Петр Васильевич, уважительно кивнув, без лишних слов достал смартфон и набрал знакомый номер:
— Алло... Легат?
* * *
Легат стряхнул пепел в консервную банку изящным движением — словно не в потной раздевалке стройтреста сидел, а за торжественным столом.
— Возможно, придется кое-кому вломить. Но вы-то не сопляки, справитесь.
— Кому вломить? — сейчас вожак байкеров ничем не напоминал грозу ночных дорог. Утром он приходил в монтажное управление, надевал комбинезон, брал каску, пристегивал страховку, и лез на крышу: прокатывать фальцы, выколачивать плотно, до прилегания, сложные сливы, ендовы и свесы. Вечером, сдав инструмент и спецодежду, пил пиво, дожидаясь относительно свободного троллейбуса, не забитого наглухо второй сменой с химзавода.
Зато ночью... Руки на газ — и вперед, и ничего нет, кроме дороги!
А главное, в чем Черный не признавался никому — и не надо ничего, кроме дороги. Даже бабы не надо!
Хотя подружек вокруг Черного вилось целых три. Все-таки вождь немаленькой стаи, авторитетный чел на дороге. Как-то само собой получилось. Но дорога вышибала из него слезу, а ни одна из подружек еще ни разу.
Хорошие отношения с Легатом означали — дорога! Поддержка, мелкие просьбы к ГАИ, хороший пиар, нормальное расследование аварий, а не просто — “хруст виновен, гнал под стописят!”
Так что Черный слушал молодого чиновника внимательно и переспросил чисто для солидности.
— Пидорам вломить, — спокойно пояснил куратор “Черной чаши”. — Укуркам и шнуркам-наркососам. Сами понимаете, спустим на них ОМОН — покажут мясо в телевизоре, и всему исполкому абзац. Права-свободы, инвестиционный индекс, все дела... Через три дня миссия Международного Банка Развития, исландско-магаласийский кредит. Под них вся истерика и нарисована. Меня, как молодежника, первым в мясорубку пустят. А так — неформалы против неформалов, естественная политическая жизнь молодого поколения.
Легат потянулся:
— Видите, я вас не обманываю. Моя карьера на волоске. Вы-то можете и нахер меня послать. Вдруг новый молодежник на моем посту к вам лучше будет относиться?
Черный деликатно посмеялся: дескать, оценил шутку.
— Вашего директора я беру на себя, — Легат поднялся. — Звоните своим.
Черный — он и по паспорту писался Черный Михаил Александрович — сказал:
— Не хотелось бы вас подвести. В “Чаше” записано человек сорок. Но таких, чтобы не засс... Не побоялись на холодняк стыкануться, и вот прямо сейчас... Ну, дюжина если, уже хорошо.
Легат чуть улыбнулся:
— Ровно в два раза больше, чем я надеялся.
И убрал улыбку:
— А жидов бить сколько бы собралось?
Черный подобрался, сел прямо и ответил тихо-тихо:
— А вот это — смотря кто позовет.
* * *
— Позовем соседей, улицу перегородим, — Змея трясло уже по-настоящему. Легат по телефону сказал: идите домой, хер с ним, с клубом. Корабли заново построить можно.
До встречи на дороге Змей бы с ним согласился, а чего сейчас расперся, и сам не сумел выразить. Но уговаривать еще и Змея Легат уже не имел ни терпения, ни времени: хотите в большие мальчики? Флаг в руки, позолоченый хомут на шею, а встречный бронепоезд уже выехал.
И отключился.
Родители Змея (и Хорна, и Шарка) застряли на работе. Сперва не могли позвонить из-за выключенной связи — а потом не смогли дозвониться из-за перегрузки сетей. Им-то не открыли доступ к исполкомовскому резерву каналов. Уехать из центра тоже не получилось: блокпосты ОМОНа разрезали город на куски, и уж мосты через реку перекрыли первым делом.
До Змея дозвонился еще Петр Васильевич, но тоже уговаривать не стал. Хотите сидеть в клубе? Хрен с вами: стена каменная, с колючкой, на шармака не влезут. Главное, не открывайте вообще никому, какие бы там бумаги ни показывали. Только мне лично. Ну, либо Легату. Да, и флип гонять не вздумайте, приказано сбивать вообще всех, разбираться некогда и некому. Сколько вас там, четверо? Превосходно, пожарную магистраль подключите, насос на резервный генератор — и держите давление в рукаве. Брандспойт с ног свалит любого!
Сидеть на попе ровно учат в школе, учат замордованные тетки с начосами, учат взрослые. Те самые взрослые, которые, вот парадокс! — балдеют от хриплого баритона Владимира Семеновича Высоцкого: “А в подвалах и полуподвалах ребятишкам хотелось под танки!”
Он-то, Высоцкий, теперь не запутавшийся в трех бабах наркоман — а сокровище эпохи, достижение предков — разве что на пол-буковки ниже Гагарина...
Короче — Марк стучал в ворота домов по четной стороне улицы, а Хорн и Змей — по нечетной. Нигде никто не открыл, только в последнем доме высунулся из калитки скуластый мужик и хрипнул:
— Чего надо?
— Семен Игоревич, — Змей выступил вперед, — вон, у вас во дворе бревна. Перегородим улицу.
— А... Ты... — скуластый сосед помялся. — А зачем?
— Ты чего, не видишь, что в городе? — Хорн даже не прикидывался вежливым. — Или думаешь в одну каску отбиться от всей толпы, что ли?
Мужик показал икону над брамой:
— Нам бояться нечего, не жиды.
— Тю! — Хорн аж присел, хлопнув руками по джинсовым ляжкам, — да им насрать! Главное, у тебя есть чего вынести. Прошли те времена, когда убивали за идею.
— Тем более, — оскалился мужик. — За голый нех*й умирать не пойду. Вы ж теперешние комсомольцы-мозгомойцы, ударники капиталистического труда, будущие руководители, надежда и опора страны. Вы и стойте насмерть за свои значки. Как там... “Будущий раководитель, судьюк, ментяра”? Отрабатывайте пиджачки-кабинетики.
— Интересно получается, Семен Игоревич, — Змей прищурился. — Это мы вот рядом живем, а вы так про нас думаете?
Тут с противоположной стороны подошел еще мужик в растоптанных кирзачах, которыми явно только что гребли бетон, в мешковатых черных штанах, в туго натянутом на брюхе свитере. В левой руке толстяк открыто нес обрез винтовки Мосина, по всей видимости, купленной у “черных копателей”, не то и самолично добытой на старых рубежах по южной окраине города, где фронт продержался несколько недель такого же горячего августа — только в сорок первом году; и Змей, глядя на затвор мосинки — “стебель, гребень, рукоять!” — опять ощутил себя попаданцем в сорок первый год... За страхом смерти, оказывается, никуда уезжать не надо!
Круглобрюхий сказал:
— Хлопцы, шли бы вы по домам. Не дадут вам даже и значков, не надейтесь. Вон мой оболтус третьего дня увидел, что в поле комбайн горит — позвонил в пожарную часть. А приехали следаки, завернули дурню ласты. Два дня в обезъяннике держали и прессовали, чтобы сознался в поджоге. Хорошо хоть, не покалечили. Так он сказал — пускай теперь при мне хоть немцы Хатынь жгут, отвернусь и мимо пройду. Не видел, не слышал, не участвовал, не привлекался! На*уй те соцбаллы — береги е*ало!
— И вообще, — Семен утерся рукавом, — есть же ОМОН. Как праздник, от воронков не пройти. Сейчас в городе порядок наведут и приедут.
Хорн только рукой махнул:
— Пока доедут, ваших баб выдрать времени хватит. А если там, на повороте, улицу завалить, им останется только мимо всего района. Заборы на перекрестке бетонные, с колючкой, огородами не пролезут. Ни на станцию, ни в строймагазин, тем более, на спичечный комбинат — охрана точно не пустит. Самое малое, на два часа застрянут, а тут бы уже и ОМОН успел. А не остановим в горловине, расползутся по всему району, тогда всем жопа. Не в каждом же доме мужик! Да и бутылку Молотова на крышу кинуть много ума не надо.
— Андрей!
— Семен! Живо домой!
— Нечего там! — на два голоса завизжали бабы, не показываясь, однако, из-за калиток, чтобы не попасть в камеры браслетов.
— Без тебя разберутся!
— Пускай сами отбиваются!
— Ты мне дома нужен!
— Как пенсионный возраст поднимали, нас не спрашивали!
— Как бензин каждое воскресенье на копейку дороже, так нам плати, а как защита надо, так мы же на баррикады?
— Покажи личико, политически грамотная? — огрызнулся Марк, и Хорн потянул его за рукав:
— Ты чего хочешь от свиней? Они в небо смотрят, когда уже на шампуре крутятся!
Мужики не подняли глаз, но вздрогнули оба. Тетка с нечетной стороны аж захрипела:
— Ты! Подонок!
— Подонки сейчас придут, — усмехнулся Змей. — И разницу, как бы это предметно сказать, разложат. И, как бы это предметно сказать, разложат не только разницу. Семен Игоревич, а как вы дальше рядом с нами жить собираетесь? После такого?
— Пошел на х*й, — сосед закрыл за собой калитку — бережно, чтобы не отвалилась прибитая на живую нитку икона.
Змей повернулся и молча зашагал в сторону клуба. Хорн и Марк догнали его шагов через двадцать.
— Лица их записал на браслет?
— Записал, — Змей пожал плечами, — только я не хочу их помнить.
— Ну, та-а-ак... — Хорн почесал подбородок. — А делать чего? Хер с этими, не хотят себя защищать — но так же и до клуба дойдет, а там единственный Шарк. Расползутся по закоулкам, не уследим.
— Нас нисколько, — Марк сжимал и разжимал кулаки. — Набралось бы нас полсотни, перегородили бы улицу стеной щитов — и флаг им в руки, рвать жопы по колючке на трехметровых заборах.
— Щиты... — Змей поскреб затылок. — Марк, ты же по античности, так? Рим, поздний Рим, Византия, так?
— Ну так... — Марк хлопнул себя по лбу:
— Точно! Византия!
Хорн выругался:
— И как подумаешь, что нам бы ОМОНа всего лишь отделение...
* * *
— ...Отделение вот на этот проулок. Местные звонят, что толпа идет. Боятся, к ним завернут.
— А дроны что?
— Вот картинка... Да, похоже, что все идут прямо, а эта масса в поворот, и мимо магазина... Сюда.
— Точно сюда? Там же клуб этот... Помнишь, где толстый жиденок нас оккупационной властью называл? Вот пускай теперь и выкручиваются сами, без полицай-орднунга, юден коммунистен партизанен... Будут знать, суки, чего стоит в городе порядок... А гэбисту скажи: людей не хватает, сейчас на разъезде отбиваем цистерны с газом. Если какая тварь додумается поджечь сорок две тонны пропана, полгорода нах*й сдует. Пока что не до частного сектора!
* * *
Из частного сектора доносились уже хлопки дробовиков. Если прислушаться, различались и крики. Только прислушиваться Змей стал бы в последнюю очередь. Он двигался как в тумане, сам себя ощущая со стороны, персонажем фильма.
Хорн ворочал бидоны аккуратно, спокойно, с каменно-застывшим лицом, потому что ни от родителей, ни от сестры не пробилось ни одного звонка.
Родители Марка жили далеко в селе, так что парень о них не беспокоился.
— Греческий огонь даже варягов останавливал, — Марк опрокинул последний бидон. — Огню плевать что на доспехи, что на силу, что на храбрость.
Змей посмотрел на толпу в дальнем конце улицы: ничего сверхъестественно-страшного. Мужчины в темных пиджаках, брюках. Разве что в расстегнутых воротниках вместо рубашек у кого футболка-тельняшка, у кого жидкие седые волосы, у кого мутное пятно наколки. Не в ногу, и уж подавно не строем: три-пять человек несколько впереди, потом основная масса, слившаяся в тучу, а вокруг и позади массы другие люди — фехтовальный опыт Змея подсказал, что эти другие ступают легче, не прихрамывая, не отсапываясь, точь-в-точь овчарки вокруг стада. Под пиджаками овчарок наверняка что-то имелось — так же, как у самого Змея электрошокер, только взрослое.
Люди не торопились — три пацана поперек проулка не казались им опасными. Да и ситуация не та, чтобы задумываться. У всех горели щеки, у всех дыбом стояли мелкие волоски на хребте.
А чего я? А я — как все! Я и на Куликово поле готов, и на Берлин — разве моя вина, что вождям хватило ума только на погром?
Передние скалились напряженно, внимательно, готовые прыгнуть и вперед, на добычу — и назад, если вдруг чего. Лица толпы Змей не различал, но не беспокоился: браслеты всех запишут, и дроны милицейские, наверняка, тоже. Уж если пишет клубный дрон под управлением Шарка, наверняка и более серьезные конторы не филонят. Всех установят, всех потом выловят...
