Оксана почти не реагировала. Она вяло переступала, тяжело опираясь на Олега, ее глаза смотрели куда-то вдаль. Олег по-настоящему испугался. Ему показалось, что неровное дыхание девушки временами почти пресекается. Осторожно опустив ее на постель, он осторожно похлопал ее по щекам. Взгляд Оксаны сфокусировался и она хрипло вздохнула.
— Как ты? — тихо спросил Олег.
— Я тебя не вижу... — пролепетала она. — Я вообще ничего не вижу. Какие-то линии, пятна пляшут. Ох!
— Что?
— Теперь снова вижу... — она растерянно обвела комнату взглядом. — Знаешь, такое чувство, будто ничего вокруг нет. Ни кровати, ни потолка, ни лампы на столе. Просто туман, который рассеется под пальцами, — она судорожно ухватила его за руку. — Но хоть ты настоящий... Не покидай меня. Пожалуйста!
— Ну, малышка, куда же я от тебя денусь? — успокаивающе проговорил Олег, поглаживая ее по волосам. — Как же я без тебя? Знаешь, мне тоже иногда кажется, что вокруг какая-то зияющая пустота, все нереально. Сегодня ночью я проснулся от кошмара. И тоже не мог понять, сплю я еще или уже очнулся. Только твое дыхание в соседней комнате... Без него я бы точно свихнулся. Не бойся, милая. Никому я тебя не оставлю.
— Олег! — она повернула к нему бледное лицо и лихорадочным румянцем.
— Что? — он успокаивающе улыбнулся.
— Олег... пожалуйста... ты нужен мне! — Она снова сжала его запястье. — Я хочу любить тебя! Сейчас, здесь! Пожалуйста! Пока я окончательно не сошла с ума... — С неожиданной силой она обхватила его за шею. — Поцелуй меня!
Олег на мгновение замер, потом осторожно приник к ее губам, сухим и теплым. Его рука автоматически обхватила ее за талию. Тело под платьем напряглось, упругая грудь приникла к нему.
— Обними меня крепко-крепко! — прошептала Оксана. — Вот так... и не отпускай, а то я уплыву куда-нибудь очень далеко... и не вернусь. Держи меня!
Олег погладил ее по волосам и еще раз поцеловал. В нем вдруг остро пробудилось желание.
— Держу! — шепнул он в ответ — и покорился неизбежному.
Следующую неделю Олег с утра до вечера без передыху мотался по Москве. По совету Овчинникова он отправился на завод братьев Бромлей осведомиться насчет камеры высокого давления, а заодно и баллонов для хранения газа. Прихватив с собой Вагранова и снова прикрывшись маской инспектора несуществующего департамента управы, в одном из цехов он обнаружил рекомендованного ему инженера, сумрачного белобрысого дядьку лет пятидесяти с небольшим.
После оказавшегося довольно бурным часового обсуждения возможной конструкции камеры, типов насосов для подкачки газа и тому подобных деталей, в которых принимали обсуждение в основном инженер и Вагранов, дядька, наконец, кивнул и сообщил: "Сделаем". Впрочем, когда всплыл вопрос о стоимости и оплате, Олегу пришлось брать огонь на себя. Пришел управляющий, потом подтянулся директор завода. В долг делать камеру никто не собирался, но все волшебным образом уладилось, когда Олег произнес подсказанную Ваграновым загадочную фразу — "товарищество на паях". Фраза неожиданно понравилась всем присутствующим, и после очередной серии бурных обсуждений гости, наконец, покинули завод, условившись явиться на следующий день в контору "Русского банка" для обсуждения условий.
— Знаю я одного хорошего присяжного поверенного... — задумчиво произнес Вагранов после того, как компания выбралась на улицу, откланялся и укатил на извозчике.
Остаток дня Олег просидел в архиве Охранного отделения, листая нелегальную литературу и донимая Крупецкого разнообразными вопросами на тему революционного движения. Общая картина оказалась весьма любопытной.
Разнообразные террористические группы существовали в стране без малого полвека. Обычно они ограничивались редким метанием бомб и стрельбой в высокопоставленных персон. Кого-то ловили, казнили или отправляли на каторгу, кого-то за неимением улик или под давлением общественности выпускали, и в целом общее количество членов подпольных кружков ограничивалось максимум десятками человек на всю огромную империю. Своим чередом бунтовали крестьяне, устраивали стачки и забастовки недовольные рабочие. Там, где не справлялись малочисленные местная полиция и жандармские дивизионы, применялись регулярные войска. Однако в целом жизнь империи казалось относительно спокойной.
Однако после того, как страна вступила в двадцатый век, все изменилось. Увеличилось количество крестьянских бунтов и поджогов усадьб землевладельцев. Рабочие на заводах и фабриках прекращали работу куда чаще обычного, выходили на улицы в массовых демонстрациях. Оживились подпольные кружки, резко активизировались революционные партии.
Положение еще более ухудшилось, когда страна из-за каких-то территориальных споров ввязалась в войну на далекой восточной окраине. Поначалу никто не принимал противника — маленькую перенаселенную островную страну под названием Япония — всерьез. Считалось, что победить ее — дело нескольких месяцев и малой крови. Однако ни через несколько месяцев, ни через год войну закончить не удалось. Более того, вражеские войска успешно наносили поражения русской армии, вытесняя ее с давно обжитых территорий. Японский флот захватил инициативу на море, загнав российский флот в гавань города Порт-Артур и заперев его там минными полями. Отправленную кружным путем на помощь эскадру тяжелых судов перехватили и наголову разгромили задолго до того, как она добралась до театра боевых действий, а вторая эскадра так и не вышла из западных портов России. Переброска войск по суше затруднялась огромными расстояниями, а также тем фактом, что транссибирскую железнодорожную магистраль рассекало небольшое пресноводное море — Байкал, что сильно затрудняло сообщение.
В результате незадолго до появления Олега ключевой пункт обороны, крепость Порт-Артур, пал, остатки эскадры погибли, а в обществе еще более усилились брожения. Бунтующих рабочих обыватель воспринимал уже если не с одобрением, то уж с пониманием — точно. Апофеозом событий стали январские события в столице, когда войска с применением огнестрельного оружия рассеяли большую рабочую демонстрацию. В тот же день, а кое-где и раньше, по всей стране вспыхнула серия невиданных ранее забастовок и вооруженных стычек, очевидно, подготовленных заранее. С тех пор страну непрестанно лихорадило. Многие военные части также оказались ненадежными, революционная зараза охватила даже некоторых младших офицеров. Лето выдалось более-менее спокойным, что казалось Крупецкому лишь затишьем перед бурей.
После рассказа Олег вытребовал большую географическую карту, нашел в книжном магазине гимназический учебник по географии и долго изучал очертания материков, черкаясь карандашом и кляня себя за школьную нерадивость в вопросах землеведения. Но даже сохранившихся воспоминаний ему хватило, чтобы прийти к любопытным выводам.
Его первые, еще больничные, впечатления от карт в энциклопедии оказались верны. Здешний мир напоминал собой уродливо растянутую и увеличенную кальку с его родного. Сильно увеличенную, мягко говоря. Там, где он помнил отмели и шельфы вдоль побережий, здесь расстилались равнины. На месте архипелагов расстилались целые континенты. Огромные полярные шапки льдов властно обосновались на полюсах, захватывая куда большие площади, чем дома, и значительная часть Российской империи, государства, на территории которого он очутился, оставалась под постоянной властью холодов. Сахарский материк протянулся далеко к югу, занимая площадь по крайней мере в четыре раза большую, чем дома. Собственно, здесь он назывался не Сахарой, а Африкой, а имя зеленых долин Сахары словно в насмешку носила исполинская мертвая пустыня в сердце материка.
Примерившись, Олег очертил карандашом неровную линию по центральной части Европы. Потом точно так же отхватил почти весь Дальний Восток, Китай, а также приличный кусок Гималайских гор и Памира. Оставил за пределами линии Индию, поколебавшись, включил Грецию с Италией, нанес еще несколько штрихов там и сям. Крупецкий с любопытством следил за его художествами.
Границы оставшегося внутри линии куска суши в основном проходили по возвышенностям. Создавалось впечатление, что если бы местный океан поднялся на сколько-то десятков метров, европейский континент оказался бы сильно, хотя и не до конца, похожим на Ростанию. Покатав на языке местные географические названия, Олег нашел также определенное сходство между Россией и Ростанией, а также Москвой и Моколой. На том, впрочем, сходство и заканчивалось. Или он просто не заметил похожих названий. Москва, кстати, не в пример Моколе, располагалась почти у самых западных границ государства. Похоже, здесь экспансия шла с запада на восток, о чем свидетельствовала и необжитость восточных территорий. Видимо, расширение на запад уперлось в свое время в сильных соседей, которые не позволили включить себя в состав единого государства.
Отложив карандаш, Олег задумался. Совпадения слишком очевидны, чтобы оказаться случайными. До сего момента он еще мог тешить себя мыслями о каком-то межмировом переходе в духе малонаучных фантастов, в который он случайно провалился на пару с Оксаной. Но теперь все начинало смахивать на дурную шутку со стороны вполне разумных сил. Кого-то вроде верховной богини Гишпаны, Владычицы мира, столь популярной в сахарских сказках. Мельком он пожалел, что в детстве ему читали слишком мало сказок. Минуточку! Гишпана? Он снова склонился к карте и быстро нашел то, что искал. Страна — Испания! Еще одно совпадение. Блин...
Впрочем, в тот день он не стал сосредотачиваться на географических изысканиях. Пришлось ехать в контору "Русского банка" и терпеливо выслушивать какую-то юридическую тарабарщину, в которой он ничего не понимал даже дома. В конце концов он обнаружил себя председателем свежесозданного товарищества "Новые полимеры", что и заверил собственной подписью на какой-то бумажке. Устав общества надлежало составить в ближайшее время, но заем на создание установки высокого давления банк выделял уже сейчас. Олег попытался удивиться, но Вагранов незаметно подмигнул ему, и он ошарашено замолчал. Изображать из себя свадебного генерала не входило в его планы, и вообще дела становились все более запутанными. Он-то, наивный, полагал, что подкинет ученым идейку и смоется, пока те думают над реализацией!
Вечером Крупецкий заставил его забрать из дома Оксану и загнал в какой-то театр на оперетту. В ответ на попытку выяснить стоимость билетов он лишь ухмыльнулся и пояснил, что пусть пан не беспокоится: Зубатову положен бесплатный годовой билет на все спектакли театра, но его превосходительство им никогда не пользуется, а пользуются его подчиненные и даже просто жандармские офицеры из соседнего дивизиона. Оперетта Олегу неожиданно понравилась. Называлась она "Черт и девственница". Черт оказался местным представителем мифологической фауны, а что такое "девственница", Олег так и не понял. Кажется, что-то вроде незамужней старой девы, но с каким-то непонятным анатомическим оттенком — или на что намекает термин "лишить"? В ответ же на попытку уточнить термин у Крупецкого тот глянул, как на идиота, и Олег стушевался и увял. Понравилась постановка и Оксане. Вопреки его опасениям сегодня она просто цвела и лучилась здоровьем. Вчерашний лихорадочный блеск в глазах пропал, исчезли головокружение и галлюцинации. Она весело смеялась похождениям обаятельного хвостатого и рогатого черта и тайком сжимала Олегу руку.
Побывал Олег и у Гакенталя. Овчинников настолько увлекся проектом бензинового двигателя, что на пару с назначенным мастером закрылся в мастерской и не вылезал оттуда, прикидывая и рассчитывая. Гакенталь недовольно ворчал, что Олег украл у него правую руку и что паровая машина не в пример надежнее и провереннее новомодных штучек. Олег заскочил в мастерскую поболтать на пять минут и уже через каких-то пару часов вырвался на свободу, перемазанный машинным маслом, со сбитыми гаечным ключом пальцами, обессилевший от болтовни, чада и грохота.
Четырнадцатого сентября, полдня просидев над нелегальной литературой, Олег на пару с неизменным Крупецким отправился в Московский университет. Вагранов назвал ему имя человека, с которым, по его словам, стоило поговорить и, возможно, привлечь к делу. Сам Вагранов с ним знаком не был, но отзывы слышал самые благоприятные. Олег торопился: накануне мальчик-посыльный принес к ним в дом уведомление, что доктор Фриц Раммштайн, дипломированный терапевт, ожидает их на следующий день в три часа дня в своей клинике по адресу... К письму прилагалась также визитная карточка графини Сапарской. Оксана недоверчиво покрутила приглашение в руках. Весь день она чувствовала себя сносно, и ехать через пол-Москвы к врачу ей не хотелось. Но Олег настоял на поездке. Теперь он озабоченно высчитывал, хватает ли у него времени до трех и не следовало ли отложить визит в университет на завтра. Впрочем, скоро он махнул рукой. С точностью до нескольких минут определять, сколько времени уйдет на поездку на извозчике, тем паче в совершенно незнакомый район города, он не умел. В общем-то, Оксана изначально настаивала но том, чтобы съездить в одиночку, но Олег предпочел бы лично присутствовать при врачебном вердикте. Жаль, если не успеет, но и тогда ничего страшного не случится.
Впрочем, в университет их не пустили. Выяснилось, что с сегодняшнего дня в университет принципиально не допускаются лица, не являющиеся служащими университета, преподавателями или же студентами. О данном факте извещал написанный большими кривыми буквами плакатик возле главного входа. Суровый сторож замахал на Олег руками, и тот поспешил ретироваться за безопасную границу. После расспросов сердитого охранника выяснилось, что выбранный ректором пять дней назад князь Трубецкой оказался не таким уж и либералом, каким считался до того. Раздосадованный постоянными сходками и волнениями революционно настроенной молодежи, он железной рукой принялся наводить порядок в учебном заведении. Последней каплей оказалась коллективная петиция, поданная группой студентов, о приеме в университет всех евреев, подавших прошение, без учета процентного ограничения. Даже толком не прочитав ее, ректор встал из-за стола и устроил делегатам форменную выволочку.
— Говорят, аж побагровел, так сильно кричал, — подобревший от покорности гостей и явно скучающий сторож охотно излагал бродящие по университету слухи. — Мол, ваше дело учиться, а не в политику играть! Не петиции писать, а гранит науки грызть! Распустили вас, говорит, совсем, разгильдяйство и гулянки — вовсе не то, за чем в университет приходят! В общем, суровый мужчина оказался новый ректор, — с удовольствием закончил сторож. — А то убирай за господами студентами после каждой попойки...
Не слишком разочарованный Олег поспешил выскочить на улицу и заняться поисками извозчика. Пожалуй, так он вполне успевал заехать за Оксаной и отвезти ее к доктору.
Доктор Фриц Раммштайн оказался сухопарым жилистым мужчиной лет пятидесяти, в золотом пенсне и с аккуратной седеющей бородкой. Он долго и озабоченно щупал у Оксаны пульс, слушал дыхание через большую комичную трубку с раструбом прямо сквозь платье и заглядывал ей в глаза. Зачем-то он посмотрел ей в горло и пожал плечами.
