Орбита для Сталинских соколов

Федосей, прижимавший врага к брусчатке, услышал, как Ворошилов сказал Сталину.

— Третий...

Тот вопросительно посмотрел на него. Подоспевшие охранники, деликатно, чтоб товарищ Сталин не слышал, матерясь, вязали неизвестному руки. Наркомвоенмор стал загибать пальцы.

— В сентябре, помнишь, на море? На демонстрации — два, ну и этот вот. Три.

— Ну и что?

— А то... Прав Тухачевский. Это война, Коба. И хотим мы этого или нет, а она уже идет....

Не дождавшись ответа, Ворошилов спросил.

— Как там с Германией?

Сталин и тут не ответил, повернулся к своим спасителям, протягивая руку.

— Спасибо товарищи...

Задержав взгляд на Дёгте он с удивлением спросил:

— Товарищ Дёготь?

— Так точно, товарищ Сталин!

Дёготь козырнул, и словно подсказывая Сталину, что он тут не один, покосился на товарища.

— А-а-а! И товарищ Малюков с вами!

— Здесь, товарищ Сталин.

— Спасибо, товарищи... Первые в космосе и на Земле первые.

СССР. Москва. Кремль.

Ноябрь 1930 года.

За эти несколько дней площадь привели в порядок, и только мавзолей стоял загороженный деревянными щитами. Из-за них доносился негромкий разговор строителей. Дёготь поднял взгляд. Над деревянным обрезом выступало только гордое слово "ЛЕНИН".

— Как только рука поднялась?

Дёготь обернулся. Федосей стоял рядом с проплешиной в брусчатке, смотрел под ноги. Воронки наспех забросали гравием, и они болячками выделялись на поверхности. Кровь уже смыли, но в памяти-то она осталась.

Мимо проплешин, мимо внимательных чекистов на КПП Спасской башни вместе с другими приглашенными они, наконец, добрались до Георгиевского зала.

Приглашенных оказалось не так уж и много — всего десятка два человек. Момент не тривиальный и все старались скрыть возбуждение. Кто-то напряженно улыбался, Дёготь, с преувеличенным интересом, задрав голову, разглядывал череду огромных люстр, а у окна собралась компания, из которой доносились взрывы приглушенного смеха. Центром её оказался невысокий широкоплечий человек в штатском. Абсолютно лысая голова, перетекавшая в крепкую шею, казалась отлитой из благородной бронзы.

Федосей невольно позавидовал здоровяку. Цвет кожи и громкий голос говорили в первую очередь, что ведет человек жизнь здоровую, не отягощенную нервной умственной работой на исключительно свежем воздухе. Малюков ткнул локтем товарища, переставшего смотреть на люстры, и залюбовавшимся лепниной.

— Вон. Глянь.. Смотри, как далеко целит Мировая Революция.. Уже и негров советскими орденами награждают...

Деготь всмотрелся и улыбнулся.

— Да какой это тебе негр? Наш это, русак. Я эту шею уже почти два года знаю.

Федосей вгляделся.

— Шея как шея...

— Мы с тобой пару лет назад на этой шее сидели, ножки свесив, а он нас из беды на себе вытаскивал.

Малюков припомнил тогдашние неприятности, но место в них бронзовошеему не отыскал. Тогда он попытался угадать и начал рассуждать вслух, поглядывая на товарища.

— Здоровый. Водолаз или кузнец? А загар, тогда как? Так у печки не загоришь... Загар южный, Среднеазиатский... Пограничник что ли, губитель басмачей? Так нет у меня знакомых пограничников...

— Ну и память у тебя.. Как бублик. — укоризненно заметил Дёготь. — С дырой.

-Почему же это сразу с дырой?

-А потому что только брюхо старого добра не помнит. А вот голова — должна! Он же нас с Ульрихом Федоровичем спасать на подлодке прилетел!

Федосей припомнил обстоятельства и помрачнел. Что может быть хорошего в воспоминаниях человека, не своей волей сидящего посреди Балтики в лодке с утонувшего парохода, но Владимир Иванович оказался прав.

— Точно! Вот только что подводнику в Средней Азии делать?

— Почему там?

— Загар. Загар у него южный...

Подойти, чтоб удовлетворить любопытство они не успели. Появился Михаил Иванович Калинин и шум сам собой стих. Несколько секунд отголоски его еще летали меж обтянутых мягким плюшем стульев, но секретарь вызвал первого награждаемого и церемония началась. Мимо друзей поскрипывая начиненными сапогами и новыми скороходовскими ботинками прошли пограничники, хлопководы, строители.. Старый знакомец отчего-то оказался именно строителем.. Дёготь с Федосеем переглянулись, но тут пришла и их очередь.

Выйдя один за другим к столу — их узнали, и по залу пронесся шумок — они получили по ордену Боевого Красного Знамени и Михаил Иванович, смешно встряхивая бородкой, пожал им руки.

Еще с четверть часа товарищи наблюдали, как награждаемые пожимали Всесоюзному старосте руку и с гордым смущением возвращались на свои места, держа в руках обтянутые темно синим и бордовым сафьяном коробочки, а затем грянул банкет!

Тут они и настигли старого товарища.

— Михаил Петрович, если не ошибаюсь?

Старый знакомец обернулся, но узнал не сразу. Точнее узнать-то узнал, но не так. Портреты покорителей космоса встречались, может быть чуть реже портретов членов Политбюро, но в каждом сельсовете — наверняка. Во взгляде Михаила Петровича читалось какое-то замешательство. Не мог он вспомнить, где встречался с первыми космонавтами. В том, что он их знал не было ничего удивительного, а в то, что они его...

— Позапрошлый год, — напомнил Федосей. — Балтика, шлюпка, трое штатских...

— Ба-а-а-а-а! — обрадовался летчик-подводник. — Товарищи первые космонавты! А я все думал, кажется мне, что я вас раньше видел или это последствия баротравмы.

— Поздравляем вас.

Они поочередно потрясли руку подводника.

— Взаимно, — кивнул он на их ордена.

— Переквалифицировались?

— Вы о чем? — удивился Михаил Петрович.

— Мы вас как летчика-подводника знаем, а вы оказывается, герой-строитель.

Тот улыбнулся.

— Я кем был, тем и остался. Жизнь такая пошла, что приходится совмещать.

Он ухватил плошку с жульеном, осторожно потрогал ложечкой коричневую корочку, предвкушающе улыбнулся.

— Строитель я теперь по совместительству. Участвую в строительстве спецобъектов.

— Неужели подводный аэродром строите?

Старый знакомый белозубо улыбнулся.

— Почти.

И опережая вопросы, добавил.

— Где — сказать не могу.

— Понимаем, — качнул головой Федосей. — Понимаем... Хотя какие там тайны — по вашему загару и так все видно. Юг, арык, урюк, кишмиш!

Перу секунд старый знакомый колебался, но ведь не чужие люди — первые космонавты!

— Спецобект "Тузик" называется. Не слышали?

— Ага, ага, слышал, слышал, — засмеялся Федосей. — Собачья будка?

— Точно! — рассмеялся в ответ старый знакомый. — И не одна!

САСШ. Полигон Окичоби.

Ноябрь 1930 года.

...После третьей катастрофы на испытательном стенде, мысли о стали, способной выдержать мощь ракетного пламени, стала для американцев задачей номер один. На второй план отодвинулись даже работы по восстановлению аппарата профессора Тесла.

Жаль, жаль было немалых трудов рук своих!

Деньги и американский деловой напор творили чудеса: новые двигатели, пусть не такие компактные как у большевиков, а сложные и неуклюжие, но мощные! Инфраструктура стартовых площадок, обучение личного состава...

Чтоб обогнать русских, они сделали очень много. Почти все, но как доллар без одного цента еще не доллар, так и без любой мелочи это "почти всё" превращалось в "ничто".

Все это было сложно и дорого сделать, но сделали, не побоявшись ни трудов, ни затрат. Заводы, тресты и консорциумы, где у мистера Вандербильта имелись возможности, работали, чтоб обеспечить САСШ превосходство в космосе. Решались технические задачи, находились какие-то ходы, но основная задача никак не поддавалась. Здесь противником денег стали не люди, а сама природа. Двигатели работали, но толку от этого не было никакого. Металл плавился, с роковым постоянством превращая каждый новый двигатель стоимостью в тысячи долларов в огромный костер.

Отчаявшись решить проблему своими силами, мистер Вандербильт учредил премию тому, кто решит её. Коллективы ученых объединяли усилия, чтоб найти решение, технологические лаборатории металлургических концернов бились над ней, но без особого успеха. Он не сомневался, что рано или поздно её решат, но насколько поздно? Кто знает как там у "красных"?

Через доверенных людей в России стал приглядываться к большевистским космическим аппаратам. У тех вроде бы дело шло быстрее. Они, правда, еще не оповестили, как это имелось у них в привычке, весь мир о предстоящей экспедиции на Луну, но уж очень многозначительно молчали и о Луне и о золоте.

Неделю спустя агенты миллионера в Москве и Париже получил новые задания.

Но опекаемые миллионером яйца лежали в разных корзинах. Не такой бизнесмен был мистер Вандербильт, чтоб поставить на одну лошадь. Ставки оказались так высоки, что пришлось даже, в надежде на чудо, обратиться к энтузиастам-любителям.

Проблема решилась неожиданно.

Если б какая-то из лабораторий в своих изысканиях набрела бы на ответ, миллионер без сомнений поверил бы в то, что Бог любит Америку, но помощь пришла не с небес, а с другой стороны Океана.

Один из бесчисленных его агентов, натурализировавшийся поляк, почитывающий время от времени газеты с исторической родины, наткнулся на заметку о неудавшемся ограблении банка. Статейка писалась явно на заказ (мистеру Вандербильту потом её перевели) — пелись дифирамбы полиции и лично какому-то комиссару Пшигоде, а в самом конце репортер бодро утверждал, что наконец-то польская промышленность вышла на мировой уровень и даже кое в чем его превзошла. Поводом для авторского оптимизма стал невскрытый сейф отечественного производства. Швейцарский и бельгийский сейфы не устояли перед злоумышленниками — а польский — устоял!

Там вертелось еще много чего, но мистер Повецкий за репортерской трескотней увидел главное — грабители (не любители — профессионалы!) не смогли вскрыть польский сейф, имея и время, и карбидный резак.

Будучи в прошлом полицейским, мистер Повецкий в полной мере представлял возможности карбидного резака. Не так уж и давно появившееся оборудование для резки металла огорчало производителей сейфов тем, что резало практически все.

И не удивительно — сталь плавилась при температуре полторы тысячи градусов, а кислородно-ацителеновая смесь сгорая давала около трёх тысяч. Поляк сообразил, что если умельцы не смогли разрезать сейф, то виной тому не плохой резак, а особенный металл сейфа. Он вовремя почувствовал дуновение пролетевшей мимо птицы-удачи. Пернатая бестия махала крыльями где-то совсем рядом и каждое перышко в её крыльях походило на листок из чековой книжки...

Неделю спустя он уже встречал в Нью-Йорке прибывшего германским почтовым дирижаблем бывшего соотечественника, нагруженного образцами сталей, выпускаемых на принадлежащем ему маленьком заводике. Еще по прошествии трех дней пан Гонцверлеген став богаче на сто двадцать тысяч долларов, вернулся в Европу, чтоб наладить поставку в САСШ специальных легирующих добавок, делающих сталь его сейфов неподвластной ацетиленовому пламени.

ОГПУ узнало об этом уже через неделю.

СССР. Москва. Кремль.

Ноябрь 1930 года.

Идея, высказанная наркомфином, запала Генеральному в душу.

В тот же вечер он не пожалел времени и бегло просмотрел "Гиперболоид инженера Гарина". Его интересовал не сюжет и не мастерство писателя, а только то место, в котором автор живописал ситуацию на Западе, после того как в мир хлынуло дешевое золото.

Несколько раз перечитав нужные страницы, он заложил пальцем книгу, и задумался.

Придуманный писателем ход поражал правдоподобием. Так вполне могло быть и значит так должно стать!

Если Архимеду недоставало точки опоры, чтоб перевернуть мир, то Сталину недоставало для этого рычага. И теперь писатель дал ему это рычаг. Точнее идею рычага. Чтоб воспользоваться им, его еще следовало построить.

Конечно, это не отменяло работы по превращению Германии в союзницу, но это становилось новой, еще одной возможностью, не связанной с этим. Генеральный негромко засмеялся. Новый шанс — не лишний...

Утро началось для него со встречи с Цанедером. Советский ученый занимался ракетостроением и самое живейшее участие принимал в строительстве "Знамени Революции". И сейчас только он мог дать ответы на вопросы, появившиеся у Сталина.

Поздоровавшись с ученым, Генеральный сразу спросил:

— А что, товарищ Цандер, когда мы сможем организовать экспедицию на Луну?

Вопрос задавался таким тоном, что Цандеру захотелось расправить плечи бодро ответить "Хоть сейчас!". Но благоразумие победило, и он сдержался.

— Не готов ответить за ваш вопрос, товарищ Сталин. Есть технические сложности...

— Я помню наш прошлый разговор, — сказал Сталин. — Тогда мы тоже говорили о сложностях, но вы сумели их преодолеть.

— Любые трудности преодолимы, но...

— Но?

— Это вопрос времени. Поэтому я и не могу ответить на ваш вопрос. Мы сможем добраться до Луны, когда решим технические сложности.

Иосиф Виссарионович неопределенно качнул головой.

— В чем они состоят?

Цандеру показалось, что Сталин вызвал его для того, чтоб он сказал, что его помощники что-то не поняли, напутали, а на самом деле все просто и достаточно будет принять какое-то постановление и все кончится... Самое сложное— объяснять политику очевидные для ученого истины. Он посмотрел на хрустальный графин, рассчитывая, что там, словно в магическом шаре отыщутся нужные слова, чтоб объяснить невозможность исполнения этого желания.

— Товарищ Сталин!— произнес он после короткого раздумья. — Существуют законы природы. С ними бессмысленно бороться.

Сталин нахмурился, но не перебил его и Фридрих Артурович торопливо продолжил:

— Земля притягивает любое тело, находящееся около себя — Вас, меня, ракету... Оторваться от неё можно только развив определенную скорость. Для того, чтоб выйти на орбиту Земли, достаточно иметь скорость чуть больше 7 километров в секунду. Этой скорости мы сегодня можем достичь и достигаем. Но для того чтоб оторваться от Земли и достичь Луны скорость должна стать еще больше — примерно 12 километров в секунду.

— Наши советские ракеты могут сделать это?

— Двигатель, что сейчас профессор Вохербрум испытывает в Свердловске, может развить нужную мощность, но...

— Но?

— Вот тут и начинаются технические трудности, о которых я упомянул. Высокая температура плавит ракетные дюзы. Двигатели взрываются на испытательном стенде....

В лице хозяина кабинета что-то изменилось. Это не было огорчением взрослого человека, скорее какой-то детской обидой и разочарованием. Гость ощутил, что товарищ Сталин старается скрыть досаду.

— Но это преодолимо?

Цандер выпрямился в кресле, так, что они жалобно скрипнуло.

— Я уверен, мы найдем правильное решение, только у меня нет уверенности, в том, что это свершится завтра или послезавтра.

Сталин помолчал и уже другим тоном сказал:

— Вот видите, как тесно переплелась наука и политика! Технические трудности превращаются в политические! Получается, что от решения технических трудностей в какой-то степени зависит политика нашей страны... Вы понимаете это, товарищ Цандер? Понимаете всю меру ответственности?