Нынешних ребят из семей крестьян и заводчан в несколько раз больше, чем всех военных, стражников и служащих Охранного вместе взятых. Пока еще они плохо вооружены, но кажется, сие — дело времени.

А отдельные ветви ведомства, призванного отвечать за безопасность, еще и разобщены между собою. Ранда и его товарищи взялись что-то против этого предпринять — даром что вековой обычай велит "войсковым" презирать "соглядатаев", насмехаться над стражниками, а тем, в их черед, ненавидеть военных... Именно от молодых командиров из Училища Береговой Обороны исходил замысел, исполненный этим летом в Марранге: совместные учения Войска и Охранного отделения. "Восстание в городе", бой за старые портовые склады. Сие не тайна, отец твой тебе присылал с письмом газетную статью об этих учениях.

— Ты тоже печатаешься, я читал. И тоже — о странностях гильдейской работы...

— Да, только о других. Ученая гильдия своих боевиков не содержит. По крайней мере, здесь, в мэйанском Приморье.

— Зато к ее услугам школьники старших годов обучения. Не знаю, как в Ларбаре, а на Востоке во многих народных школах "гражданская оборона" — чуть ли не единственный изучаемый предмет. Объясняют это тем, что якобы ученикам всё остальное скучно и непонятно, по скудости их умственных способностей. То ли дело — гранатами покидаться...

— Да, школьники в качестве главной наступательной силы. А также кудесники с боевыми заклинаниями и еще врачи — для помощи раненым... Нет, разумеется, межгильдейские побоища бывают и в Ларбаре. Но их жертвы лечатся в основном во Второй и Третьей больницах. Судостроители, печатники, моряки с торговых кораблей... Из заводских рабочих на долю Университетской лечебницы остаются ткачи и портные — но здесь, в Мэйане, это большей частью женщины, обстановка в их среде более мирная.

— А в Четвертой больнице?

— Работники мелких гильдий, слишком бедных, чтобы держать, как ты говоришь, "рабов" для кровавой потехи. Нет, там мне обычно приходится сталкиваться с последствиями бытовых драк и уголовщины как таковой. Самодеятельной, а не наемной

Ты напомнил сыну историю вашего предка Ликарунии. Всё в той же земле Марранг двадцать столетий назад вспыхнуло восстание, горцы осадили прибрежную ставку местного боярина, а тот медлил, бездействовал. Тогда царевич Ликаруния, вопреки воле Царя, с двумя дюжинами своих челядинцев отправился в мятежную область. Так вышло, что вскоре он оказался во главе бунтовщиков, взял крепость, стал вершить суд. Покарал нескольких горцев и нескольких боярских людей, наградил доблестных воинов с обеих враждовавших сторон. За самоуправство выключен был из ближнего Царского рода, а за успехи свои как воеводы и судьи получил прозвание Джангаданг, Божья Мера.

По лицу Лииранды видно: эту повесть ему уже кто только не приводил в качестве средства избавления от сомнений. Не подействовало — ни тогда, ни сейчас. И все-таки ты продолжаешь:

— С древних времен мало что изменилось. Всегда приходится сражаться с частью своих сограждан против другой их части. Вопрос только в том, как каждый из нас проводит для себя границу между этими частями и которую сторону принимает. Где у кого "свои" и "чужие".

Ранда рассказывал тебе о своих товарищах по службе. О рядовых солдатах, за чью подготовку он отвечает. Говорится "десяток", на самом деле это тридцать шесть человек. Товарищи, соратники? На твой слух, Ранда о них отзывается скорее как о детях, чьею нянькой его назначили. Неухоженных, бедных детях, по-своему иногда весьма искренних и даже готовых самостоятельно думать, чувствовать... Но чужих.

О друзьях. Один из них — дальний родич, парень из рода Марранг, годами чуть старше Ранды. Другому около тридцати, он из семьи Мунгаи-Биан. В юности известен был как один из лучших гимнастов и акробатов Объединения, выиграл много состязаний. Сейчас исполняет в Береговом Училище должность наставника по гимнастике.

— Но с ним так: можно нынче толковать о важных вещах, прийти к полному согласию, а назавтра он все свои доводы разнесет в клочья, столь же последовательно, как вчера их обосновывал.

— Та же акробатика, только в области умственной?

— Вот-вот.

— А зачем это ему?

— Не понимаю. Наверное, чтобы доказать: ничто на свете нельзя принимать слишком близко к сердцу. Ибо всё относительно.

— Превосходная точка зрения для мудреца. Но для военного... Как возможно при этом нести присягу?

— В том-то и дело.

— А что высокородный Марранг?

— Тот говорит: ничего, даже если мы с тобой, Чангаданг, очутимся на войне по разные стороны фронта. Ты же знаешь: всё равно я всё для тебя сделаю, возможное и невозможное, а ты — для меня... И это даже лучше, ежели по разные стороны: если что, я тебя вытащу из плена или откуда уж там, — или ты меня...

— Дружба превыше воинского долга?

— Примерно так.

Этих двоих Ранда тоже любит — и тоже не считает "своими". Отвечает за них, как и за тех новобранцев, кого опекает. Однако опереться на них не получается.

Что же до работяг и недавних поселян, городской вооруженной бедноты... На всех меня одного не хватит, сказал он. Но, может быть, следует дослужить еще год и уйти из войска, хотя бы на время? Получить гражданское образование политехника, чтобы работать потом на заводе — войсковым представителем или старшим по безопасности...

— Если хочешь понять этих людей, рядовых гильдейцев из рабочих гильдий, то Политех тебе ничего не даст. Разве что некоторое знание о грамотеях. Имело бы смысл войти в саму рабочую среду. Потому что выучиться чему-то можно только на практике.

Кому ты это советуешь? Бояричу Чангадангу? "Идти в народ" — дело по-своему весьма достойное, только явно не для него. Билиронг, наверное, смог бы. Некоторые другие твои знакомые из бывшей Царской родни тоже могли и действительно занимались этим. Ранда не сумеет, даже если будет очень стараться. Как не сумели бы и ты, и твой отец.

Ты мог бы предложить сыну: переезжай в Ларбар. Поступай учиться здесь, в Политехнический или в Университет на отделение Механики. Здесь ты для всех будешь прежде всего арандийцем, а бояричем — во вторую или третью очередь. Проще будет сойтись с людьми "не столичного" и не военного круга.

Ранда не сможет так надолго оставить деда? Так пусть перебирается вместе с ним. Слишком чужой город для старика-боярина Лиратани Чангаданга? Иное течение времени, иная скорость жизни — опаснее непривычной погоды и еды, страшнее расставания с привычным окружением?

"Не на кого опереться"... Твой отец всегда искал опору только в самом себе. Искал и находил. Окружение? Друзей у него нет, только бывшие и нынешние сослуживцы. Двое самых верных людей из челяди — их бы он взял с собой, они тоже одиноки, с семьями давно живут врозь, если эти семьи и были. Быт, привычки? Но от этого отец никогда по-настоящему не зависел. Всё нужное — в собственном сердце.

Он гораздо лучше тебя ладит с людьми. Учтивее, мягче, занимательнее как собеседник. Всё затем, чтобы на внутреннюю его жизнь не посягали, вообще не касались ее. Ибо самодостаточность — великое сокровище, о коем не должны знать посторонние.

Любовь? Прежде всего человеку нужна любовь того существа, от общения с которым уклониться невозможно, то есть себя самого. Если такая любовь есть, то без прочего можно обойтись.

Женился в свое время, потому что так установлено Законом Бенгова дома. Собственной потребности в семье, в детях — не имел. Ты помнишь: когда он впервые столкнулся с твоими "чудесами", отец был рад. Очень рад. "У мальчишки будет, чем себя занять". Значит, ребенку не придется посягать на отцовское сердце. "Только таким и мог быть мой сын, чтобы мы с ним могли не стать несчастьем друг для друга". Велика Божья милость... Отец самой глубокой любовью любит тебя именно за это: за то, что ты не вторгался и не вторгаешься в его жизнь.

Гибель второго внука, распад твоей семьи — всё это отец принял как Божий вызов. Сможет ли он, Лиратани, один вырастить мальчика, вот этого Ранду, не утратив своего сокровища, самодовлеющего сердца? И при этом — не сделав дитя ни несчастным, ни слабоумным, ни сумасшедшим? Он смог. Вот уже пятнадцать лет Ранда составляет главное содержание его жизни. И Ранда не мешает ему. Уже никогда не помешает, что бы с ними обоими ни сталось бы.

Обида на тебя — есть ли она у Ранды? По Божьему Закону должна быть. Ты бросил его, ты высказал его матери самое страшное обвинение, и тебе Ранда не нужен. Не потому, что никто не нужен, как деду, а потому что не нужен именно он. Или всё-таки не так? Может быть — потому, что тебе не надобен никто кроме Бенга, рандиного меньшого братишки?

— Я мог бы ему объяснить... Всё это объяснить... Но Ранда совсем, совсем меня не слышит! Будто меня нету. Как ты думаешь, Лингарраи, почему так? Не отгораживается, не сопротивляется — просто не замечает.

— А что, если ему сие тоже не надобно? Чувство присутствия Змея рядом. Тебя или любого другого из Змеев Царского дома. Знает он о тебе наверняка, пусть и не от меня. Дед же тебя слышит?

— Слышит. Хотя ему нужды во мне уж точно нету.

— А если знает, то и Ранде рассказал о тебе.

— Конечно.

— Как по-твоему: он согласился бы перебраться сюда?

— Лиратани? Только если бы решил, что Ранда этого хочет и ты хочешь. Потому что и тебе, и Ранде важна любовь извне. В том числе и от него. Он сие признает.

— А я не хочу. Потому что не надеюсь на столь же мирное совместное существование, какое нам удается поддерживать сейчас, пока мы живем порознь. Ясно, что в одном доме мы жить не стали бы и здесь. И всё же — когда это один город, когда в любой день можно зайти друг к другу в гости...

— Да уж. Не видеться проще, когда расстояния больше.

— По-настоящему я понять отца никогда не мог, и сейчас не могу. Да, хорошо: всё найти в себе. Не нуждаться ни в людях, ни в Змиях, ни в любви, ни во вражде, ни в уважении, ни в отвращении. Но чем-то твое сердце должно же быть занято, чтобы возможно было жить только им, этим сердцем?

— Всё у него есть. Тебе нужны другие люди, хотя бы и немногие, да еще чтобы они сами добивались твоего благорасположения. А Лиратани... Вот представь: у тебя есть кто-то, кто тебе нравится. Просто нравится. Как, скажем, люди из больницы: Алила или Тавва.

— Тавва — это Харрунга?

— Ну, да. Так и у Лиратани такие люди тоже есть, и их гораздо больше. Но он, в отличие от тебя, ни за что им этих своих чувств излагать не стал бы. "Знаете, вы служите поводом для моих размышлений и сердечных переживаний..." Именно потому, что подобных признаний он не делает никому, он может с этими дорогими ему людьми общаться вполне по-хорошему. К их радости и к собственному спокойствию.

— А мне сие не всегда удается. Пример — недавняя отповедь от того же Харрунги.

— И от Алилы, когда она тебе посоветовала выйти из образа безумного ученого, одержимого страстью наставничества.

— О, да. А что Ранда? Ему тоже нужны люди, "свои" люди. И он уже знает даже, какими именно они будут. Но, по-моему, пока это лишь умозрительные создания, не живые. За живых можно тревожиться, отвечать за них, трудиться ради них, но любить — не получается?

— В этом он похож на тебя. Ты осуществления своей умозрительной мечты ждал, как я помню, больше двадцати лет.

— Так что, видимо, у Ранды всё еще впереди.

— Но ты не позовешь его жить с тобою?

— А ты этого хотел бы?

— Ты же знаешь: да. Если бы речь шла только о моем хотении — да. Но дело в тебе.

— Не позову. И предлагать не буду. Я не знаю, чем бы я мог помочь ему.

— И знать не хочешь.

— Может быть, и так. Не чувствую, что ему нужно от меня, кроме общей поддержки. А она возможна и при житье в разных городах.

— То есть тебя он на расстоянии слышит?

— Через почту, как и все, кто владеет грамотой. Для срочных нужд есть еще телеграф.

— Змии уже и ни к чему. Пережиток средневековья.

— О, нет. Гораздо более ранних, допрежних времен.

Крапчатый снова ревнует? На сей раз уж вовсе бестолково. "С братом моим толкуют уже целых два часа, а со мной — каких-то пятнадцать лет, да и то с перерывами..."

Что бы ты делал, как бы ты сейчас жил, если бы с тобою была твоя семья — супруга и двое сыновей? Если допустить, что обитали бы вы здесь, в Ларбаре? Вчера, когда Ранда написал тебе, что придет, вы с Бенгом обсуждали предстоящий разговор. И среди прочего Змей задал и этот вопрос.

— Или если бы Тагайчи приехала учиться в Кэраэнг, а мы все жили бы там?

Допустить, что свершилось великое чудо Божье. Бенг родился человеком. Выжил, вырос. Отменило бы это твой разрыв с Тэари? Нет. Ты не простил бы ей, что она могла погубить вашего с ней ребенка, всё сделала для этого. Но разъезда, развода могло и не быть. И семья уцелела бы. До поры, когда...

— Если бы Тагайчи была моей ученицей, здесь или там?

— Ага. Приходила бы к тебе в дом, как положено — к наставнику...

— Тогда, Змеище, я молился бы сразу о трех чудесах. Будучи главою достойного семейства, я ведь молился бы, совершая домашний обряд? Так вот, первое чудо: чтобы у барышни Ягукко не было предубеждения против подростков старшего школьного возраста. Второе: чтобы у моего мальчишки хватило храбрости влюбиться в нее. Не в духе обычной ребяческой дури, а всерьез. И третье — чтобы сам я решился попросить барышню составить счастье моего сына.

— Именно младшего? Не Ранды? С ним-то они почти сверстники...

— Твоё, Бенг.

— А она бы сказала: ну, и на что мне сие маленькое самодовольное пресмыкающееся?

— И после этого уже от тебя зависело бы — добиться ее любви. Рано или поздно у тебя бы это получилось. Думаю, получилось бы.

— А сам ты ни о чем не жалел бы?

— О том, что мой младший сын жив и жизнеспособен?

— Прости, Человече. Я несу чушь.

Сейчас ты припоминаешь всё это, вместо того чтобы задать сыну подобающий отеческий вопрос. Намерен ли Ранда жениться, и если да, то кого бы хотел назвать невестой? Ты не спросишь. Хотя, если ты в ближайшие месяцы соберешься узаконивать свой развод, то Ранде лучше бы поторопиться со сватовством. Много в Кэраэнге таких невест, чья родня отвергнет жениха из "скандальной" семьи. Впрочем, о распаде брака рандиных родителей известно и так. Как и о "несчастье" с его братишкой много лет назад. Не слишком завидный жених — боярич Лииранда. Но если речь идет о девушке не Царского рода, то всё намного проще. И лучше будет, если будущие свекор со свекровью будут уже разведены, а не разведутся сразу после свадьбы своего сына.

— И тебе не важно, кого из женщин любит сам Ранда?

— Важно, Змей. По-моему, пока никого.

— Влюбленный доктор чует чужие сердечные тайны насквозь? Или ты полагаешь, что в этом вопросе сын тебе бы уж точно доверился?

— Не знаю. Ты за то, чтобы спросить его об этом?

— Не сейчас. Пусть я сколь угодно ревнивая каракатица, но не говори потом, что я еще и раззява. Гайчи идет сюда.