Книга Исхода

— А ты?

— А для меня работа есть способ существования. Я считаю это лучшим, чем лежать или предаваться так называемым развлечениям. Не понимаю и... Никогда толком не понимал. Кстати, — ты рассчитаешь мне ген-трансформации? А того лучше, — не сделаешь ли общий алгоритм для таких расчетов?

Некто В Сером буквально обомлел от такой наглости и теперь только лупал глазами, глядя на соратничка. Наконец, проглотив комок и чуть опомнившись, он просипел:

— Вот и обращался бы к своим голландцам со шведами... Что ж ты к ленивому русскому?

— А я к тебе вовсе не как к работнику, а как, например, к комплекту ценного оборудования. Да, оборудования! Но очень ценного. Даже, наверное, уникального.

— Паршивый подлиза. Тонкий, искушенный дипломат, постоянной играющий грубовато-прямолинейного, сурового простягу пионера... Тьфу! Но я, понятное дело, сделаю. После отхода Нэн, наверное, и некому больше.

Помолчав, Фермер вдруг, будто бы ни с того и ни с сего заявил:

— А знаешь, — в океане уже видны кое-где расплывающиеся зеленые пятна... Обратного хода нет. Нет! Жизнь вцепилась в океан, и, даже если бы мы сейчас вдруг ушли, через два, пять, десять миллионов лет это все полезет на сушу, даст десятки тысяч жизненных форм. Хотя даже и тогда все это будет примитивно и убого. Слишком мало предпосылок. Так что давайте доведем это до конца.

— Ты псих. И самое страшное, что твое сумасшествие, похоже, заразно. Давай! Ну давай доведем до конца. Может быть, это будет не слишком страшный конец. Для разнообразия.

Огненная Земля I.

Для третьей рекогносцировки не понадобилось никуда идти. Анна заперлась в Посте Вето и спустя два часа знала все интересующее. Очевидно, со временем вырабатывалась привычка: эта работа не превратила ее в блюющее создание с зеленым цветом лица и дикой головной болью. Напротив: она явилась к заказчику самолично и доложила с военной почти четкостью:

— Относительно интересующих вас обстоятельств: планета — "единица" существует. Расстояние — шесть процентов, диаметр — около тридцати двух. Мы, соответственно, — "четверка". Пояс астероидов — есть, но представляет из себя, скорее три сравнительно компактных группы на равновесных точках. Темп вращения "единицы" вокруг оси, — порядка тысячи двухсот недель, так что приливным трением она полностью не остановлена... И еще вот что: на высоких орбитах кое-где вращаются энергетически-молчаливые объекты, некоторые из них — достаточно массивные.

— Это — осложнение, но вообще говоря, — приемлемое... Мы должны успеть.

Статер вмешался в разговор:

— Это — не осложнение. Так или иначе комплекс придется делать уныло-самоподдерживающимся и саморазвивающимся. Иначе все там выгорит за считанные годы, а там...

Фермер кивнул:

— А там будет неизвестно что. Ты обдумал?

— В основном. Но уточнения — на месте. Так что я там нужен. И еще — экземпляр "Радужного Ядра"... если оно, разумеется, не будет против.

— Будем считать принятым без голосования. "Ковчег" готов, господа. Начнем с платино-иридиевых изысканий или сразу — на "единицу"?

Поток энергии на "единице", получившей имя Приматор, был настолько плотен, что процесс, инициированный Сообществом чуть отступя от его "восточного" терминатора, пошел даже быстрее, чем ожидалось. Как на незабвенной Кси, но куда страшнее от узкой полосы длиной в десять километров во все стороны поползла черная, заливающая все неровности кайма. Разумеется — она распространялась все-таки медленнее, чем там, потому что тут не было и не могло быть сотен тысяч, миллионов тонн "системного" раствора. Как это бывает не так уж редко, то, что расползалось по залитой чудовищным пламенем светила, пришлось затевать куда более сложным, чем этого хватило бы для дела: по сути тут распространялась, неуклонно заливая территорию Приматора, примитивная, однообразная, никуда пока не стремящаяся форма жизни. Почти черный, изборожденный жилками и бороздами слой, приблизительно на равном расстоянии проросший бутонами кубических черных кристаллов самого зловещего вида. Разумеется никто из живых людей не совался на освещенную сторону. Три человека в скафандрах, которые все-таки пришлось делать ради такого случая, стояли в километре от ослепительно пылающей, рассеченной неровными тенями от ям и возвышенностей линии терминатора, и дуги бесшумного синего и красного, как сырое мясо, света тянулись над их головами с дневной стороны и медленно сходили на нет. Почему-то здесь было только два цвета. Потом планета медленно-медленно будет поворачиваться, и вместе с движением линии восхода будет распространяться темная линия Локусов Поглащения, пока вся "единица не превратится в одну гигантскую силовую станцию, одно живое существо, обладавшее пока что единственным побуждением: накапливать и перекидывать энергию туда, где в скором времени должен возникнуть "адресат". Пока же она тихонько, без потерь циркулировала в каких-то структурах, описать которые можно было только при помощи мудреной математики, а представить — вообще никак нельзя, если вы, конечно, не Сен. Тот — представлял, но объяснить, как обычно, не мог.

Это и вообще было трагедией его жизни: не было, не существовало слов, которыми можно было бы объяснить то, что он считал важным, а остальное — было мало достойно слов.

Время шло, точно так же, вполне удачно, прошла кладоискательская экспедиция в здешний пояс астероидов, и новые сотни тонн горючего для безынерционного привода добавились к тем, что еще не были израсходованы.

— Так, — сказал Фермер, в радостном предвкушении потирая руки, — кое-какие подготовительные работы выполнены. Теперь можно браться за пролог...

"Таблетка" с наблюдателями висела над обширной низинкой. Некто В Сером утверждал, что:"Здесь явное, только слепым болванам невнятное место смыкания сразу нескольких разломов. Ну поднимитесь вы повыше..." — но самое главное, что дно котловины, отделенной от океана трехсоткилометровой возвышенностью, находилось много ниже уровня океана. Многочисленные, но пересыхающие летом реки не могли сколько-нибудь существенно поправить положение, и возвышенность было решено вырвать из материка, дабы в самом массивном из его узлов образовать море более обширное, нежели Черное. Несколько геминеров было заложено в шахтах вместе с сотнями килограмм иридия. Все это вместе по сигналу от подрядчика должно было вызвать геологическую катастрофу, подобных которой в летописной истории человечества еще не было, — если, конечно, не вести серьезных разговоров об Атлантиде и прочих подобных, мало задокументированных событиях.

Сигнал. Трещины шириной в сотни метров вдруг прорезали желто-бурую мертвую степь, раскололи массивные холмы, а потом чудовищная, двадцатикилометровой ширины полоса суши вместе со степями и холмами плавно поехала приблизительно на зюйд-вест-вест, оставляя за собой бездну, до ужаса похожую на отверстую рану в первые мгновения, пока ее не зальет кровью. И оттуда уже поднимались пары не то пыли, не то дыма, а края трещины-границы вдруг разом вспыхнули адским багровым пламенем и раскалились добела от чудовищного трения горных пород. Остров площадью в шесть тысяч квадратных километров, узкая полоса, два раза сломавшаясяв слабых местах, въехал в океан, на глубины, достигавшие полутора километров. Волна, — гладкий, пологий вал, подавляющий своей массивностью, по свидетельству наблюдающих с океанического "конца", поднявшись — закрыла на какой-то миг горизонт. Глаз отказывался воспринимать происходящее просто в силу его масштабов. Другая волна, ворвавшись в новорожденный проток, вздыбилась на сотни метров, с чудовищной силой ударила в пологие берега котловины, частью — превратившись в пар, частью — в брызги, совершенно затянувшие многие сотни тысяч квадратных километров. Земная кора — треснула, в сотнях мест вырвалась на поверхность раскаленная лава, встала цепь новорожденных вулканов. Кубические километры пыли, продуктов горения и пара в считанные минуты оказались подняты в атмосферу. В эти сутки черные, клубящиеся тучи затянули весь небосвод, а земля дрожала, как в лихорадке. Бушевали такие ураганы, что Сообщество всерьез задумалось о временной эвакуации, но все-таки обошлось, после окончания Месяца Бурь в средоточии Фатума, — громадного континента, на котором высадилось Сообщество, уже оформилось новое море, окаймленное множеством действующих вулканов. Бабах.

— Во-от, — с явным удовлетворением прохрипел Фермер, — мне прямо-таки глаза резало отсутствие тут Средиземного Моря. Теперь — хоть какое-то. Теперь перейдем к заказу на углекислый газ...

— Может — обождем пока? Я что-то стал опасаться твоих затей...

Тот согласился неожиданно легко:

— Не против. Тут как раз можно и погодить. Пролог, можно сказать, написан, можно браться за вступление...

Плоскогорье Блэк-Вью он выбрал за прочность и надежность покрова: черный, гладкий камень идеально подходил для того, чтобы безопасно скрыть обширный лабиринт производственных помещений. А еще — за редкостное богатство элементного состава лавы

В Белом Зале, в бассейнах, выплавленных в камне вместе со стенами, перво-наперво заложили "долгоносиков", благо лунный опыт уже был, но тут на эти автоматы возлагалась особая миссия.

Полтора десятка роботов с объемистыми, — как будто вздутыми, — жирно отблескивающими серыми телами, действительно напоминали громадных,суетливых жуков с неприятно-самостоятельным поведением. Построившись редкой шеренгой, они двинулись вглубь черной пустыни, останавливаясь приблизительно через каждые сто метров. Тогда они вонзали острые хоботки в камень и как будто бы пробовали его на вкус. Оставшись довольны — они застывали надолго, если же камень был неподходящим — неуклюже вскакивали и, рыская, словно свиньи, ищущие трюфели, двигались дальше. Время от времени один из них, израсходовав запас, стремглав кидался назад, неуклюже вскидывая на бегу зад. Медлительное, мешкотное с виду дело Первого Посева велось непрерывно и завершилось через неделю. К этому моменту в некоторых местах черный камень уже вспучился, исподволь трескаясь, и из трещин начали сочиться тонкие струйки серого и желтого дыма. Ветер, с воем и гулом пролетая над Блэк-Вью, теперь вздымал клубы паров и мельчайшего каменного праха. Ходить по плато стало небезопасно, и после двух случаев, чудом не кончившихся бедой, пешее хождение по Каменной Плантации было решительно запрещено. Надежная вроде бы поверхность вдруг бесшумно проседала при самом легком прикосновении, извергая горький, раскаленный прах, или расползалась вязким болотом, при взгляде на которое не верилось, что это — тоже камень, что тягучая жидкость почти совсем не содержит воды. Потом бугры или даже совершенно ровные с виду участки вообще превратились в дымящиеся, исходящие паром язвы, и из них полезли мелкие суетливые твари длиной с палец, жирно блестящие, на четырех, шести или восьми членистых ногах. Бесчисленные, как пешая саранча, как лемминги в урочный год, как крысы — в страшные лета крысиной напасти, они буквально кишели на плато, в некоторых ямах их скапливалось так много, что каменное крошево казалось шевелящимся. Твари были безвредными, никуда, — вопреки опасению некоторых членов Сообщества, — не лезли, выглядели довольно противно (особенно собравшись кишащими массами), и — были не на шутку крепкими. Во всяком случае, их было трудно повредить, даже со всего маха, всем весом наступив каблуком. Плоскогорье уже теперь напоминало уродливые соты, язвенную поверхность, источающую прах и каменный гной, но самые большие бугры, коих тоже было очень много, еще продолжали угрюмо куриться, постепенно вздуваясь целыми холмами, или, наоборот, проседали, образуя гладкие, неглубокие, трепетные углубления площадью во многие, многие сотни квадратных метров. В один прекрасный день начали проваливаться внутрь себя, растрескиваться, расползаться и они. Рев, оглушительный рев и треск огласил окрестности лагеря Острые Домики. В те буколические времена наивным членам Сообщества казалось, что достаточно нагромоздить некое подобие цыганских шатров из многотонных каменных плит, скрепить плиты,— и надежное убежище, укрытие от любых гримас здешней метеорологии будет готово. Впоследствии это заблуждение рассеялось само собой, под влиянием немногочисленных, но весьма показательных примеров. Но пока такие факты известны не были, и посему сменные группы наблюдателей укрывались в так называемых Острых Домиках, — чудовищной, противоестественной помеси вигвамов со Стоунхэджем, лишенной малейших признаков бытовых удобств. Фермер, впервые увидав эти менгиры, спросил только:

— Бородатый делал?

И в ответ на подтверждение только кивнул. Он тут был по делу и не желал размениваться на мелочи, вроде выяснения увлекательного вопроса: собирается ли русский гадить в углу или планирует привязываться к стенке, дабы все-таки выйти во двор, когда непогода затянется? Он успел вовремя, потому что именно в этот день рев стоял над плоскогорьем. Рев, от которого, как во времена оны, дрожала земля под ногами, закладывало уши, и перебалтывало внутренности в животе. Из громадных ям один за другим лезли "Бульдозеры", чудовищные машины восьми метров в высоту и размерами десять — на четырнадцать. Собственно говоря, — рев прекращался сразу же после того, как тускло-багровые, темно-пурпурные, светло-серые чудища выбирались из своих гнезд, оставляя за собой дымящиеся, зияющие провалы. После этого махины, обладающие исполинской силой и огромным весом, начинали двигаться плавно, быстро и почти беззвучно, в любом направлении скользя, как брусок масла по горячей сковороде. Конечности в передней части машин сложно, омерзительно шевелились, с треском посверкивая зелеными молниями. Фермер появился, достал из запертого под кодовый замок пульт Ордера, и, словно Гаммельнский Крысолов — крыс, повел за собой свое чудовищное воинство. Он двигался впереди, скользя на "таблетке" в пяти метрах над землей, следом за ним плавно, как капли упругой ртути, катили Бульдозеры, в несколько слоев покрытые Каменными Букашками, а следом Каменные Букашки валили уже в пешем строю, иногда — тоже в несколько слоев друг поверх друга, нимало не смущаясь этим обстоятельством. Выстроившись неровной шеренгой в две сотни километров длиной, от Кипящих Лиманов на Юге, там, где бурлило, не в силах успокоиться, новорожденное море, и до долины Красных Речей на севере, Бульдозеры двинулись встречь солнцу, и пыль скрыла земли, горы и долы, как дым от веку неслыханного сражения. Они вспарывали, переворачивали грунт на полтора метра вглубь, зеленые молнии крошили камень, а машины, налегая всей мощью, опрокидывали, валили, превращади в крошево скалы и валуны.

— Я видел Блэк-Вью, землепашец. Раньше в ней было достоинство смерти, а теперь она просто омерзительна, белоголовый. Она похожа даже не на лунный пейзаж, а на нечто куда более отвратительное, — на уродливый индустриальный пейзаж. На выпотрошенную помойку без конца и края. Твое Дымное Море — истинно адский ландшафт. След Люциферова копыта, озеро мутного огня. То, что сотворил ты со своими подручными здесь — похоже на изнасилование трупа, на мерзкое надругательство. Там, где слышался только шум ветра и шорох песка, теперь прут твои драконы и кишит мелкая, суетливая нечисть. Глядя на тебя, я особенно ясно понял, что есть все-таки вещи непозволительные, запретные. И не говори мне о благих побуждениях, потому что никогда дорога в Ад не была еще такой очевидной.