Рассвет в ночи

Скрипка издала последний стон, скрипач замер, пытаясь отдышатся, и Она пришла в себя, глядя на Константина огромными удивленными глазами и рассеянно улыбаясь уже опухшими губами. И тут Она поняла, какая вокруг стоит тишина. Огляделась, смущенно поджимая губы и прижимаясь к нему, прячась на его широкой груди. Со страхом думая, что они сделали что-то странное... Но нет. Тишина отступила, и раздался первый хлопок. Затем следующий. Им аплодировали! Она захлопала ресницами, в немом изумлении глядя, как ладони размыкаются и смыкаются, а взгляд Ее, стеснительно-рассеянный, встретил расцветающие на лицах улыбки. И тут Ее щеки яростно заалели. Константин наклонился к Ней, тихо кашлянул прямо в ухо, прошептал:

─ Кажется, мы произвели фурор.

Она сглотнула, находя в себе силы только смущенно, но все же кокетливо поклониться, и унеслась скорее за их столик, потянув за собой смеющегося любимого. Вино было допито, терпкое послевкусие было выпито из его губ, и вскоре ресторанчик остался позади. Она хихикала, недоумевая, что же они танцевали, и что это на них такое нашло, а он искренне развлекался, глядя на Ее разгорающиеся алым огнем щеки, на сверкающие глаза и не сходящую с личика улыбку. Она остановилась у очередного мостика через реку и прижалась спиной к его груди, глядя на темный поток. Вдохнула сладкий воздух июля, закрыла глаза, наслаждаясь его легкими прикосновениями и тихим дыханием, прошептала:

─ Спасибо тебе.

─ За что?

Тихий, почти беззвучный шепот Ей в кожу. Она зажмурилась, разворачиваясь в его руках и зарываясь носом в расстегнутую рубашку:

─ За то... За всё, Константин, за всё. За меня. За тебя. За нас. Я не забуду...

Это прозвучало как-то обреченно, поэтому Она поспешила добавить, обвивая руками его поясницу:

─ Я никогда не забуду, как мы познакомились. И... Просто спасибо.

Он поцеловал Ее в затылок, и Она замерла, еле дыша и мечтая об остановке времени. Навечно... Но впереди у них была еще целая ночь, и они были вместе. И луна следила за ними холодным ярким глазом, разбросав вокруг себя облака, как крылья, и усмехалась жутковатой ухмылкой, отражаясь в бегущей воде.

Глава 57.

Над Его могилой

Поздним субботним вечером, когда солнце уже скрылось за соседним домом, Его разбудил звонок мобильного, забытого на полке в прихожей. Спавшая под боком Светлана тихо вздохнула во сне, зарываясь личиком Ему в подмышку, и дабы не тревожить её сна, пришлось сползать с кровати и идти отвечать настырному подлецу, оборвавшему дивный сон, какие снились Ему крайне редко.

Звонил Георгий Иванович, вопрошал, почему Он вчера вечером был недоступен и вообще собирается ли Он отпраздновать-таки уничтожение "жертвы" и получение солидного вознаграждения за проделанную работу. Наверное, виной был прерванный сон, или то, что Он совершенно не был настроен на рабочий лад, или оставленная в спальне Светлана, или мурлычущая Усатая, трущаяся об ноги, или... Он не знал почему, но вспомнился вдруг тот мужчина, который приходил к Нему в начале июня, тот самый, что уверял, будто никто не заплачет над Его могилой, и воспоминание это принесло с собой думы о всезнающем море, о вычеркнутом из жизни детстве, о матери, которой Он не звонил почти семь лет, о взгляде той женщины, чьего мужа Он погубил в самом начале карьеры... Пальцы, сжимающие телефон мелко дрожали, черные глаза залиты были светом вечернего солнца и опять казались темно-карими. Недобитая душа Его разомкнула опухшие от слез веки и поджала губы в болезненной ухмылке...

Отмахнувшись от настроенного на веселье партнера дежурными фразами типа "Занят сегодня" и "Как-нибудь в следующий раз", Он нажал кнопку отбоя, а, подумав секунду, вообще выключил телефон. Поспешил вернуться в спальню, но вдруг остановился у сияющего черным лаком пианино, приоткрыл крышку, без нажатия провел кончиками пальцев по черно-белым клавишам... Столько ночей... Его откровенный монолог, их поцелуй в южном саду, неожиданно-позднее пробуждение на её постели, купание в освещаемом луною море, тихая колыбельная для перепуганной Мышки, их первая близость, волшебный танец в речном ресторанчике... Столько ночей на пути... куда? Он опять тронул клавиши, на сей раз извлекая из пианино надсадную ноту, протяжно загудевшую в тишине гостиной, потом еще одну и еще. Руки скользили по клавишам, наигрывая сложный переливчатый мотив, глаза были прикрыты — Он пальцами видел черно-белое музыкальное поле, с точностью угадывая нужное положение рук для рождения следующей ноты. Он играл самозабвенно и даже истерически, роняя и вскидывая голову, сгибая и разгибая локти, прогибая и выпрямляя спину. Когда композиция подходила концу, Он без остановки продолжал играть её сначала, ноту за нотой, минуту за минутой, бесчисленное множество раз. Он упивался этой музыкой так, как мог бы упиваться только нестерпимо обожаемой Светланой.

─ Мне казалось, что ты не любишь "Лунную сонату". — Вклинился в музыкальный ряд вялый со сна голос Его девочки.

Он молча перевел на стоящую в дверях Светлану черные глаза, и только доиграв до самого конца, ответил скорее на её испытующий взгляд, чем на озвученный вопрос:

─ Вчера я добил "жертву". Разрушил огромную компанию. Оставил без работы тысячи людей... И пил с тобою красное вино... Символично, не правда ли?

─ Мы праздновали?.. — Губы взволнованной Светланы изогнулись брезгливой запятой.

─ Да... — Был Его спокойный ответ, а руки опять метнулись к клавишам, пробежались по ним справа налево, оглушая какофонией звуков, и громыхнули по нижним октавам, ставя жирную точку... Он не знал, на чем именно.

Молчали долго, возможно даже несколько часов, солнце село, впустив в окна сумеречный отсвет прошедшего мимо дня. Они продолжали молчать — Он играл на пианино, перебирая всплывающие в памяти композиции, а Светлана сидела на полу, обхватив руками колени и бездумно поглаживая свернувшуюся рядышком кошку. Ему не было известно, что ждет их дальше, впрочем, сейчас Ему было абсолютно все равно — Он растворился в музыке, окончательно убеждаясь в том, что душа Его скрывается от чужих глаз именно в пианино.

─ Президент компании уже застрелился?

Этому сладкому певучему голоску совсем не шел язвительный тон, хотя он у Светланы и не получился, свалившись в горькую усмешку или скорее даже в нервозную жалость. Оборвав композицию на следующей же ноте, Он ответил своим покрасневшим от продолжительной игры пальцам:

─ Рановато. Ему понадобится несколько дней... чтобы осознать.

Под страхом смерти Он не включит в ближайший месяц телевизор и не прочтет ни одной газеты. Даже новостную ленту в интернете смотреть не будет. Ни за что на свете. Он трусливо сбежит от Им же свершенного злодеяния. Он в нервном ознобе будет озираться по сторонам, ожидая мстительного удара под лопатку. Вот такой вот лютый зверь, трепещите! Стало смешно, и Он засмеялся, повалившись на перепугано вскрикнувшее пианино. Вздрогнул вдруг от следующего вопроса Светланы, заданного дрожащим голоском давно канувшей в прошлое Мышки:

─ Зачем ты это делаешь, Константин? Ты же не способен...

─ Вздор! — Рявкнул Он, с грохотом опуская крышку пианино, вскочил со скамьи, метнулся было к сжавшейся в комочек Светлане, отпрянул, напоровшись на её панический взгляд, отлетел к стене, заорал снова, не помня себя от переполнившего грудь гнева, — Это моя работа! Это деньги! Это бешенные деньги! Ты себе даже представить не можешь какие!!!

─ Не кричи...

То был тихий писк перепуганного мышонка, узкие ладошки Светланы нырнули в черные пряди, закрывая уши, но у Него уже не было никакой возможности остановиться. Он ненавидел сейчас этот треклятый бизнес, этих "жертв" и заказывающих их подонков, предпочитающих заманчивые лазейки честным путям. Ему хотелось собственноручно оторвать головы тем, в чьем окружении Ему приходилось обитать, этим чертовым "акулам", на которых у Него никак не получалось стать похожим. Его рвало на части от ярости и бешенства, эмоции вырвались из-под контроля, на пол полетела вроде бы случайно задетая взметнувшимися руками ваза, потом книги и диски, свирепым пинком была опрокинута скамья. Почему Он не способен?! В чем Его изъян?! Где эта окаянная рана, через которую уже все Его жизненные силы выплеснулись?! Где она?! Что с нею делать?!

Тяжело дыша, Он повалился на колени среди разгромленной комнаты, вскинул взгляд на тихо поскуливающую у стены Светлану. По бледному личику были размазаны слезы, серые глаза смотрели жалобно и... укоризненно. Укоризненно? Ах, Он же не сдержался! Конечно... А надо было... Надо всегда держать себя в руках! Чтобы никто не заметил, как Ему плохо! Чтобы все кругом наслаждались жизнью, наплевав, что Он сейчас подыхает в одиночестве!!!

─ Что? — Усмехнулся Он в откровенном сарказме.

─ Из-за денег?.. — Прошептала она, медленно поднимаясь на трясущиеся ноги. — Ты делаешь это с собой... из-за денег?.. Я не верю...

─ Давай! — Он махнул на неё рукой, тоже подскакивая с полу. — Назови меня валютной проституткой... Валяй!

─ Не назову... — Светлана твердо мотнула головой, и ноги её вдруг окрепли, спина выпрямилась, в лицо Ему глянули чистые серые глаза. — Падшие женщины торгуют телом... А ты, Константин, продал этому миру душу.

Слова прозвучали слишком правдоподобно, чтобы Он не пришел в себя. И Он пришел, и бросил на девочку полный изумления и даже ужаса взгляд. Нервным движением отвел с лица взмокшие волосы, произнес холодным тоном:

─ Что хоть кто-то здесь знает о моей душе?

Было заметно, что в разуме Светланы идет жесточайший бой, что борьба достигла самого пика, что через секунду определится победитель. Дрогнули искусанные губы, которые Он так жадно целовал всего несколько часов назад, блеснули глубокие глаза, в которых Он тонул, забывая обо всем на свете, сжались в кулачки руки, теплым шлейфом обвивавшие когда-то Его шею. Она безмолвно зашевелила губами, точно пробуя готовые вырваться слова на вкус, проверяя, не отравлены ли они... Или наоборот — желая подтвердить наличие в них яда?.. Тихо и печально, но всё же твердо ответила Ему:

─ Я знаю, что она мертва. Что все это время ты трепетно дрожишь над истлевшими останками, тщетно стараясь вернуть им прежнюю молодость и красоту. Ты заботишься и оберегаешь свою душу так, словно она тяжело и неизлечимо больна... А между тем её уже нет, Константин. Ты убил её...

─ Если бы она была мертва... — Оборвал Он еле-слышно. — Как бы я мог тебя любить?

─ А ты и не можешь... — Взгляд серых глаз поблек и спрятался за окном в опустившейся на город ночи. — Тебе и не надо... Похорони свою душу, как похоронили все остальные в твоем мире. Не позволяй ей ничего... Пусть спит спокойно.

Время текло, огибая их напряженные тела, впервые за месяц оказавшиеся разделенными непреодолимой пропастью, разведенными жизнью по разные стороны высоченной стены, подпирающей грозовое небо. Он смотрел на свою Мышку, а она смотрела на Него. И взгляды их были пусты. Как когда-то их объединяла общая любовь, сейчас их разделила общая боль. И у Него вдруг не нашлось слов для своей любимой девочки. А у неё нашлись:

─ Мне, наверное, лучше уйти.

В ушах звучали страдальческие переливы "Лунной сонаты", в темной комнате жалостливо разносились редкие всхлипы собирающей свои вещи Светланы. А Он стоял на том же месте, где Его настигли её последние слова. Стоял и не мог сдвинуться ни на шаг — одеревенели ноги. Какой же Он идиот, Боже Правый... Какой же болван... Что Он нес сейчас? О чем думал? Как позволил себе забыться? Как смел накричать на свою ненаглядную Мышку? Что теперь...

Щелкнули проворачиваемые в замке ключи, и звук этот вернул Ему самообладание — Он пулей вылетел из гостиной в коридор, успев поймать прощальный взгляд наполненных слезами серых глаз. Встал как вкопанный, зная, что не должен за нею идти, и в тоже время понимая, что не может отпустить её вот так... Вообще не может её отпустить! Кинулся к двери и полетел вниз по ступеням, догнал, развернул к себе резким движением руки, прижал к стене, зарываясь носом во встрепанные волосы:

─ Вернись, Света, вернись...

Сдавленный шелест, и близко не стоящий к Его голосу, терялся в её рыданиях, их губы сливались и размыкались в быстрых поцелуях, пальцы сплетались в крепкие замки и тут же разжимались, подрагивая. Незастегнутая сумка с ворохом в спешке смятых вещей валялась на ступенях. Тукался в плафон горящей под потолком лампы залетевший в подъезд ночной мотылек.

Его не станет, просто не станет. Только пустая оболочка — змеиная кожа, лопнувший кокон, полая скорлупа. Ничего не значащие слова, ничего не видящие глаза, ничего не слышащие уши. Если Он похоронит душу, то лишится последней надежды вернуть себя к жизни. И пусть сейчас эта надежда — стопроцентный самообман, пусть... Эта надежда Ему нужна. Он не может закопать душу, даже точно зная, что Светлана права в своей догадке... Не может Он!

─ Мне надо идти. — Светлана юркой змейкой выскользнула из объятий, подхватила сумку и побежала вниз по ступеням, остановившись лишь на Его окрик:

─ Я подвезу тебя!.. Пожалуйста... Я только подвезу тебя.

Нервные пальцы стиснуты были на руле, ветер, проскальзывающий в открытое окно, заунывно гудел в ушах, взгляд обнимающей огромную сумку Светланы не окрашивала ни одна эмоция, только слезинки запутались в длинных ресницах. Где-то Он такое уже видел. Что-то до дрожи знакомое было во всём происходящем... А ведь она молодец, Его храбрая Мышка. Какая же умница. Сильная, решительная, мудрая девочка Его... Откуда только взялись такие силы в столь хрупком создании, в нежной лесной фиалке, в затравленном мышонке, в пугливой лани на тонких дрожащих копытцах? Откуда столько сил? Вот сидит Он, расчетливый делец, дери вас черти, и боится рот открыть, ведь с предателя-языка сорвется лишь отчаянный стон, мольба о помощи, крик о спасении... А она все делает правильно. Бабочкой бьется в Его жестоких пальцах, рвется на волю, спасается от Него... И Его спасает.

─ Сверни здесь. — Оборвала Светлана Его внутренний монолог, хотя непонятно было, зачем давать подобные указания, ведь Он прекрасно знал дорогу.

По узенькой освещенной всего парочкой фонарей улочке до самого конца, через глубокую арку в густо засаженный деревьями двор, мимо беседки и детской площадки до трехэтажного домика под черепичной крышей, притормозить у подъезда, поцеловать на прощание. Прощание...

─ Я хочу, чтобы ты знал, как я благодарна...

Голосок быстро сошел на нет, хотя быстрый взгляд в серые глаза не подтвердил опасения насчет возобновившихся рыданий. Светлана была спокойна, даже умиротворена, сомкнутые на сумке руки не тряслись, со щечек исчез истерический румянец, слезы высохли. Перед ним сидел уверенный в своих решениях человек. Еще не очень-то справляющийся с эмоциями, но все же твердо решивший стоять на своем до самого конца.

─ Я знаю... — Ответил Он, убирая руки с руля и откидываясь в кресле. — Но не за что, собственно, благодарить.