адмирала будет женой Иллариона Воронцова-Дашкова умершего в 1945г в Соединенных Штатах. В роде же Андрея Петровича как женился он на Коробке так и повелось. На языке у графа так и вертелось узнать как это я из такой породы а тридцати годам только мичманн, а не капитан первого ранга. Капитанов первого ранга было не так много, так же как и судов в России, а я и так чувствовал себя Лжедмитрием. В разгар обеда в комнату вошла женщина. Не смотря на простой наряд и легкую шаль, накинутую на плечи. Не признать в ней княгиню было не возможно. Гордая осанка, распрямленные плечи, прямая спина. Длинная лебединая шея, созданная для поцелуев.

Княгиня можно сказать не вошла, а вплыла в комнату.

Я поднялся. Георгий же странно сгримасничал и поднялся тоже.

— Дорогая, разреши представить моего друга — мичман Лазарев Игорь Николаевич.

— Ирина Алексеевна, — протянула княгиня руку.

Бог мой! Вот рук целовать мне в этой жизни не приходилось! Век живи, век учись.

Я постарался эмитировать поцелуй. Сухо и слегка коснувшись тыльной стороны ладони.

Подняв же глаза, обомлел. Именно эту женщину я видел вчера в церкви у иконы Божьей Матери. Жаль. Жаль, что дочь на неё не похожа. И в кого она пошла Ольга Георгиевна?

— Дорогая не составишь нам компанию? — осведомился Георгий,— А то мы все о войне да о войне.

— Да, присоединяйтесь Ирина Алексеевна,— добавил я. О войне мы вовсе не говорили и сразу намек Георгия я не понял. Присутствие супруги он считал видимо не обязательным и тонко дал понять, что в сугубо мужском разговоре ей неинтересном, ей добавить нечего.

— Я вот говорю, что единственный способ продвинуться по службе для молодого офицера

это война. Именно на войне создают имена и делаются карьеры.

Зря это он сказал при мне.

— Да, ещё на войне делают состояния. И делают их на смерти и крови ни в чем не повинных людей. Делать карьеру на войне ещё более циничное занятие. Слишком много крови за ним тянется. Спросите у любого полководца про цену победы? Цена победы и успеха это горы трупов. И если б геройскому генералу физически пришлось карабкаться по ним за мифической славой, смею вас уверить, не много бы нашлось желающих.

— Странное у вас отношение к войне? — с удивлением рассматривала меня княгиня.

Георгий просто потерял дар речи.— Вы ведь кажется военный моряк?

— Да, — глухо ответил я,— Но я служу для защиты своего отечества и своего народа.

И личный героизм и храбрость в войне с противником не отрицаю.

— Ну тогда мичман вы думаю, оценили бы генералов 12ого года. Они не то что нынешние.

За спинами не прятались и солдат в бой вели личным примером, — улыбнулся Георгий.

Но по глазам было видно, что отношение моё к войне он считает диким и несуразным.

Мне хотелось ответить ему, что да они были храбры. Но хватило бы им храбрости ползти на брюхе под обстрелом утопая в грязи? Хватило бы им храбрости кормить вшей в мерзлом окопе? Хватило бы им храбрости вынести все тяготы и лишения войны простым рядовым Ваней? Но я промолчал.

— А вы интересный человек, — сказала Ирина Алексеевна,— у Георгия нюх на необычных людей.

Не знаю, хотела ли княгиня сказать что иное, или просто её фраза прозвучала несколько двусмысленно. Но граф увел разговор в другую сторону.

— Кстати, об интересных людях, — подошел он к камину,— Вы заметили эту Анненскую шашку? Она как раз 1812г. Но наградили ей не моего деда (граф Воронцов получил за Бородино титул сиятельного князя) А так случилось, что перед самым сражением прислали к нему поручиком зрелого мужчину, получившего видимо дворянство по заслуге. И этот поручик на поле сражения чудеса творил. Когда первую волну французов отбили дед написал на него представление на награду 'золотой шпагой'.

Граф Воронцов успел даже сообщить ему об этом. А тот только улыбнулся и серьезно так сказал: 'Ваше сиятельство, храните эту награду у себя и передавайте по роду младшему сыну, а тот пусть передаст своему младшему. А я к нему зайду за наградой'. Бой потом был страшный, от дивизии практически никого не осталось. Не нашли его. Вот так она мне и досталась.

— И что,— усмехнулся я,— пришел?

— Нет конечно, но явление своё он тогда представил так серьезно и загадочно, что произвел впечатление на графа. И даже знак нарисовал прямо на представлении, по которому его персону потомки графа опознать смогут. И вот ещё что, — Георгий пощелкал пальцами припоминая,— Говорят, сражался он не обычной шашкой или саблей а большим двуручным турецким ятаганом.

— Ну, да,— через силу улыбнулся я,— каких только чудаков не встретишь. Извините ваша светлость, но я должен покинуть ваш гостеприимный дом у меня ещё дела. Спасибо за оказанную честь, разрешите откланяться.

Мы раскланялись, меня просили приходить в любое время и прочее и т.п. В общем обычный обмен любезностями. Мне действительно нужно было навестить папашу Гершензона, по нашему шифровальному делу. А потом идти к Прокопу изготавливать 'турецкий' ятаган.

* * *

— И это таки всё? — папаша Гершензон изучил текст на листке бумаги и поднял ясные черные очи на меня. Именно с таких личностей с огромными зрачками и белками глаз Врубель писал своих 'Демонов' а Васнецов лики святых. Было в нем что-то от ветхозаветного старца.

— Таки да, — в тон Борису Абрамовичу ответил я.

— А вы не морочите мне голову молодой человек? — с недоверием спросил Абрамыч, — Уж больно это похоже на святое писание.

— А это и есть святое писание, только святое оно для христиан. Вы что-нибудь слышали про апостола Иоанна? Так вот, данное сочинение приписывают его руке.

— Что вы нашли? Есть что-нибудь про место? Ну, вы меня понимаете..?

Я совершенно не понимал о чем таком ему наплели и какой клад он ищет. Но выдавать свою некомпетентность не стоило.

— Вы самим видите, что нет. Скорее всего чтобы понять скрытый смысл послания нужно перевести весь текст, а потом искать ключ к пониманию текста.

— Ну, что ж, работайте.

Под пристальным оком Бориса Абрамовича выводил завитки греческих букв.

Эх, если б он знал как мне ночью пришлось с ятями помучиться, переписывая текст с нового завета. Непривычная и ненужная буква в алфавите. Какая радость, что в будущем её упразднят. Греческий текст переписывать было тоже не легко. Меня подмывало пролистнуть книгу вперед и списать цифры везде, где они проставлены. Но Абрамович следил за книгой как отец за непорочностью своей дочери. Поэтому честно отработав свои три рубля, я вышел от Гершензона измочаленный, словно после лекции политрука.

Торговля на рынке была в разгаре. Лавируя между рядов и покупателей, я приближался к своему трактиру. Навещать его я не собирался, просто путь мой пролегал рядом. Меж тем по мере приближения я услышал какой-то нечеловеческий визг, словно поросенка резали, но издаваемый именно человеком. Человек этот лет десяти от роду визжал с каким-то безысходным животным ужасом. Приблизившись я увидел происходящее. Пьяный в стельку сапожник хлестал кожаными постромками мальчишку, зажав его голову между своих ног. Вся спина и голые ягодицы были исполосованы. Кожа полопалась и кровь струйками стекала по туловищу. А люди шли мимо. Люди делали вид, что ничего не замечают. Только торговки со своими кошелками отодвинулись подальше.