Безарин протянул руку и взял шоколад. Он пытался подкупить меня шоколадкой. Но это единственный способ, которым он умел решать проблемы, подумал Безарин. Однако он неожиданно понял, что сочувствует этому человеку. То, насколько Тарашвили опустился, вызывало сострадание.
Безарин выдавил из себя слова благодарности. Так вот, подумал он, на что похожа настоящая война.
* * *
Зимой Львов казался самым серым городом в мире. Грязный снег лежал вдоль улиц, делая тротуары похожими на траншеи. Когда долго не было свежего снега, сугробы медленно чернели под стенами старых имперских зданий, архитектурными остатками тех времен, когда Львов был Лембергом, сердцем Австро-Венгерской Галиции. Некогда величественные здания управлений и департаментов, напоминавшие женщин, которых возраст лишил любых остатков прежней красоты, тонули в тени бетонно-шлакоблочных конструкций времен заката сталинской эпохи. Зимой казалось, что в тишине переполненных трамваев из людей выдавливались последние зачатки радости. Мужчины и женщины Львова, словно усталые солдаты плелись короткими зимними днями мимо закрытых дверей и потертых афиш, рекламирующих уже прошедшие мероприятия. Он встретил Анну зимой, во Львове, и она выделалась на его фоне, словно спичка, зажженная в полуночной тьме.
Безарин вспомнил, как двигался тем неопределенным пурпурно-серым полуднем. Вспомнил потертое сиденье в трамвае, пропахшем запахами зимней одеждой, мочи и химикатов. Из части он направился 23-м маршрутом до площади Конева, затем 35-м к административному зданию, где проходили занятия. В старых австрийских казармах, хорошо построенных и плохо отапливаемых, никогда не было достаточно места для нормальной жизни всех солдат и офицеров. Трамваи тоже были переполнены, но иногда ему везло, и, выйдя пораньше, можно было занять свободное место прежде, чем они забивались под завязку. Тогда можно было почитать конспекты. В университете не хватало места, и часть аудиторий для офицеров временно размещалась в здании администрации сельскохозяйственного кооператива. Все были довольны этим, потому что там был и кафетерий для сотрудников, где можно было достать пирожные или другие закуски даже во второй половине дня, когда большинство подобных заведений в городе закрывались или пустели. Офицеры иронизировали, что представители руководства кооператива, именуемые ими "наши кулаки" никогда не останутся голодными. Анна тоже была предметом для шуток среди офицеров, но смеяться над ней можно было только в ее отсутствие, поскольку это был единственный способ справиться с ее отпором.
Она была очень нестандартной девушкой, молодой аспиранткой филологических наук. С волосами, которые обрамляли воротник шубы струями льющегося в бокал коньяка. Ведя занятия, она тоже была резка, словно коньяк. Это не пустяк, товарищи офицеры. Всем внимание. Маленькая полька уже здесь.
Офицеры попадали на эти курсы по разным причинам. Командующий военным округом имел тесные связи с городскими и областными партийными чиновниками. И посвятил себя модному ныне в военное среде стремлению "повысить уровень образования офицеров", а также "улучшить отношения между армией и обществом". Результатом стало открытие ряда вечерних университетских курсов. Офицеры старшего поколения считали это чушью. Но младшие офицеры, которые не видели пользы своей карьере в командировке в Афганистан, с готовностью шли на них. Это давало также немного свободного времени в череде служебных обязанностей. Наибольшей популярностью пользовались такие модные предметы как "Технологии автоматизации". Безарин был одним из немногих, кто записался на литературу. Он искренне хотел повысить свой культурный уровень и, кроме того, планировал в будущем опубликовать свои взгляды в военных журналах, надеясь, что его предложения будут приняты и приведут к положительным изменениям. Большинство же его сокурсников пошли сюда, потому что считали литературу самым легким предметом. Но когда появилась эта маленькая, до навязчивости изящная полька, работы хватило на всех. Офицеры прозвали ее "Месть Ярузельского". А Безарин, имевший очень небольшой опыт общения с женщинами-преподавателями за долгие годы Суворовского училища, военного и высшего танкового училища, влюбился в свою "учительницу".
Он всегда считал себя твердым и решительным человеком. Но заметил, что боится неодобрения от этой хрупкой девушки, словно она была бешеного нрава командиром. Стесняясь своего небольшого роста, он спешил, чтобы быть на месте до того, как она придет. Когда он занимался служебными делами, мысли о боевой подготовке и тактических наставлениях перемежались с образом преподавателя Садушки, когда она заходила с морозной улицы, со щеками, горящими ярко-красным цветом из-под воротника шубы и шарфа. Он не знал, как заговорить с ней. Потом он узнал, что она тоже знала о кафетерии и приходила пораньше, чтобы успеть поесть перед занятиями. Собрав в кулак все мужество, данное ему семьей, включавшей три поколения кавалеристов и танкистов, он ждал ее целый день. И когда она, наконец, вошла, отряхивая с себя снег, он подошел к ней, держа в руках поднос с двумя чашками чая и горкой сладких булок.
Она посмотрела на него яростными зелеными глазами с выражением председателя революционного трибунала, решающего судьбу спекулянта.
И, наконец, сказала.
— Пожалуйста, садитесь, капитан Безарин. Я бы хотела с вами поговорить.
* * *
И весна пришла в Галицию раньше. Из-под грязи и слякоти переходного периода появились первые цветы, теплые ветра понеслись над Карпатами с золотого юга. Ни одна из немногочисленных девушек, с которыми был знаком Безарин, не была похожа на эту. Она заставила его читать Чехова, а он послушно подчинился. Офицеры в этих книгах никогда не были заинтересованы в исполнении своих обязанностей, и именно поэтому российская императорская армия так позорно проявила себя в войне с Японией. Три сестры никогда ничего не делали, только жаловались. Они никогда не были ничем довольны. В конечном итоге, он заявил, что эти книги не имеют никакого отношения к действительности.
— Но это, — настаивала она, когда они гуляли в распускающемся зеленью парке. — Одни из величайших шедевров русской литературы. Неужели они тебя совсем не трогают?
Он хотел проникнуться ее энтузиазмом. Но в этих рассказах и пьесах давно ушедшей эпохи все мужчины казались тряпками, а женщины — мелкими прелюбодейками.
— Все это слишком искусственно, — наконец, ответил он с раздражением. — Вот мы. Мы вдвоем сидим в парке, и это реальность. А твоей дамы с собачкой давно нет на свете.
Она засмеялась и сказала ему, что армия увела его от жизни. Он тоже засмеялся, наполнившись непривычным опасением, что это может быть правдой. И им не суждено быть вместе. Пока что их любовь, казалось, процветала, часы, проведенные на съемных квартирах и выезды на природу в выходные дни, были насыщены как никогда. Низкие холмы, которые еще недавно интересовали его только с тактической точки зрения, от слов и жестов Анны словно оживали, наполняясь золотом и зеленью. Безарин ощущал ее слабый великолепный запах, когда дующий с гор ветер обдувал ее волосы и плечи. Но он понимал, что обрел ее только для того, чтобы потерять. Он знал, что если говорить откровенно, то она любила его спортивную фигуру. Она была очень хрупкой девушкой, настолько, что казалось, колышется на ветру, словно тростинка. Она любила его трезвость и серьезность, даже тогда, когда они вызывала у нее смех. Но он понимал, что больше ничего не может ей дать. Не офицерское же общежитие где-нибудь в казахской глуши, где, возможно, до сих пор не было водопровода, а семья капитана должна была пользоваться грязным общим туалетом.
В конце концов, он не мог даже спросить. Он был рад, что единственным из гарнизона попал на курсы "Выстрел", после которых мог стать командиром батальона.
Но Анна? Будет ли она ждать его? Могла ли она даже подумать об этом? А если его направят в Забайкалье? Или в Монголию? Или вообще в Афганистан? Понятия, которые когда-то наполняли его мыслями о славных свершениях, превратились в эхо, и в душе ему было стыдно. Он просто ушел, не спросив ее ни о чем, понимая, что возможно, совсем ее не знал. Новые компьютеры в училище, где шла подготовка, работали все быстрее, тактические задачи были для него слишком просты и обстановка располагала молодого амбициозного офицера к оптимизму. Но проявленное малодушие не давало ему покоя. В тяжелый час их последней встречи в парке, где ветер носил опавшие листья, он обнаружил, что не может спросить у нее. Он решил, что напишет ей о своих чувствах. Но потом понял, что не сможет сделать и этого. Все что он мог — это просто думать о ней. Размышлять, преподавала ли она сейчас еще одной группе молодых офицеров. И стараться не думать о том, что среди ее новых курсантов были те, кто любил Чехова.
* * *
Безарин вел свою колонну через суматоху прифронтовой полосы. Дороги были превосходны и позволяли двигаться с невиданной скоростью и удобством. Он изменил порядок марша, чтобы он мог дать сигнал перестроиться в боевой порядок сразу всем трем танковым ротам. Задачей мотострелковой роты было следовать за танками и быть готовой поддержать их, если будет нужно. Позади всех двигались машины взвода материально-технического обеспечения, которому было приказано свернуть с дороги и укрыться, если танки начнут перестраиваться в боевой порядок, но оставаться в готовности возобновить движение.
Персонал его маленького штаба и командиры рот сохраняли торжественные выражения лиц, пока Безарин пытался дать им нужные наставления. Ничто не могло подготовить их к столь спешному развитию событий. На лице Рощина открыто читался страх. Мальчишка слушал Безарина, приоткрыв рот и обнажив немного выступающие зубы, придавая своему лицу еще более наивное и незрелое выражение. Даглиев, самый опытный командир роты и хороший импровизатор, от недосыпания смотрелся на десять лет старше. Командир последней танковой роты Воронич был сутулым, ворчливым, с осанкой, как будто говорящей: "Мы по уши в дерьме и все об этом знают". Воронич был до театральности циничным, но компетентным командиром. Ласки, командир мотострелковой роты, смотрел на него, словно маленький сирота. Безарин знал, что тот ожидает получить самую грязную задачу и меньше всего благодарностей. Но не было времени с ним нянчиться. Безарин сделал все возможное, чтобы ответить на их вопросы, в которых отчетливо читалось беспокойство, несмотря на то, что они всеми силами старались говорить жестко и мужественно. По мнению Безарина, выглядели они совершенно не героически, сгрудившись вокруг карты в своих грязных комбинезонах. Лица имели немного потерянное выражение, потрескавшаяся кожа была перемазана грязью и обрамлена разлохмаченными волосами, на которые были нахлобучены еле держащиеся танковые шлемы. Безарин пока не дал им всех инструкций относительно того, что делать, если они станут передовым отрядом. Он понимал, что его подчиненные и так были достаточно загружены. Но он твердо решил стать командиром, которые первым прорвется через вражескую оборону.
Несясь по дороге от деревни к деревне, Безарин думал, что ничто не сможет остановить его. Разумом он понимал, что существовала более чем серьезная опасность быть атакованным вражескими самолетами, особенно сейчас, когда тяжелые средства ПВО остаются под централизованным контролем штаба полка. Его батальон должен был полагаться на несколько ПЗРК, использование которых требовало от мальчишек пехотинцев подставляться под вражеский огонь. Армия дала им несколько недель обучения, а иногда и бронежилет, чтобы прикрыть торс. Некоторые новобранцы даже не разу не стреляли из ПЗРК по-настоящему. Но ничего не поделаешь. Эмоционально, он понимал, что они уже начали атаку.
Колонна миновала одну за другой батареи пушек и гаубиц, стволы которых поднимались вверх из разбитых садов или поспешно поставленных прямо в открытом поле маскировочных сетей, словно салютуя танкам. Ближе к линии фронта легко узнаваемые группы артиллерийских корректировщиков вели наблюдение за все еще сохранившимися огневыми позициями противника. У дороги стоял полевой госпиталь, около которого раненые рядами лежали прямо на земле. Машины связи занимали импровизированную спортивную площадку на краю деревни. На ее улицах валялись все еще несобранные трупы. Потерянного вида молодой солдат стоял у полуразбитого грузовика, глядя на несущиеся вперед танки Безарина.
Неожиданно грянула артиллерийская подготовка. Грохот массированного артиллерийского обстрела сотрясал воздух и был настолько сильным, что Безарин ощутил его своими внутренностями. Это его обнадежило. Трудно было поверить, что кто-то мог уцелеть под таким шквалом огня. Местность представляла собой открытую равнину, и разрывы снарядов были хорошо заметны на видневшейся в нескольких километрах впереди веренице холмов, пересекающих с севера на юг дорогу, по которой двигались танки Безарина. Начал подниматься дым, словно землю заволакивали грозовые тучи.
Безарин знал, что передовой батальон уже был на позициях, ожидая его. Батальон Безарина должен был наступать на его левом фланге. Дорога пересекала реку по небольшому мосту. Безарин сверился с картой, а потом посмотрел направо. Там перегруппировывалась потрепанная мотострелковая рота, и внутри у Безарина что-то похолодело. Но минуту спустя он увидел первый батальон, расположившийся в заросшей густой травой низине за потрепанной ротой. Все были целы и готовы к бою. Одинокая мотострелковая рота, вероятно, готовилась выступать после того, как танки пробьют брешь в обороне противника.
Безарин торопливо развернул сигнальные флажки и высунулся из люка. Он вытянул руки, приказывая ротным колоннам развернуться в боевой порядок. Затем скомандовал механику остановиться так, чтобы следующая за ними рота могла перестроиться сразу за мостом. Стена дыма на среднем удалении выглядела достаточно плотной, чтобы прикрыть их. Безарин занял место за свернувшей с дороги центровой ротой, глядя, как танки Даглиева спешат на левый фланг. Они на мгновение исчезли в низине, а затем появились там, где и должны были. Безарин посмотрел направо.
Рощин занимал правый фланг, что тревожило его. Но Безарин понимал, что для мальчишки это наилучшая позиция. Справа от него будет весь соседний батальон, а слева большая часть собственного. Все, что ему оставалось делать, так это управлять своей ротой. По крайней мере, пока он держал себя в руках. Некоторые огрехи в построении его роты все же присутствовали, но в целом, все было правильно. А за линией танков Рощина Безарин увидел, как первый батальон занимает позиции параллельно им среди деревьев и живых изгородей.
Безарин попытался определить расстояние до стены дыма, затем снова высунулся и дал сигнал взводным колоннам. Он приказал водителю двигаться медленно, чтобы рота Воронича могла обогнать их. На правом фланге первый батальон заметно продвинулся вперед, готовясь штурмовать стену дыма. Безарин скомандовал увеличить скорость, надеясь, что командиры рот обратят на это внимание.
