День курсанта

С наступлением холодов, у многих начались проблемы со здоровьем. Не простудные заболевания, а начинали "цвести". Любой порез, любая царапина, нарыв, прыщик превращались в "розочку". Огромный нарыв, а то и фурункул. Акклиматизация, или как говорят ещё "не климат здесь". Не уходить же из училища из-за этого.

Не миновала такая участь и наш взвод.

У худющего Смока приключилась такая беда. На бедре вскочил чирей. Просто огромных размеров. Ему было больно ходить, что же говорить про занятия по физо и зарядку.

— Сходи в санчасть.

— Был уже. — -Смок досадливо отмахнулся, помогая умастить больную ногу в курилке, морщась при каждом движении — Зелёнкой помазали, сказали, что через два дня пройдёт.

— Уроды!

— Надо оперировать! — решительно заявил Валерка Вдовин.

— Как? Лезвием?

— И не только!

— Ты умеешь?

— Видел. — уклончиво он ответил.

Как же не помочь товарищу в этом деле? Всё понятно. Если надо, значит, надо.

Приготовили банку из-под майонеза. У больного конфисковали флакон с одеколоном. Несколько ножей перочинных обработали одеколоном, выдрали клок ваты из матраса, на палочку, пропитали в одеколоне, подожгли, лезвия ножей подержали в пламени огня. Пациенту в зубы его собственный поясной кожаный ремень. Чтобы не орал сильно. Серый Бровкин сзади приобнял — зафиксировал. Валерка смазал рану одеколоном. Потом, как ставят банки на спину? Держат под банкой горящую вату, выталкивая воздух, создавая в банке вакуум. Так и здесь. А, потом — резко на чирей!

Этот огромный фурункул начал расти на глазах, он вылазил из ноги, рос, рос и ... Лопнул, обдав внутренности банки смесью гноя и крови.

— Бр-р-р-р!

— Как бы меня не вырвало.

— Бе! Какая гадость!

Смок дёрнулся.

— Тихо! Тихо! Сиди! — Бровченко ещё сильнее прижал пациента к себе.

— М-м-м!!!! — застонал Смок, сильнее вгрызаясь в ремень.

— Это ещё не всё! — сказал доктор Вдовин, снимая банку с гноем, обтирая рану одеколоном.

А, рана была ужасна. Выболело прилично, глубже кожи, в мышце выболело уже. Ямка была приличная. Кто-то не выдержал, умчался в туалет, зажимая горло и рот, чтобы не стошнило прямо в спальном помещении на чью-то кровать.

— Ты, и ты — Вдовин командовал — берите ножи. Видите головки белых стержней? Они вышли немного вверх вместе с гноем. Их банка высосала.

— Видите?

— Видим.

— Каждый берёт по такому стержню, и медленно, чтобы не порвать, тащим вверх. Главное — чтобы не оборвались, а придется разрезать. А, это я не видел. А, ты — терпи! — это уже к больному.

— Он не видел!!! М-м-м-м! — сквозь ремень мычал подопытный.

— Ну, терпи, казак, атаманом будешь!

И начали тянуть эти стержни. Они были большими. Каждый около трёх сантиметров, а по центру, так вообще со спичечный коробок — около пяти сантиметров. Гадость первостатейная! Смок дергался, извивался. На помощь Бровченко пришёл ещё один медведь — Полянин. Смок уже и не извивался, потому что почти не дышал. Эти два "санитара" так его скрутили.

Как только вытащили эти глубоко сидящие "корни" гнойника, как из трёх отверстий, где сидели "корни", обильно хлынула кровь.

— Одеколон! — крикнул врач.

— На!

Валера вылил всю бутылку в рану. Кровь смешивалась с одеколоном, текла по ноге на пол. Смок уже бился, стараясь избавиться от раны. Окружающие дули на ногу, пытаясь остудить её и тем самым снять болевой синдром. Когда одеколон кончился, взяли индивидуальный перевязочный пакет и туго забинтовали ногу.

Отпустили Смока, он медленно вынул ремень изо рта. На нем были видны следы зубом. Он почти насквозь был прокушен.

— Как ты?

— Садисты!

Только и сумел произнести пациент.

— Как чувствуешь себя?

— Нормально. — голос осип — Думал, что слона рожу от боли. Просто пизд...ц был. Но, как только корни выдернули, так сразу и полегчало. Отпустила боль. А, когда одеколоном залили, думал, что сознание потеряю. Изверги. Вдовин, ты, скотина, эту операцию в гестапо что ли видел? Зверская! Фашист недобитый!

— Ему, наверное, на день рожденья книжку подарили детскую "Паталогоанатомия на дому".

— Вряд ли. Скорее "Любительская вивисекция".

— Нет. В третьем бате наблюдал. К другу пришёл, а они там как раз такое и проделывали. Тот-то повыше тебя был, так его четверо кое-как удержали. Потом ему одеколона налили, чтобы спал лучше.

Пол роты наблюдало за операцией. О кудеснике — исцелителе Вдовине молва быстро разошлась по роте и батальону. Несколько раз приглашали его на операции. Но у некоторых "розочки" высыпали на лице, за них Валера не брался. Они выбаливали, оставляя большие ямки на лице.

Ефанов быстро пошёл на поправку, шрам на ноге остался, в виде ямки.

Тем временем, общими усилиями курсантов роты, перекладину переставили чуть дальше. Закрепили, укрепили как можно прочнее. Будаеву строго настрого запретили делать склёпку. Да, и остальные также старались не испытывать на прочность этот спортивный снаряд. Остаться в казарме без перекладины — ничего хорошего. Сухой периодически подходил к снаряду и тренировался в количестве и качестве подъёмом переворотом.

И этим самым заразил многих в роте. Одним из таковых был Витька Николаенко из третьего взвода.

Он как многие тренировался. В трусах, прыгает на перекладину и пошёл делать подъемы, только один раз с матом, криком, полным ужаса, свалился перекладины, даже не просто свалился, а рухнул. Кулём. В верхней точке, отпустил руки, и чуть не проломил пол. Лежит, орёт и зажимает пах руками. Думали, что всё, помирает Никола!

Вся рота вокруг Витька.

Пытаются перевернуть его на спину. А он не даётся, лежит и на боку крутится вокруг оси, не отпуская руки от паха.

— Витёк, ты что?

— Что случилось?

— Да, блядь не вой ты!

— Скажи, что произошло.

Между приступами нестерпимой боли, Николаенко просипел:

— Х..й на перекладину намотал!

Вой смеха. Именно не ржач, а настоящий вой. Рота смеётся, Витёк с опухшим ЭТИМ САМЫМ катается по полу и воет уже в полный голос.

Кое— как одели Николу, отнесли санчасть, сам-то он не мог идти, не отпускал руки от паха.

После обеда Витя появился в роте. Его окружили.

— Ну, как, Витёк?

— Х...й не оторвало?

— Он теперь у тебя будет как у Фила? По колено или до пола?

— Будешь с Филом меряться? Кто кого победит?

— Фил победит. У него природный, а у Николы — искусственно вытянутый!

— Может и Фил в детстве за забор зацепился, когда в соседний сад за яблоками ладил?

— Стоять-то будет?

— Да, нет, всё! Так, сувенир спереди! Длинный и бестолковый!

— Будешь задницу подтирать, когда бумаги под рукой не будет!

— Отстаньте! — только Витя отмахивался, немного прихрамывая, и слегка согнувшись.

— Чего тебе там делали?

Долго Витю уговаривали рассказать. Он только краснел и уходил от разговора. Но каждый день ходил в медсанчасть.

Потом, сильно краснея, рассказал, что ему там делают ванночки. И делает медицинская сестра!

Народ опять потешался над его болячкой. Бился в истерике от смеха.

— Витя, она его купает?

— Сама укладывает и поглаживает?

— Витя, а головку с шампунем детским моет?

— Ага, специальным, который без слёз для малышей!

— Да, нет, у него теперь головка большая. В горлышко трёхлитровой банки не пролезет. Поэтому — обычный шампунь!

— Порошок стиральный!

— С хлоркой! Чтобы блондином стал!

— В руках держит? Убаюкивает?

— Тот-то, наверное, увеличивается в размерах?

— Богатырь?

— Отвалите! Сволочи! Дураки! Идиоты!

Витя, стыдясь своей травмы, уходил от толпы и курил в одиночестве, пунцовый как варённый рак. Ненадолго, на период лечения, к Виктору привязалась кличка "Никола — вытянутый х..й" или "Длинный х...й". Кому как нравилось.

Приближался праздник — 7 Ноября — День Великой Октябрьской Социалистической Революции! А, это значит, что всё училище начало готовится к торжественному параду на центральной площади славного города Кемерово.

Как любил говаривать капитан Баров: "Группа советских войск в Кемерово должна пройти торжественным маршем по улицам города, чтобы поселить священный ужас в сердца и души горожан!"

И началось! Снова коробки поротно. Каждый батальон старается. Старшие курсы поменьше. А, для нас — это первый парад, поэтому и топаем усиленно. Ломаем лёд каблуками. Но, ходим, ходим. Вечером, после самоподготовки. Вместо личного времени. При свете фонарей. Ходим. Земцов лично присутствует на всех тренировках, взводные офицеры тоже все рядом. Когда шутят, а когда и матом, не стесняясь в выражениях подсказывают кому и как идти. Им, понятно, не хочется выглядеть командирами стада баранов, которые и толком-то ходить не могут. Остальные роты батальона тоже тренируются.

Но, глядя как получается, у нас и у них, понимаем, что у нас-то лучше!!! Значит, не зря все эти мученья и тренировки! Не зря!!!

Тренировки в составе училища! Командует тренировками полковник Абрамов! Наш комбат на абитуре!

Для него был установлен микрофон, чтобы старый полковник не рвал голосовые связки, а ему всё по фигу!

У него хорошо выработанный командный голос. Его и без микрофона весь плац, всё училище слышит!

Сначала приветствие. Отрабатываем побатальонно и в составе училища. Ну, это проходит более-менее нормально. Потом перекатисто "Ура!" с сопровождением головой проходящего мимо начальника училища.

С этим тоже быстро получилось. А, вот с прохождением! Условие одно. Какая рота быстро и качественно проходит — свободны. А, у кого не получается... Будет доходить через руки и ноги. Старая армейская мудрость! И снова и снова роты заходят на круг.

Абрамов кричит, материт на весь плац все и вся, невзирая на чины и звания. Особенно достается командиру сорок четвёртой роты капитану Бережному:

— Капитан! Ты выпрямись! А, идёшь, как будто коромысло проглотил!

А, он сутулый был и немного косоглазый. Как-то рота шла на полигон, это в предыдущем наборе батальона, он сбоку роты. И тут со встречной полосы "Жигули" выскакивают. Водитель кого-то обгонял, а в конце манёвра, не справился с управлением и на колонну курсантов.

Бережной быстро сообразил, оттолкнул ближайших курсантов, и принял удар машины на себя. Его отбросило. Вот он и стал сутулым, и глаз стал косить. Сам он мужик был неплохой, хитроватый, но не пакостливый.

А, Абрамову плевать на прежние заслуги. Ему нужно чтобы училище смотрелось на параде достойно. И не было стыдно начальнику училища перед властями областными, городскими, да, и просто перед горожанами, кто придёт на праздник. Нас же по телевизору местному будут показывать! И чтобы какая-нибудь шеренга в коробке "прыгала" сбившись с ноги! Такого не должно быть на параде! Потому что это — ПАРАД!

— Ногу! Ногу выше поднимайте! — кричит какой-то роте полковник — Да, что вы как бабы беременные идёте! Боитесь обосраться или родить на ходу? Это не строевой шаг, а семените на месте! Как говно или виноград топчите! Выше ногу! Да, не шире шаг! Куда, на хрен, спешите! Выше ногу! Вот так! Вот так!

И старый полковник, легко, в шинели прыгает на трибуну, туда, где стоят командиры, и, откинув полу шинели, задирает ногу сантиметров на восемьдесят от земли, и чётко шагает по этому бордюру. Училище с восхищением, страхом смотрит на него.

Страх, потому что на этой полке уже снег, ледок, поскользнется старый полковник. А лететь там метра четыре, и костей потом не соберёшь! Не будет старого полковника.

А, Абрамова в училище любили и уважали. Он не рисовался, был краток, эмоционален, лишний раз по пустякам не придирался, не выслуживался перед начальством. Поэтому и любили. Считали его настоящим офицером. А, это многое значило. Авторитетный полковник он! К нему можно, как говорили, можно было подойти за советом. Как по учёбе, жизни, службе. Даже, если считаешь, что с тобой командиры поступили несправедливо, можно подойти, посоветоваться. Он или сам постарается разобраться, восстановить справедливость, или что-нибудь присоветует. У полконика Абрамова было остро развито чувство справедливости. Не часто встретишь такого не только в армии, но и в жизни!

Раз за разом всё меньше оставалось рот на плацу. Нашу роту отпустили из батальона первой. Не зря мы потели! Ой, не зря!

И вот, праздник — 7 Ноября!

С утра — праздничный завтрак. Потом — парад, а затем, кому повезло -увольнение! Первое увольнение с присяги!

Так, что день — замечательный! Те, кто остаётся в казарме могут съесть праздничный обед товарища, что в увольнение, а также и масло и сахар за ужином!

Парад... На улице, хоть и холодно, но все в возбуждении, не чувствуется мороз. Пар валит от каждого курсанта. Смахиваем с погон и плеч небольшой снежок, обмахиваем с автоматов.

С приходом зимы все курсанты переходят на "зимнею" стойку, или иначе — "пингвинья". Руки немного согнуты, и от туловища отведены, колени тоже согнуты и разведены. Чтобы холодная одежда по минимуму касалась тела. Хочешь согреться — есть способ. Набираешь полную грудь воздуха, задерживаешь дыхание и молотишь себя одновременно по бокам. Сразу тепло. Только вот сейчас не тот случай. Пар валит с нас от волнения. Главное — не подкачать, или по-нашему — не обосраться!

Вот и центральная площадь города Кемерово, там, где мы принимали присягу. Пока время есть — рассматриваем девчонок.

— Жаль, что поближе их не рассмотреть!

— А, что толку-то рассмотришь? Она по уши укутана!

— Вот по весне, когда она сами раздеваются! И уговаривать не надо!

— Да, и ещё капрон с ног снимают!

— Да! Так медлен-н-но! Мед-ле— н— н— но!

— Да вы достали уже! Сейчас парад будет!

— Парад-то от нас никуда не уйдёт, а вот девчонки уйдут!

— Эти уйдут — другие появятся!

— Когда они ещё появятся!

— По весне и появятся. Весной щепка на щепку лезет!

— А, мне, что до этого времени хрен на узел завязать, что ли?

И тут подали команду.

Как прошёл парад? Замечательно! Для первого раза. Никто не сбился, не поскользнулся. Волновались, спина мокрая, когда свернули за угол с площади, и подали команду "Вольно!". Остановились, сняли шапки, пар валил. Голова мокрая от пота. Уф! Получилось!

Увольнение для тех, кто достоин.

Холодно, правда на улице, мороз крепчает, но, разве мороз кого-нибудь пугал в увольнении? Он пугает на полигоне, физо, а увольнении... НИКОГДА!

Но, перед увольнением торжественное построение, и тем, кто на сержантских должностях присвоили звание "младший сержант"! Две лычки на погон!

Красота! Когда ушли в увал, сели подшивать новые погоны, новоиспеченные сержанты.

Кто-то свалил в самоход, кто-то спал. Короче — настоящий выходной!

К вечеру стали подтягиваться из увольнения.

Те, кто похитрее и умнее, то пришли чуть раньше из увольнения. Многие были поддатые. Ответственным по роте был капитан Баров.

Из его взвода пришли с опозданием трое Базлов, Лучинин и Фадичев. И не просто пришли, а чуть стоя на ногах, и "выхлоп" был на километр. Они как-то прошли через КПП незамеченными. Наверное, не дыша.