Дейтрос-1. Не бойся, девочка!

Скеро подошла к лежащему, пнула его в рёбра ботинком.

— Падла... это тебе за хойта.

Ивик почувствовала, что воздуха не хватает. В глазах стало темнеть, она сделала над собой усилие, отгоняя дурноту. Кто-то сказал, что надо кончать, и на шею дорша надели петлю. Кто-то влез и закрепил верёвку на потолочной балке. Кто-то ещё несколько раз наотмашь хлестнул дорша ремнём, снятым с пояса. Пряжкой. Враг слабо завозился.

— Давай! — ожесточённо сказала Скеро. Верёвку рванули. Изуродованное, окровавленное тело вангала с руками, связанными за спиной, тяжело поползло вверх.

Ивик наконец оттолкнулась от притолоки и мешком вывалилась на улицу. Ашен с Даной поддержали её с двух сторон.

— Я же сказала, не ходи, — беспомощно пробормотала Дана.

После учений в Килне традиционный поход квенсена показался чем-то вроде отпускного развлечения. Ивик весело шла с другими, пела и с удивлением вспоминала, как тяжело было в таком маршруте на первом курсе. Как ей каждую минуту казалось, что она вот-вот упадёт...

После окончания похода она съездила на каникулы в Шим-Варт. Там ничего не изменилось. Совсем ничего. У некоторых соседок родились дети. Построили новый микрорайон и в центре — многоэтажное здание, несколько бараков расселили. На первом этаже нового здания сделали спортивный клуб с бассейном. На Базу стали регулярно завозить фруктовые соки. Умерла бабушка из соседней квартиры. Ричи окончил первый класс тоорсена. Но всё это частности, а в целом всё оставалось как год назад, как десять лет назад, и всегда так будет. Стиранное, свежее бельё колышется на верёвках, поскрипывают качели, ребятишки галдят, в выбоинах асфальта лужи, в них отражается солнце. И всё это просто чудесно. Похоже на самый любимый фильм, который можно смотреть и смотреть без конца, он никогда не надоедает. Ивик прислонилась к стене угольного сарая, около надписи РОМИ + ШАРИ = (дальше было стёрто). Ричи гонял мяч со сверстниками. Ивик смотрела на брата, на то, как острые лопатки ходуном ходят под замызганной футболкой, и острая нежность заливала её. Малыш. Какой же он ещё малыш... И все эти мальчишки. Рядом возились на огромной куче свежего рассыпчатого песка детишки помладше, полуголые, в трусиках, у них шло большое строительство — то ли крепость, то ли дворец. Две девочки в цветастых платьях озабоченно шептались под недавно покрашенным грибком. Тётка Рея из третьей квартиры кричала на кого-то, требуя немедленно уйти с клумбы, и даже это было хорошо, даже Рея казалась милой и любимой.

— Ивик!

Она обернулась. Диссе кинулась ей на шею. Ивик почувствовала себя неловко, но чмокнула подругу в щёку.

— Ивик, привет, как я соскучилась! Ты чего на Пасху не приезжала? Ой, какая у тебя форма! — Диссе с интересом разглядывала её. — Такая новенькая! Будто и не ношенная!

— Так это ж парадка... мы не в таком ходим-то обычно...

Видела бы Диссе её полевую форму, добела выцветшую и потрёпанную...

— А это что, пистолет? Ну надо же! — Диссе потрогала кобуру "Деффа". — Ой, Ивик, ты так изменилась!

— Да и ты тоже, — сказала Ивик, улыбаясь.

И правда, Диссе изменилась. Она стала девушкой. Совсем взрослой и очень красивой. Пышные блестящие волосы были забраны в тугой узел над стройной и нежной шейкой. На загорелых открытых плечах лежали бретельки самосшитого топа, ярко-жёлтого, туго обтянувшего крепкие, уже развитые грудки. Широкая юбка до колена не прятала длинных гладких ног.

— Пойдём, а? Пошли ко мне? Родители на работе, а остальные все на улице, мы хоть посидим спокойно. Мы вчера печенье делали, чайку попьём... пошли?

Диссе рассказывала свои новости. Она играет теперь в академической театральной студии. У неё главная роль — слепая девушка. Пьеса гэйнского авторства, написана ещё в Старом Дейтросе. Диссе изображала в лицах сцены из спектакля. Ивик не очень нравилось, казалось, что Диссе слишком манерна. Зато печенье было вкусное, с джемом, Ивик едва удержалась, чтобы не сожрать слишком много. Хотя напекли его целый таз, и ещё половина оставалась. Но неловко объедать такую большую семью.

— Ой, Ивик, а я хочу, чтобы ты мне спела! Ты же на клори теперь играешь! Погоди!

Диссе убежала и вернулась с инструментом. Ивик послушно взяла клори. Подстроила.

— Ты так здорово научилась! Ничего себе! У вас там занятия есть? Или вы только воюете там?

— Конечно, есть занятия, откуда же все гэйны-музыканты берутся, — сказала Ивик.

— Ну спой, спой что-нибудь!

Ивик задумалась. Петь не было настроения. Она вспомнила старую-старую гэйнскую песню.

Между небом и землёй — тоска.

Снова белая, как снег, мгла!

Ты не помнишь, как печаль легка.

Ты не помнишь, как любовь зла.

Между небом и землёй война,

И разрывы, в душу твою мать.

Ты не помнишь крови и огня.

Ты не помнишь, как меня звать.

Диссе слушала, подперев подбородок кулачком, преувеличенно внимательно глядя на Ивик.

Ты лежишь за облаками льда,

Ты летишь за океаном тьмы.

Зелена в твоей реке вода.

Отраженьями в воде стоим — мы.

Ивик повторила последние строчки. Диссе чуть нахмурилась.

— Красиво, — сказала она, — ты летишь за океаном тьмы... Красивая абстракция!

Ивик вытаращилась на неё.

— Почему? — спросила она. — Какая абстракция, где?

— А о чём песня? Наверное, я не поняла...

Ивик не находила слов. Как ни объясняй, выйдет глупо. Но и замять, сказать "ну и ладно" — тоже не годилось.

— Так в ней же сказано всё, Диссе... Там же... ясно, что погиб кто-то... любимый. И вот автор и говорит так... от боли просто. Она... или он, не знаю... умер, ушёл навсегда, его нет больше. А мы тут остались. И как будто река разделяет. Понятнее некуда!

— А-а, — протянула Диссе, — по-моему, не так уж понятно. Но красиво.

Ивик промолчала.

— Ну а как у тебя с личной жизнью? — спросила Диссе. Ивик пожала плечами. Как у неё может быть с личной жизнью?

— Моя подруга, Ашен, я тебе рассказывала, помолвлена уже.

— О да, у нас тоже многие! — кивнула Диссе. — А у меня, знаешь, в этом году такая проблема была... сейчас-то переболело уже всё, конечно... я тебе не писала. Плохо, что мы так далеко друг от друга. Писать я не всё могу.

— А что у тебя было?

— Понимаешь, это зимой ещё случилось. Еду я в трамвае... У нас же трамвай есть, в Шари-Пале. И вдруг передо мной садится мужчина, вот так напротив. И смотрит, смотрит... И вдруг говорит: девушка, я не могу больше, вы мой идеал. Ну представляешь, да? Главное, чего уж там идеального, у меня нос покраснел, холодно было, я вся закутанная. Короче, мы с ним стали встречаться...

Ивик подумала, что раньше, наверное, почувствовала бы зависть. А сейчас — нет. Конечно, Диссе идеал. Она и правда...

— Ты и правда очень красивая.

— Ну вот. Мы с ним стали встречаться. Он меня в кино водил, просто так гуляли... представляешь, стоит и ждёт, каждый день после лекций. Он оказался искусствовед. В музее работает, статьи пишет. А потом девчонки мне сообщили, что он женат!

— Ой...

— Да, и трое детей, представляешь? Я в ужасе была... Конечно, сначала я решила, что всё, мы не будем видеться, совсем. Через чёрный ход выходила из школы. А он в тренту мне каждый день цветы присылал! Вся комната была в цветах у нас. В общем, пришлось с ним объясниться. Он говорил, что и семью бросит, и всё, что мы с ним уедем...

Диссе тяжело вздохнула.

— Ты знаешь, я его любила...

— Бедная, — сказала Ивик.

— Ага! Ужас... я ни спать, ни есть не могла... Но знаешь... с одной стороны, любовь. Он, конечно, необыкновенный человек! Таких не бывает. Такой чуткий, такой... А с другой стороны, я всё думала. Встречаться с женатым — позор, ещё и из академии выгонят, а исповедоваться как? Врать, что ли? Уехать с ним... бросить учёбу, а что меня ждёт, кем я буду? Конечно, какую-нибудь работу найду, хоть в вирсен воспитателем, но... не знаю. Наверное, другая пожертвовала бы всем ради любви.

— Да он бы и тебя потом бросил.

— Не знаю... может быть. В общем, знаешь, я не решилась. А ещё я к нему на работу пришла как-то, а он начал... так приставать, ну ты понимаешь... И говорит: не бойся, в этом же нет ничего плохого, это же любовь! И лезет, лезет... прямо сам не свой стал! Я взяла и убежала. И всё, мы с тех пор не встречаемся. Но мне так плохо было! Ты не представляешь, ужас просто.

Ивик кивала.

— Спой что-нибудь ещё, а?

У Ивик все песни вылетели из головы разом. Так всегда бывает, когда просят спеть "что-нибудь". Она вздохнула и спела "Светят луны на небе, спят квиссаны в ночи". Тут уж точно нет ничего абстрактного.

Любовь моя, пока мы вдвоём,

Ни боли, ни смерти нет.

В бою меня будет хранить под огнём,

В бою меня будет хранить под огнём

Глаз твоих ласковый свет.

Это всё было — про жизнь, про то, как бывает на самом деле. Пусть и написано без особых литературных достоинств, наивно. Может, младший квиссан сочинял, только что пороху понюхавший.

...А девчонка на койке

В лазарете лежит,

И смертельная рана

Под бинтами горит.

Милый друг с нею рядом,

Молча смотрит в глаза.

Смерть не знает пощады,

Не отступит назад!

И пятнадцатилетних

Косит смерть на войне.

Милый друг, не печалься,

Вспоминай обо мне!

Диссе в этот раз слушала невнимательно. Даже отошла, поставила посуду в мойку. Наверное, правильно цензура не пропустила эту песню в широкий мир, подумала Ивик. Кому она интересна? Она простенькая, не чета высокой поэзии. Примитив и мелодрама. Правда, жизнь похожа именно что на мелодраму. А не на произведение элитарного искусства. В жизни всё так и есть: по квенсену тревога, вой сирены ночной, поднимайтесь, квиссаны, выходите на бой! И вой этой сирены до самой печёнки пробирает. Но тому, кто его не слышал, и вся песня — звук пустой.

— Ага, трогательно, — сказала Диссе, садясь рядом с ней.

— Вроде квиссанского фольклора... — улыбнулась Ивик.

— Ну а ты как, есть на примете кто-нибудь?

— Да нет... не до того. И потом — ну кому я нужна?

— Ты нужна! — убеждённо сказала Диссе. — Ты, между прочим, очень даже симпатичная. Может, за тобой и не бегают толпами, но уж если кто тебя полюбит, то это будет на всю жизнь!

Ивик неловко пожала плечами.

— Слушай, а у тебя выпить нет чего-нибудь?

— Выпить... ну вот, у папы настойка тут... но я не пью такого крепкого...

— Так ты разведи, подумаешь!

Диссе развела настойку водой. Чокнулись и выпили. Ивик почувствовала себя чуть менее зажато.

— Ты изменилась очень, — ещё раз сказала Диссе.

— Пью? Ты не думай, я не всегда так...

С Ашен и Даной они почти никогда не пили наедине. Это было не нужно. А в иных случаях — алкоголь хорошее лекарство. От неловкости, от напряжения.

— У вас бои бывают? Настоящие? Ты... тебе приходилось убивать?

— Да, — сказала Ивик.

— Ты не рассказываешь ничего совсем... страшно было?

— Да.

Ивик налила себе ещё полстаканчика настойки и выпила одна. Ей вдруг пришло в голову, что она с Диссе чувствует себя как мужчина. И правда, смешно. Как в классических триманских книгах. Там женщины никогда не воевали, сидели дома и ждали героев. Красивые, чистые, беззащитные. А герои — да, убивали и видели всё то, что приходилось видеть Ивик. В Дейтросе такого разделения никогда не было. Потому что в Медиане все равны.

Ей вдруг захотелось выговориться. А почему бы и нет, собственно? Глядя в сочувствующие, тревожные глаза Диссе, она начала рассказывать. Про Килн. Про сожжённую деревню и убитого хойта. Про остальных — этот монах там не один был, перебили всю миссию, только другие меньше успели помучиться. Ивик словно прорвало. Может, помог алкоголь, может, готовность Диссе выслушать, но её несло. И про казнённого дорша она рассказала тоже.

— Это нельзя, понимаешь?.. но Меро... куратор наш — она знала. И не остановила. И никто не остановил. И я... Я бы не стала так с пленным. Но я ничего не сказала. Потому что...

Ивик замолчала. Сказать "наши были правы" — нельзя. Они не были правы, это она твёрдо сознавала. Но не вмешалась, нет. Потому что распятый хойта ещё стоял перед глазами.

— Понимаю, — глаза Диссе наполнились слезами. Ивик почувствовала благодарность — за слёзы, за ужас во взгляде.

— Вот так... — хрипло сказала Ивик. Она уже почти успокоилась после того случая. Почти. Только иногда снилось что-нибудь... то, что одни люди могут сделать с другими людьми. Мама всё спрашивала, что она так кричит по ночам. Вчера дала ей перед сном успокоительных капель, и вчера Ивик спала крепко.

— Слушай, Ивик... но как же... нет, ты не думай, я не осуждаю. Я не представляю, что бы я делала там, на вашем месте, что бы со мной было! Я другого не могу понять. Если все гэйны живут в таком ужасе, всё время... и среди вас есть такие, как эта ваша Скеро... жестокие. Как вы можете писать музыку, книги... как? Песни такие красивые. Это же несовместимо вообще! Мы проходили психологию творчества — ничего же общего нет! Ведь такая тонкая, хрупкая вещь, душа, и... что вы с ней делаете?

Ивик подняла на неё глаза.

— Знаешь, — тихо сказала она, — а мне, наоборот, кажется — иначе нельзя. Если не носить в душе ад... настоящий ад, без дураков... ничего никогда и не создашь. Ерунда получится. Впрочем, не знаю. Я сама не знаю, как это всё совместимо. Знаю только, что нет других путей защитить Дейтрос. Не нашли ещё других.

— Ты не думай, — повторила Диссе и вдруг обняла её, — Ивик! Ты не думай... я тебя люблю.

Она порывисто встала.

— Я не подозревала даже, что ты способна... ты же мягкая такая всегда была.

— А в квенсене много было мягких. И, Диссе, не все же такие, как эти — Скеро и её прихвостни. Больше таких, как я.

— А помнишь, ты хотела сама в квенсен? Твоя мама ещё собиралась хлопотать... тебя могли в медар взять, не так уж и строго с этой комиссией, девчонки рассказывали. Всё равно желания учитывают. А ты в гэйны рвалась. Могла бы стать врачом.

Ивик недоумевающе посмотрела на Диссе:

— Но я и хочу быть гэйной, Диссе. Я и сейчас пошла бы в квенсен. Да, бывает всякое... но если кому-то надо через это проходить, кому-то надо защищать Дейтрос — то почему не мне?

Осенью начались занятия на четвёртом курсе. Ивик было немного странно сознавать, что вот — она взрослая, ей скоро шестнадцать. Совершеннолетие. Последний год учёбы. Иногда посмотришь — вроде не изменилось ничего. Чем она отличается от себя двенадцатилетней? Больше видела. Больше опыта. Больше умеет. А по сути — ничем.

В учебном расписании прибавилось часов по ориентированию в Медиане, а общеобразовательные предметы сократились. Ещё появился новый предмет — обществоведение. У сена иль Кон его вёл сам Керш иль Рой. Первые несколько месяцев посвящались изучению Дарайи. Затем обещали перейти к Старому Дейтросу, Триме, и под конец — спецкурс по моделированию фантомных образов.