— Мил... Для того чтобы рассказать — надо увидеть, услышать, потрогать и почувствовать! И — вернуться! — Малика повторила любимый жест президента, уперев локти в стол и положив на ладони свою голову. — Вирвидор рассказывает лишь то, что видел Сам!
— Знаете, все это конечно здорово, но сейчас меня больше занимает другой вопрос! — Терехов вернул всех на грешную поверхность мягкого коврового покрытия кабинета. — Я так понял, что Кат, он же Плат, он же Платон Коротаев — нигде не пропадет. А вот у нас вырисовывается маленькая проблема — Земля получила фору в восемь десятков лет! А это значит, что мы в любой момент можем встретиться с теми, кто уже один раз дал нам коленом под зад! И, никто не скажет нам, чего ждать!
— Думаю, кое-кто — смог бы рассказать. — Тая внезапно шмыгнула носом. — Мне кажется, что Плат был на Вашей планете. По крайней мере, в системе — точно!
— Точно! — Жанна завертелась, как ужаленная. — Его соседка, Светлана!
Обе женщины замерли, вспоминая произошедшее...
Двери баньки мужественно сопротивлялись адмиралу Лиэла целых полчаса, пока до Жанны не дошло, что есть окно и оно открывается изнутри — наружу.
На улице они оказались одновременно — Жанна через окно, Тая через выломанную дверь.
Дом Плата встретил их темнотой на первом этаже и горящим ночником — на втором, в спальне, с приоткрытой дверью.
Обе женщины горели святой местью, но вот в том, что мужчина не смылся, уверенности не было.
Даже невзирая на все восторги Таи, Жанна свято верила, что прыгливей зайца, чем мужчина — на свете просто зверя нет!
Вообще-то, он ей понравился. Понравился еще на Земле — своей усталостью, зелеными глазами в ободке из полопавшихся сосудов, громким и отчетливым голосом, завораживающим своей правильностью, четкостью дикции и нотками, за которыми хотелось бежать на край света, лишь бы они продолжали звучать...
И вот теперь — снова он.
— А ты что здесь делаешь?! — Возмущенный вопль госпожи адмирала, казалось приподнял крышу дома, раскрутил ее против часовой стрелки и вернул обратно, заставив дрогнуть стены. — Ты кто такая?!
Молоденькая девушка с зелеными, заспанными глазами, копной светлых спутанных волос, потянулась как довольная кошка и зевнула!
Застав девицу в постели человека, которого считала своим, нашанна начала свирепеть.
Жанна мысленно попрощалась с дурочкой, покрытой свежими царапинами по всему телу.
— Я Тебя спрашиваю! — Рык Таи вновь приподнял крышу.
— Сплю. — Откровенность девушки едва не стоила ей жизни.
Нашанна, с тихим "р-р-р-р-р-р", сделала шаг в сторону постели, расстегивая рукава, готовясь примерно наказать наглую соплячку.
— Это гостевая спальня. — Девушка хитро улыбнулась. — А я — соседка!
Тая выпустила набранный воздух, наглядно демонстрируя, что носорог — страшное животное!
Повернувшись, Тая вылетела за дверь, под тихий и наглый смешок хрупкой, малолетней девушки, только что выигравшей этот поединок. Будь нашанна не так зла — девушка бы не выжила: зеленые пятна и несколько кусочков лейкопластыря, были в таких местах, куда сама не приклеишь и не намажешь, какой бы ты молодой и гибкой не была!
Посмеиваясь себе под нос, Жанна подняла вверх большой палец, давая понять, что Светлана оставила поле боя за собой.
Может быть, будь она сама менее взвинчена, до нее бы дошло еще тогда...
Зеленые пятна, не могли быть ничем иным, кроме обычной зеленки, о существовании которой, на Матушке, ходили просто невероятные легенды...
По причине отсутствия зеленки — вообще!
Вернувшись на "Возрождение", обе разошлись по своим каютам и впервые заговорили друг с другом, только сейчас, спустя сутки.
— Зашибись. — Терехов долго и от души хохотал. — Единственный, кто мог бы хоть что-то рассказать — пропал благодаря тем, кто хотел хоть что-то сделать! Вот и не верь в "добрые намерения", после этого! Знаете, пойду-ка я отсюда... Пока тоже не пропал!
Разведчик хоть и делал вид что ему смешно, на самом дела находился в том самом состоянии, когда разбитое в кровь лицо противника кажется таким милым, что хочется бить, бить и бить, пока черты не размажутся в посмертную маску или вязкое месиво, с осколками костей, торчащими зубами и предсмертным хрипом, радующим и веселящим душу победителя!
Две этих "красавицы" совершили открытия, которые бы очень хотелось закрыть.
Выйдя из кабинета, Григорий Тарасович прошел мимо сладко спящего на собственных руках, секретаря, тихонько притворил за собой дверь и пошел по коридору, в сторону широкой лестницы.
"Президентский дворец", по устоявшейся привычке продолжали называть "Белым домом", хотя всё и шло к тому, что уже в следующем году, вместо "всеобщих и демократичных", будет коронация. Будет ли это царство или королевство — еще предстояло решить, но демократии больше не будет. Хватит. На голосовались. Даже Кахонка, набитая дура и феминистка, каких поискать, после замужества долго не отсвечивала, прячась за спиной супруга и набираясь ума, пришла к такому же выводу.
Жаль только, что придется перестраивать резиденцию президента: для Императора она маловата!
Выйдя из здания и перейдя на противоположную сторону улицы, Терехов полюбовался красивым, основательным и одновременно — воздушным, без излишеств, строением.
Друиды вложили в него столько сил, труда и любви, что изменять хоть что-то, казалось кощунством.
Четыре этажа, башенки по углам и колонны, поддерживающие балкон.
Никаких излишеств, а — тепло и душевно!
Когда Мил задумался о столице, даже сомнений не было, какой именно из городов ею станет.
Пятый.
Последний из построенных первой сотней, и единственный, с уникальной архитектурой административных зданий, ушедших от канонов земного строительства.
Еще пять лет назад шел спор — расширять город или делать его сугубо "чиновничьим".
Теперь, скорее всего он станет Императорским поместьем.
И тут Терехов расхохотался, представив себя, как на коронацию прибывают приглашенные гости, в числе которых — и с Земли — тоже!
"Ведь, вздернутся же, от зависти!" — Григорий Тарасович хлопнул себя по бедру, от избытка чувств.
Четыре длинных аллеи веером расходились от здания, выводя на изогнувшийся тугим луком, берег реки. Пешеходная зона, место для прогулок, рекреационные зоны и терренкур — все для чиновника, все для спокойного и вдумчивого принятия решений.
Разведчику, шагающему сейчас по набережной, уже сейчас виделось, как по этим дорожкам, аллеям, тропинкам, будут ходить государственные мужи.
И стало мерзко на душе, ведь там, где власть — там гниль.
Спустившись к воде, Терехов разулся и усевшись на теплый камень, опустил ноги в воду, наслаждаясь и впитывая каждой клеточкой своего тела, силу воды, жар светила и свежесть воздуха.
Первая сотня разумных, задала тон всему, что происходит на планете.
Построенные города, принятые в спешке решения, горячая жажда жить, творить...
Семена, посеянные этой сотней, дали самые обильные всходы, с легкостью задушив слабые попытки вернуть всё на любимую колею.
Григорий Тарасович, сам не великий любитель классиков, любил повторять вычитанную в юности фразу господина Чехова: "понятия путаются у несвободного".
Может быть, за давностью лет фраза уже подзабылась и звучала изначально совершенно иначе, тем не менее, ее основной смысл оставался понятен и теперь, видя своими глазами разницу в свободе и несвободе, разведчик радовался.
Болтая спущенными в воду ногами, он радовался этому странному светилу, сильно отличающемуся от родного Солнышка, радовался подрастающим внуку и внучке — "кудряшкам-двойняшкам", которые видят свободу, не путая понятий.
— Вижу птицу по полету, а разумного — по улыбке! — Ходун подкрался незаметно, словно вырос из под земли. — Размышляете, Григорий Тарасович?
— Радуюсь. — Честно признался мужчина, готовясь длинному и странному разговору.
Движения ходуна, мягкие и пластичные, перетекающие из одного в другое, о многом рассказывали специалисту: медики земли отдали бы все руки, чтобы "покопаться" во внутренностях усаживающегося на бетон, существа.
А кошачьи, от зависти, побежали бы топиться!
— Если Вы по поводу Плата... — Терехов вытащил правую ногу из воды и поставил ее на теплый бетон — погреться. — То спешу Вас разочаровать — я видел его один раз и особо с ним не общался.
— У вас все пьют водку?
Разведчик, от услышанного вопроса едва не подавился и замер, подыскивая правильный ответ.
— Русский человек пьёт. — Терехов вытащил левую ногу и принялся искать носки.
— Я пил водку с ним... — Шасх Аро. — За пару часов мы поняли друг друга лучше, чем за десятилетие военных действий, плечом к плечу. Это — магия Вашего народа?
— Обычно — нет. Мы напиваемся и начинаем махать кулаками, а поутру считаем синяки и радуемся, как больно нашим собутыльникам! — Носки нашлись в туфлях, но уходить, вдруг, расхотелось.
А захотелось и вправду, достать из морозильника бутылочку "беленькой", наварить картошки, накрошить лука и укропа, нарезать черного хлеба и сала и...
Проснуться утром, как в молодости, в чужой постели и похмельем, длиной в два квартала!
— Я правильно передал эмоцию? — Шасх Аро смотрел вниз по течению реки и бросал в воду камешки, которых на набережной отродясь не водилось!
Чуть позже, когда Терехов понял смысл вопроса, ему очень захотелось пнуть плохо знакомого ему человека по имени Кат, под пятую точку.
Пнуть так, чтобы этот человек летел далеко, желательно с выходом на низкую орбиту!
— Вы запоминаете ВСЕ эмоции? — Разведчик в душе, это разведчик навсегда. Его не вытравишь, не спрячешь под диван или в самый дальний верх антресоли. Разведчик может лишь скрывать, но "перестать быть" — не может!
— Я их коллекционирую. — Гордо признался капитан рейдер "Ойлан". — Нежно собираю и... Только Ваша эмоция понятна всем расам — без исключений. От нее плачут, сжимают кулаки, смеются. Но никто, слышите, никто! Не остался равнодушным!
— Вы решили проверить на мне? — Терехов совладал с носками, обулся и встал, собираясь откланяться.
— Я обещал Плату, что за его отношение: доверие и веру в силу хороших людей и их поступков, партию в сто штук "разумных кристаллов"... Оборудование для выращивания кристаллов известно давно. Пользуясь образцом, повторить структуру сложно, но не невозможно. — Шасх вновь закинул камушек в речной поток, любуясь каплями воды, взлетевшими вверх. — Известны все параметры... Но кристаллы не росли. Вчера, когда мы закончили монтаж оборудования на Вашей станции — из 500 зародышей кристаллов пошли в рост... Все 500!
— Ну... Я не химик... Возможно, излучение Звезды? — Терехов, с осторожностью бойцовского кота, замер, ожидая ответа.
— Не считайте нас дурнее тулапена... — Шасх перевернул руку ладонью вниз и на бетон полетели мелкие камушки, испаряющиеся прямо на глазах. — Ваша звезда далеко не уникальна и не одинока во Вселенной. А наши химики — не идиоты!
— Тогда — не знаю! — Терехов поднял руки в извечном жесте признания собственной неправоты и тяжело вздохнул, признавая собственную безграмотность в данном вопросе.
— Думаю, никто не знает. Пока — не знает. — Шасх Аро печально улыбнулся. — Я очень хотел задать мучающие меня вопросы, Плату. Но, теперь придется ждать, пока он не вернется...
— А если он не вернется?! — Бес противоречия, свойственный всем нам, на миг возобладал в душе разведчика. — Тогда что?
— Он — вернется.
* * *
-... Все-таки нашел себе собутыльника, мерзавец! — Высокий, девичий "писк", вернул меня грешную землю со скоростью пикирующего истребителя. — Я все папе расскажу, скотина! Алкоголик! Бездельник!
— Пасть завали, в конце-концов! — Не выдержал я потоков оскорблений и площадной брани, выливаемых на мою ни в чем не повинную голову.
И ведь я уже совсем решил, что вновь становлюсь "адекватным"!
"Женщина! Порождение Ехидны и Утконоса!" — Аксиома, которая не требует опровержения или подтверждения. Она просто есть и ничем ее не перебить.
— Най! Познакомься, эта девушка, с языком чернее адовых котлов — моя старшая сестра, Литтана. Она мой вершитель, судитель и ревнитель. Жду и не дождусь, когда она, наконец-то, выйдет замуж, даровав этому дому покой, мир и чистоту помыслов! — Жан, после свалившегося на него "откровения", с перепугу набрался так сильно, что заснул прямо там, где и сидел. Бросить его произвол судьбы мне не позволила совесть и я, остался сидеть рядом.
За ночь, на Жана накатывало еще дважды и мне стало его искренне жаль — с таким Даром ему понадобиться не одна, а как минимум, три жены! Иначе — я ему не завидую! Впрочем, после знакомства с его сестричкой, я ему не завидую еще больше!
Высокая, выше меня на полголовы, длинноухая — ухи возвышались над головой, в отличии от Жана, с аккуратными ушками — черноглазая и каштановоголовая, его сестричка замерла, переваривая мои слова, открывая и закрывая рот.
— Я... Я... Я стражу вызову! Потом... А сейчас... — Девушка сделала пасс рукой и ... Ничего не случилось!
Еще пасс и снова ноль результата.
— Ах так! — В руках у девушки возник серебряный свисток, который она поднесла к губам. — Теперь все будете объяснять страже!
Она набрала полную грудь воздуха и дьявольски улыбнулась, демонстрируя свое превосходство.
Я очень не люблю таких людей.
А эльфов — вообще не переношу, со времен "Властелина Колец" и прочих героических саг, от заморско-заокеанских писателей.
Наши, кстати, еще хуже!
Едва свисток коснулся красивых, ярко-алых губ, как меня словно сам черт дернул.
"Выдернув" себя из кресла, сделал подшаг и пальцем, изящно и неторопливо, протолкнул свисток по-глубже в глотку девушке.
Раздалось печальное "фьюит-т-т-т-ь", окончившее громким "ик", когда свисток исчез из вида.
Девушка замерла с глазами, размером с донышко бутылки.
Двух литровой.
Вновь открыла рот, собираясь что-то сказать, но кроме "фью-ю-и-и-ть", у нее ничего не вырвалось.
Вновь открыла и закрыла рот в оглушительной тишине, наполняющей балкон.
— Вежливость — это самое главное, что продляет нам жизнь! — Глядя ей прямо в глаза, сказал я. — Будем вежливы?
Девушка оторопело кивнула, соглашаясь со мной.
Протянув руку, я дернул за шнурок, торчащий из ее рта, привязанный к свистку.
Издав утробный звук, девушка, бледная как снег, лишилась свистка во второй раз.
— Всё! Я — отмщен! — Раздался ликующий голос Жана, из-за моей спины. — Я нарисую самое живое из всех живых, панно и назову его "Свистлявой сестрой" или нет, лучше, "Лишение свистка"! Я повешу его на самом видном месте и буду любоваться им всякий раз, когда жизнь будет бить меня по голове, почкам и сердцу! Я наделаю сотни копий и разошлю всем нашим общим знакомым, дабы...
— Жан. Ты переигрываешь... — Вздохнул я, останавливая своего собутыльника. — Над чужим горем, смеяться надо уметь... А это — уже перебор!
— Ты так думаешь? — Жан почесал свое острое ухо и сладко зевнул. — Но, в любом раскладе, зрелище было незабываемое!
