— Я понял... Где именно состоится встреча?
— На базе Арджентия на южной оконечности Ньюфаундленда. Мы должны избегать этого места, если не хотим вступать в бой со всем американским атлантическим флотом в придачу с англичанами. Ситуация крайне опасна, — повторил он.
— Федоров, идет война, если вы не заметили. Англичанам почти удалось торпедировать нас. Этого более не повториться, но ясно, что этот вопрос они для себя уже решили. И если мы не решим бежать в открытый океан и прятаться, как вы предлагаете, нам останется лишь идти на эти корабли прежним курсом.
— Дело не в этом, капитан, — сказал Федоров. Его глаза выдавали обеспокоенность и некоторую тревогу. Когда он говорил о Королевском флоте, называя имена кораблей, их скорость и состав вооружения, он ощущал себя в своей стихии, где был знатоком. Но сейчас он не был уверен в том, что говорил, и словно брел на ощупь.
— Мы можем изменить ход вещей, — сказал он, поколебавшись, и попытался закончить свою мысль. — Доктор говорил об этом ранее, капитан. На каждом сбитом нами самолете и на каждом атакованном нами корабле есть люди. Это не великие люди. Они такие же солдаты и офицеры, как и мы, стремящиеся выполнить свой долг как можно лучше. Но те, кому было суждено пережить войну, будут иметь детей, и потому их след тянется в наши дни, и дальше. Я не могу сказать, что гибель любого из них изменит наш мир, но некоторых может. Все, что мы делаем, оказывает влияние на историю, и мы не можем знать, к чему это приведет. Что же касается Рузвельта и Черчилля, то это великие люди, мы все это знаем. Если с ними что-то случиться... — Он не знал, как закончить.
Карпов был несколько удивлен. Он понял, что Федоров рассматривал ситуацию более чем с одной позиции. Он рассматривал возможные последствия их действий, беспокоился о будущем, которое они знали, об истории от этого дня и до 2021 года и обо всей неизвестности, что лежала дальше. Это было то, что беспокоило его больше всего, его драгоценная история. Но "Киров" мог преобразовать всю силу его книг в один могучий удар. Разве лейтенант этого не понимал? Да, понимал, что вместо того, чтобы ухватиться за эту возможность, погряз в страхе. Федоров боялся, только и всего. Для него это была история. Он находил утешение в бесстрастных и неизменных фактах, и то, что все менялось, унося их в совершенно ином направлении, было для него совершенно непривычно. И Федоров боялся.
— Вы слишком много беспокоитесь, Федоров. Вам не приходило в голову, что мы могли бы тоже стать великими людьми? — Карпов вопрошающе посмотрел на штурмана. — Вам никогда не приходило в голову, что корабль оказался здесь не случайно? Вы не хотите волноваться насчет истории, я понимаю. Но позволю себе процитировать Достоевского: "послушно принять судьбу, как она есть, раз навсегда, и задушить в себе всё?" Человек должен быть готов действовать, а не просто сидеть и ждать своей судьбы, как очень многие дома. И вообще... люди все еще люди, а не фортепьянные клавиши. Да, я тоже кое-что читал, Федоров. Я тоже учился в университете. Не надо так удивляться.
Воцарилось молчание. Затем Федоров сказал:
— Вы правы, капитан. Я беспокоюсь об истории — сильно беспокоюсь. Мы шли долгой и темной дорогой после этой войны, под руководством Сталина, Хрущева, Брежнева. Они тоже были, как говорят некоторые, великими людьми, но я не думаю, что вы найдете слишком много тех, кто бы горел желанием оказаться под их властью снова. Были времена, когда наша страна оказывалась очень близко к уничтожению под их руководством. И если то, что вы говорите, правда, и мы оказались здесь по какой-то причине, я могу только надеяться, что мы не уйдем в их тень.
— Сколько мы будем обвинять во всех наших бедах Сталина, Хрущева и Брежнева, Федоров? Мы должны наконец понять, что мы сами виноваты в том, кем мы стали. Советская система рухнула уже давно. То, что мы сделали с нашей страной после этого не вина Брежнева. Но что же англичане и американцы? Они постарались сделать нашу жизнь адом, разве нет? Так что в данный момент я обвиняю их.
— Я не говорю, что это исключительно вина России, капитан. Вашу точку зрения на том совещании услышали все. Да, мы здесь, и да, мы должны что-то сделать. Это определенно. Я лишь считаю, что вы должны обсудить это с адмиралом...
— А вот это не ваше дело, Федоров. И это обсуждение не имеет смысла. Займитесь своими картами. — Карпов узнал от штурмана все, что ему было нужно. Он строго взглянул на него. — Вы стали слишком дерзким, Федоров. Следите за языком, хорошо? То, что у нас обоих одна полоса на рукаве еще не означает, что у вас есть право выражать свое мнение.
Полоса на манжете рукава в младшего лейтенанта и капитана первого ранга действительно были очень похожи и различались только толщиной — у Карпова она была вдвое шире. — Если вы хотите, чтобы ваша полоса когда-либо стала толще, лейтенант, то вам лучше в первую очередь сделать толще свою кожу. А пока займитесь делом и проложите курс к этому места на Ньюфаундленде, а об англичанах и американцах беспокоиться буду я.
— К базе Арджентия, капитан?
— Верно.
Федоров теперь точно понял, что было у капитана на уме, и мудро ничего не ответил. Он с беспокойным видом вернулся к своим системам, занявшись вводом данных с метеорадара дальнего радиуса действия.
Капитан устроился в командирском кресле, довольно ухмыляясь начальнику оперативной части.
— Послушайте, Орлов, — тихо сказал он. — Мы имеем возможность принять некоторые весьма интересные решения. Американцы и англичане собрались на свою секретную встречу, но не пригласили новообретенных друзей из России. Они будут обсуждать то, как наилучшим образом обустроить мировой порядок после войны и оставить нас вне его. Мы должны лишь победить Германию, заплатив за это жизнями десяти, если не больше, миллионов. За это нам выделят несколько грузовиков, тушенки и яичного порошка по ленд-лизу*. Вы считаете это справедливым?
* Мог бы упомянуть, даже это все выделялось не за спасибо и не за вклад в разгром фашисткой Германии, а за деньги
— Не вполне, капитан, — ухмыльнулся Орлов.
— Тогда, возможно, мы можем выторговать для России более выгодные условия, если нанесем дружеский визит на это мероприятие на Ньюфаундленде. Тем не менее, нам нужно следить и за нашими спинами. Я не рад тому, что британские линкоры идут прямо на нас, и совсем терпеть не могу то, что нас продолжают сопровождать авианосцы. Я хочу нагнать на британцев должный страх прежде, чем сесть за стол переговоров. — Он решительно уткнул палец в подлокотник кресла. — То есть, иметь возможность говорить с позиции силы.
Орлов кивнул, бросив взгляд на других членов экипажа.
— Нам нужно вести себя аккуратнее, капитан, — посоветовал он. — Федоров в чем-то прав. Возможно, вам нужно обсудить это с Вольским.
— Аккуратнее? Вольский сейчас спит под наркозом. Кто знает, сколько еще так будет? То есть, решения должны принимать я и вы, как старшие офицеры корабля. Да, мы должны быть осторожны, но тверды. Но будь я проклят, если мы просто подожмем хвост и сбежим в Атлантический океан, как предлагает наш юный штурман.
Он заговорил тише, чтобы только Орлов мог его слышать.
— Послушайте, Орлов... Мы все равно не увидим будущего, которое сформируем своими действиями сейчас. Разве мы можем вернуться? Мы никогда не узнаем, какому будут последствия наших действий. Этого не узнает никто из живущих сейчас. Можно строить предположения, разводить долгие дискуссии с Федоровым, но в конце концов, это теперь наша реальность, это наш мир, как бы невозможно это не звучало. Сейчас этот мир разрывается на части войной. Будут победители и будут побежденные. Ведь именно так случается в любой игре, верно? Я намерен оказаться в числе победителей, и с этим кораблем мы сможем сделать так, чтобы так и случилось и убедиться, что мы не станем просто одним из обрывков Союзников после того, как они победят Германию и Японию.
Орлов кивнул, но вспомнил что-то, что капитан сам говорил на первом совещании.
— Вы видите пару кочанов капусты на разделочной доске и хотите нашинковать их просто потому, что вы это можете. — Орлов осмысливал ситуацию в понятиях прибыли и убытка. Не было сомнений в том, кто именно оказался на разделочной доске. Он понимал, что капитан говорил о Черчилле и Рузвельте.
— Вспомните, что вы сами сказали, Карпов. Англичане и американцы все равно выиграют эту войну. И Россия тоже. Так что вы хотите, напасть на них? Тогда на чьей мы стороне? И что мы намерены делать после этого?
Жестокие условия российского криминального мира научили Орлова очень тщательно выбирать себе друзей и врагов. — Все кому-то подчиняются, — продолжил он. — На чьей стороне мы окажемся в следующие несколько лет, если сейчас потопим половину британского и американского флотов? Вы не будете бить кого-то по лицу, если не будете враждовать с ним. Здесь то же самое. Нужно сначала переговорить, а только потом, если вас не станут слушать, принимать более жесткие меры.
— Но не мы начали махать кулаками первыми, — ответил ему капитан в его собственных понятиях. — Вы видели все те самолеты. И что? Я должен был связаться с ними и поговорить, пока к нам приближались торпедоносцы?*
* Ну, можно было просто не открывать огня по британскому эсминцу после тупого требования отвернуть, не говоря, ни кто, ни что, ни почему
— Конечно нет, но это другое... Эта тайная встреча. Я полагаю, это будет другое дело. Чтобы прибыть туда, мы должны будем потопить все те корабли, о которых говорил Федоров. И?
— Нам не нужно приближаться вплотную, — прошептал Карпов. — Какова дальность наших ударных ракет? Более трехсот километров*. У нас есть оружие, и я намерен использовать его наилучшим образом.
* Дальность "Калибров" в модификации для удара по наземным целям составляет 2 600 километров, но об этом не было известно до октября 2015 года. Кроме того, реальный проект модернизации крейсеров проекта 1144 (да и данного проекта тоже, раз на нем установлен УКСК для "Калибров") предполагает возможность применения стратегических крылатых ракет Х-101 (и Х-102 с ЯБЧ) с дальностью 5 500 километров.
— Любое оружие, капитан? — Серьезно спросил Орлов, понимая, о чем говорит Карпов.
— Если это будет необходимо, — ответил капитан. — Но пока давайте займемся насущными вопросами и решим проблему с Королевским флотом. Если мы останемся на этом курсе, мы должны помешать им нас преследовать. Помните, что этот курс задал кораблю адмирал. Это его ответственность. Я лишь хочу убедиться, что мы доберемся до цели в целости и сохранности. Вы со мной?
Орлов заколебался, совсем чуть-чуть. Он обратил внимание на то, как Карпов одновременно говорит о великих людях и одновременно перекладывает ответственность за свои действия на адмирала. В этом он не мог согласиться с Карповым. Что до него, он всегда был готов набить морду любому, кто был с ним не согласен. Однако существовали определенные ограничения. Насколько далеко был готов зайти капитан?
— Хорошо, — сказал он наконец. — Но помните, капитан. Вам придется расхлебывать кашу, которую вы завариваете. И не только вам. На корабле еще более семи сотен человек.
ЧАСТЬ СЕМЬМАЯ
ЧЕЛОВЕК ВОЙНЫ *
* В оригинале MAN OF WAR, что, помимо буквального перевода, может означать и "военный корабль". Видимо, предполагалась игра слов
... Такому человеку, как плацмайор, надо было везде кого-нибудь придавить, что-нибудь отнять, кого-нибудь лишить права — одним словом, где-нибудь произвести распорядок...
— Федор Михайлович Достоевский, "Записки из Мёртвого дома"
ГЛАВА 22
* * *
Карпов стоял на мостике корабля, в показательной готовности, но напоминал туго напряженную пружину, вот-вот готовую распрямиться. Он обдумывал ситуацию достаточно долго. Если он намеревался достигнуть цели, которую определил для себя в уме, первый шаг был совершенно необходим. Это не был вопрос моральных соображений, ни в коем виде. Он также не собирался заморачиваться по поводу бесполезных спекуляций Федорова о каждом снаряде зенитных пушек и о людях, которых они разрывали на части, словно это была не более чем гнусная жижа в сточной канаве.
Эти соображения не фигурировали в замысловатой работе, которую его разум вел в настоящий момент. Сейчас он был капитаном военного корабля, и рассматривал ситуацию с точки зрения тактики и стратегии. Он знал, где находился враг, и какими силами он располагал. Он мог видеть противника на экранах радаров Роденко. Луч сканирования проходил по круглому экрану снова и снова, словно стрелка часов, отображая позицию, курс и скорость британских кораблей. Он видел, как корабли британского флота метрополии упорно приближались с одной стороны, стремясь перекрыть выход из Датского пролива. С другой стороны на него надвигалась получившее предупреждение, но упрямо следовавшее за ним соединение авианосцев, намеревавшееся неотступно следовать за ним, держать в отдалении, и перекрыть любую возможность отхода обратным маршрутом. Словно двое встретились в тесном переулке, не давая друг другу пройти. Кто отступит первым?
Враг выполнял хорошо отработанный план действий, направляя корабли британского королевского военно-морского флота на перехват и уничтожение его корабля. Они получили по зубам в начале 1940 в охоте на "Графа Шпее", но сделали выводы и исправили ошибки, сделанные в охоте за "Адмиралом Шеером". После этого они не дали "Шарнхорсту" и "Гнейзенау" нанести существенный урон и в конечном итоге заперли их во французском порту, подвергаемом постоянным ночным авианалетам. Затем, когда немцы вывели в море самого грозного бойца, "Бисмарк", Королевский флот отточил свои навыки до уровня искусства, действуя, словно хорошо смазанный механизм.
Однако "Киров" был чем-то совсем иным. Да, этот корабль был рукотворным чудом, железной акулой, гладкой, быстрой и смертоносной. Противник даже не понимал всех его возможностей, но вскоре им предстояло узнать гораздо больше, чем они могли надеяться узнать. Англичане создавали свои корабли как машины войны, для выслеживания и уничтожения врага, они бы не колебались ни минуты, обрушивая на него свои бомбы, снаряды и торпеды, и он будет столь же бессердечен. Это был не просто военный корабль, это сейчас была сама судьба, и Карпов стоял у ее штурвала, продумывая то, как будет ею распоряжаться.
В войне была какая-то странная взаимность, подумал он. Словно ход часов — одна сторона говорила "тик", вторая — "так". За одним ударом барабана следовал другой в неизбежном каскаде эскалации конфликта, заканчивавшегося вспышкой насилия самого высокого порядка, контролируемой ярости и приведения в действие отточенных инструментов войны. Как там говорил доктор Золкин? Ракеты были бессмысленными, они не имели никаких мыслей и чувств, они просто делали свое дело. Простые механизмы, сигнал и реакция, причина и следствие. Но война была чем-то большим, чем механизмы, которые ей служили, и именно человек приводил их в движение. Почему они были здесь, на борту "Кирова", почему англичане бросились в это холодные серые воды, вспенивая их носами кораблей, силясь догнать их?
