Перкалевый ангел 2. Война этажерок

— Плохо было вчера вечером, — не стал приободрять своего друга командир добровольческого отряда. — Сегодня нашим войскам, вроде, пришлось чуть полегче, но что будет завтра, не знает, наверное, никто. Полноценной линии фронта, как таковой, не существует. На дорогах то и дело появляется немецкая кавалерия, громящая тыловиков и небольшие отряды. Представляешь, они сегодня чуть было командующего нашей армии не перехватили! Хорошо, что у него водитель оказался умелый. Вывез. Но пробоин в кузове машины десятка полтора точно насчитали. В итоге, пришлось отдать ему в прикрытие БРДМ-2 из охраны нашего аэродрома. А то ведь и так все на волоске висит. Не станет командующего и "посыплется карточный домик". Да и сами мы на днях свой полевой аэродром у Нейденбурга чудом отстояли. Имейся у немцев хоть пара орудий, и не стало бы нашего отряда — и так машины, что на земле были, пулями изрядно побило.

— Вы чего, прямо на передовой там квартируете, что ли? — немало удивился развитию событий Михаил.

— Не на самой, но теперь уже очень близко. Наши едва успевают откатываться назад под напором немцев. Сегодня в полдень, узнав о разгроме арьергарда 13-го корпуса, Самсонов вообще отдал приказ бросать обозы и отрываться от противника. Да и говорил я уже, нет там сплошной линии обороны, вот на нас кавалерийский полк и вышел. Просочился, так сказать.

— Д-а-а, дела у вас тут. У меня там, — Михаил махнул рукой себе за спину, подразумевая оставленный полк, — такого не было. Нет, мы там тоже не цветочки нюхали. Но отбивать атаку на свой аэродром — точно не приходилось.

— А нам уже второй раз с начала войны приходится. Но, да не о том разговор будет. Ты с собой сколько соколиков привел? — Егор всего пять минут как оставил на стоянке свой штурмовик, и потому еще не имел возможности посчитать находящиеся на поле самолеты.

— У меня сейчас в строю осталась чертова дюжина, — не стал тянуть Михаил. — Два штурмовика, остальные У-2Б.

— И это все? — немало удивился Егор. — Из всего полка?

— Ну, я же не мог забрать с собой весь полк! Кто бы мне позволил! Мне и так пришлось выдержать натуральный бой, за каждый выдернутый вам в подмогу аэроплан. Тем более весь полк и не долетел бы. И так пять машин по пути потеряли — ни техника, ни люди, для таких перегонов еще не готовы.

— Н-да, не густо, — поскреб заросший щетиной подбородок Егор. — У меня-то всего три машины в строю осталось. Немчура, гады, сегодня Кацияна подбили. Хорошо хоть дотянул до наших позиций. Но машину пришлось бросить на радость немецким артиллеристам. Они ее из орудий тут же расстреляли. Считай, и двух недель не воюем, а отряд уже половину самолетов потерял. И это при том, что на всех машинах броня имеется! Не будь ее, и я бы с тобой сегодня уже не разговаривал. В общем, статистических данных для Александра Михайловича мы уже набрали вагон и маленькую тележку. Тебе, я так думаю, тоже будет что добавить, чтобы, в конечном итоге, склонить его к переходу от нынешних авиационных отрядов к авиационным полкам. В перспективе, это принесет куда больше пользы, чем даже спасение 2-й армии.

— Может и так, — не стал спорить Михаил. — Но пока давай ориентироваться именно на последнее. А посему... Откуда прикажешь действовать, командир? И учти, ни я, ни мои соколики, в этой местности не ориентируемся.

— Не учи ученого. Сам понимаю, что к чему. И потому действовать будем следующим образом — завтра я вас буду лидировать на наш полевой аэродром в Млаве. Пока будете поддерживать оттуда 1-й армейский корпус. Заблудиться на пути к его позициям у твоих орлов не выйдет, поскольку от Млавы до Сольдау, у которого сейчас идут основные бои, тянется ветка железной дороги, — достав из-за голенища карту, Егор принялся водить пальцем между населенными пунктами. — В Млаве у нас формировался промежуточный склад, так что с горючим и боеприпасами особых проблем испытывать не будете. А колонна с частью механиков к вам сегодня ближе к ночи из Нейденбурга выйдет. Глядишь, без приключений проскочат. Но, в случае чего, придется вашей братии перелетать к нашему нынешнему месту базирования. Там уже моим пилотам придется лидировать твоих. Правда, этот вариант оставим на действительно самый крайний случай, так как со снабжением в Нейденбурге все очень печально — банально не успеваем привозить бомбы и топливо, как все тут же расходуем. И если к нам еще прибавится такое количество аэропланов, что привел ты, вообще всем придется на земле сидеть. Однако, хотя бы один У-2Б я бы у тебя попросил, чтобы продолжать ходить парами.

— Один отдам, — не стал спорить Дубов. — Михаил, тот что Ефимов, как раз рвался повидаться с братом, вот пусть с тобой и уходит...

В очередной раз проводив взглядом под завязку забитую ранеными куцую колонну автомобилей, что уходили к Нейденбургу, откуда до сих пор велось снабжение их несколько сократившегося бронеотряда, Мохов передернул плечами, представив себе, какого приходится не имеющим никакой защиты водителям, последнюю неделю не вылезавшим из-за баранки по восемнадцать часов в сутки и покосился на свой испещренный пулями и осколками броневик. Пусть на боевой машине уже не было живого места, столь густо оказался усеян ее корпус сколами и вмятинами, внезапного обстрела из леса или налета вражеской кавалерии он мог не опасаться вовсе. Броня с честью выполняла свою функцию, сохраняя жизнь экипажу.

— Уж лучше воевать, чем вот так вот корячиться, не зная сна и отдыха, — пробормотал он себе под нос и постарался отогнать подальше невеселые мысли навеваемые видами тех тысяч раненых и убитых, что он имел "счастье" созерцать в последние дни. О том, что было бы с убывающими нынче в тыл, не имейся под рукой грузовиков их отряда, не хотелось даже думать. В связи со всеобщим отступлением и оставлением по дороге немалого количества подвод, эвакуировать пострадавших зачастую оказывалось не на чем. Доходило даже до того, что отправляемые в тыл пленные загружались импровизированными носилками, а легкораненые и вовсе отправлялись своим ходом. В результате, как он краем уха услышал в штабе 15-го корпуса, Нейденбург уже оказался переполнен ранеными, как своими, так и немцами. И если у своих еще имелся неплохой шанс выкарабкаться, попав в кузов одного из идущих в тыл грузовиков, чтобы уже через пару дней оказаться в одном из госпиталей Варшавы, куда из Млавы курсировали санитарные поезда, то немцам, эвакуировать которых никто не собирался, оставалось полагаться лишь на удачу, да свое крепкое здоровье. Вот только, судя по проходящим ежедневно даже здесь, на переднем крае, похоронам, здоровье у них оказывалось явно недостаточно. Впрочем, русских солдат из числа подобранных на поле брани тоже умирало немало. А сколько из них отдавали Богу душу в пути или уже в госпиталях? О таких, кажущихся страшными цифрах, не хотелось и думать. Если, отправляясь на войну, он, чего уж греха таить, грезил орденами и медалями, что мог бы примерить на грудь, воюя на самой совершенной боевой технике, то теперь все чаще задумывался о том, как бы вернуться невредимым домой. А ведь война только начиналась! Мотнув головой, чтобы отбросить дурные мысли, он подозвал к себе командиров броневиков и, расстелив на носу своей машины карту, принялся объяснять маршрут движения и описывать тактику действия в будущем бою.

XX армейский корпус немцев, не смотря на нанесенные ему поражения, все еще обладал достаточной силой, чтобы при поддержке соседних частей и соединений заставить отступать ныне противостоящую ему 8-ю пехотную дивизию русских. И чтобы избежать столь же печального результата, как окружение и последующая сдача в плен целого полка, что днем ранее имело место быть в соседнем 13-ом армейском корпусе, генерал Мартос принял решение пожертвовать временно одолженными ему силами. Это за свои войска он нес, какую-никакую, ответственность. А вот за потерю бронемашин добровольческого авиационного отряда ему бы не смогли погрозить даже пальцем. Все же те сами напросились к нему в усиление, и теперь именно им предстояло сдерживать немецкие части как можно дольше, благо дорог, по которым могли продвигаться колонны германских войск, имелось считанное количество.

Естественно, получивший с утра 30-го августа столь самоубийственный приказ, Матвей Николаевич не стал прыгать от счастья. Более того, покинув общество генералов, высказался обо всех них крайне нелицеприятно. Но и проигнорировать приказ не мог. Потому следовало как можно тщательнее подготовиться к предстоящему действу и подобрать удобные позиции. Естественно, в отличие от времен наступления, он собирался действовать исключительно из засад. Вот только отсутствие какого-либо пехотного прикрытия заставляло применять тактику — выстрелил и сбежал. Все же никто не ставил ему целью полное уничтожение наступающих сил. Ему требовалось лишь сдерживать их достаточно долго, чтобы позволить частям 15-го корпуса отойти на новые позиции без крупных арьергардных сражений.

В силу ярко выраженного нежелания, как солдат, так и командования, 41-й пехотной дивизии немцев вновь попадать в засаду или огневой мешок, двигались вперед они столь медленно, что действовавшая на их левом фланге 3-я резервная пехотная дивизия уже вскоре сильно вырвалась вперед. Естественно, не всеми силами, а своим авангардом, состоящим из 5-го резервного драгунского полка и 5-й артиллерийской батареи приданной полку для усиления. Действовать они должны были против частей 13-го русского корпуса, но его арьергард уже был разбит днем ранее и потому драгуны, не встречая никакого сопротивления, вскоре оказались на подходе к Надрау.

Растянувшаяся более чем на полкилометра колонна представляла собой идеальную мишень. Назначенное для засады место могло похвастать не только немалым количеством рощ, но и несколькими холмами, между которыми и петляла грунтовая дорога. Естественно, подобных дорог, ведших с севера к Нейденбургу, имелось с десяток, если не более, но тех, что могли пропустить огромную массу войск — куда меньше. Вот одну из них и "оседлал" небольшой отряд в составе четырех бронеавтомобилей.

Не смотря на уверенность в своих машинах, выступать без какого-либо прикрытия против отряда в полтысячи человек, было излишне самонадеянным. Будь на месте кавалерийского полка пехотная рота, ее вполне виделось возможным, если не уничтожить полностью, то хотя бы разгромить. Но с подходящими силами провернуть подобный трюк не представлялось возможным, отчего требовалось в первые же мгновения боя внести в стан противника сумятицу и заставить того поверить в наличие немалых сил, с которыми им не посчастливилось столкнуться. А после впавших в панику солдат и лошадей виделось вполне возможным рассеять по окрестным лесам.

Пропустив авангард немецкого отряда, Мохов облегченно выдохнул — никто из его людей не раскрыл своих позиций преждевременной стрельбой и, успокоившись, принялся ожидать появления первоочередной цели — вражеских орудий, что находились почти в центре построения. Все же именно они представляли для БА-3 наибольшую угрозу, отчего и требовалось выбить их из будущего противостояния в первые же мгновения.

Артиллерийская батарея, насчитывавшая всего шесть орудий, изрядно замедляла движение кавалерийского полка, но в случае встречи с русскими заслонами, именно она становилась основной силой всего разведывательного отряда, потому никто не жаловался на необходимость сдерживать скорость продвижения. Да и сами драгуны отнюдь не рвались в бой с русскими, что уже не раз успели продемонстрировать свое умение воевать ничуть не хуже немцев. Но стоило замыкающему орудию поравняться с позицией командирского БА-3, как в звуки продвижения солидного числа кавалеристов влились новые мотивы.

Отставной унтер-офицер дернул за рычаг и спустя секунду, потребовавшуюся на развеивание порохового дыма от выстрела, смог наблюдать, как оседает на правую сторону потерявшее от прямого попадания 37-мм снаряда колесо немецкое орудие. С промежутком в две — три секунды рявкнули еще три пушки, и немецкая батарея сократилась вполовину — 37-мм снаряд второго вооруженного орудием Гочкиса броневика хоть и попал в цель, бессильно разорвался на броневом щитке, оставив лишь трещину, но, никак не повлияв на боеспособность пушки. Впрочем, радоваться этому факту немцам не пришлось, поскольку одновременно с главным калибром заговорили пулеметы всех броневиков, выбивая, как номера расчетов орудий, так и находившихся рядом с ними драгун. Еще спустя полминуты от немецкой артиллерийской батареи ничего не осталось — на последнем орудии, что, на удивление, не растерявшийся расчет попытался развернуть в сторону засады, поставили крест два разорвавшихся почти одновременно 63,5-мм снаряда. А следом на порскнувших в разные стороны драгун посыпался град картечи, поскольку для шрапнельных и фугасных снарядов дистанция боя оказалась слишком малой.

Спустя пять минут непрерывной стрельбы вся дорога на почти километровом участке оказалась скрыта за непроницаемыми для глаза облаками пыли и пороховых газов. И где-то внутри этого кричало, ржало и шевелилось под сотню пока еще живых существ, помогать которым никто не собирался. Основная часть вражеского отряда все же смогла вырваться из засады, что было и не мудрено. Ни эффект внезапности, ни огромная огневая мощь, не могли в полной мере компенсировать малочисленность отряда Мохова. Потому не было ничего удивительного в том, что из трех эскадронов драгун, два не пострадали вовсе. Один, пришпорив конец, унесся вперед, а второй успел, либо отступить, либо скрыться под защитой деревьев. И специально гоняться за ними, естественно, никто не собирался. Как и задерживаться на месте засады. Потому, стоило затихнуть стрельбе, командирский броневик сдвинулся с места и, увлекая за собой остальных, принялся выползать на дорогу. Все равно на пути отхода им предстояло встретить тех, кто унесся вперед и потому нанести противнику еще одно поражение они вполне могли. А раз так, то не следовало откладывать эту возможность в долгий ящик.

Нагнать противника удалось уже через два километра. Уверенные, что им удалось выскользнуть из засады, драгуны сконцентрировались на ближайшем солидных размеров поле, где командиры пытались определиться с понесенными потерями. Тут же перевязывали тех немногих раненых, кому удалось удержаться в седле и уйти с дороги смерти. Вот только двигающаяся следом за ними гремящая и лязгающая смерть никак не пожелала оставлять немцев в покое.

Находившийся с первым эскадроном командир полка едва успел отдать приказ о выдвижении разведки, дабы выяснить, что произошло с отставшими, как на дороге показался весьма зловещего вида автомобиль с торчащим из натуральной орудийной башни орудием. До него еще даже не доходило слухов о жутких русских броневиках, да и не видел он, кто именно организовал засаду, в которую угодил полк, потому реакция всех без исключения кавалеристов оказалась несколько заторможенной. Никто не бросился наутек, тратя драгоценное время на изучение невиданного прежде "зверя". Именно эта заминка стоила жизней нескольким десяткам драгун. Стоило броневику остановиться, как дуло его пушки окрасилось снопом огня и дыма, а над головами всадников раздался свист снаряда. Тут же автомобиль сдвинулся с места и продолжил сближение, а следом за ним показался еще один такой же, что разрядил свое орудие, даже не останавливаясь. А потом еще один и еще. Четыре сухопутных броненосца мгновенно обратили в бегство весь собравшийся на поле эскадрон, посылая вслед отступающим снаряд за снарядом, а порой проходясь по спинам драгун и пулеметными очередями. Как назло, поле оказалось весьма обширным и к тому моменту как последний кавалерист смог скрыться в ближайшем лесу или просто выйти из зоны поражения, на земле осталось лежать не менее полусотни человек. Не все они были убиты или даже ранены — кого-то просто придавило тушей павшей лошади. Но все равно за какие-то жалкие минуты эскадрон лишился третьей части своего состава, а остальных теперь еще требовалось искать по окрестным лесам. Те же немногие храбрецы, что попытались дать отпор броневикам, лишь зря потратили патроны в тщетных попытках пробить их броню.