Свинцом и фосфором: Страж империи

— Да уж, — кивнула Скарлетт, — у бродяги какого-либо иного шанса на спасение при такой встрече попросту нет...

Я ухмыльнулся:

— Будь я бродягой — достал бы обрез и много-много ртутных градусников... Тогда шанс был бы.

Скарлетт тоже начала улыбаться:

— А, ты про наш старый обычай... Слушай, как ты думаешь, может ли этот Тарик быть прав? Что, если тот господин внезапно настоящий одержимый? Одержимый, как правило, знает все, что знала жертва, если вселился в живое тело, а не теплый труп — это факт. Со временем он постигает устройство нашего мира и социума — тоже факт. Надо думать, он способен и речь освоить в совершенстве, и управление машиной. А вот колеса ему менять не приходилось — оттого и стоял в задумчивости...

— Нет, — покачал головой я. — В теории, конечно, одержимый мог бы освоить все то, о чем ты говоришь, если бы не одно 'но'. Натура их, стремящаяся к разрушению. Все, что осваивает одержимый, он осваивает с одной целью. Более успешно убивать и разрушать. И в этом разрезе еще не факт, что он вообще разумен в нашем понимании. В краю свартальвов есть такое животное хищное — 'сгукг', что означает 'подражатель'. Оно похоже на шестиногого паука размером с собаку, которое в совершенстве перенимает звуки, издаваемые его добычей. Он запоминает все звуки и, обнаружив недосягаемую жертву в укрытии, прячется рядом и начинает издавать звуки. По очереди. Если, положим, один из этих звуков — позывок самки на спаривание, то он выманит из укрытия самца, сожрет его — и впредь будет пользоваться только этим звуком. Он умеет приманивать самок звуками их детенышей и так далее. Свартальвы держат их как домашних животных и дрессируют. Сгукг с легкостью осваивает целые фразы, которые приводят к нужному результату — получению еды. Например, как тебе просьба 'досточтимый хозяин, одари своего любимца кусочком мяса', высказанная голосом хозяина? Свартальвы даже соревнуются в том, кто научит своего сгукга более длинной и витиеватой фразе. Сгукги умеют просить именно ту еду, которую хотят в данный момент. Но значит ли это, что сгукг разумен и понимает смысл издаваемого звука? Правильный ответ — нет. Я полагаю, что с одержимыми та же фигня, только они еще и содержимым мозга жертвы пользоваться умеют. Но вот настолько совершенная имитация, как дворянин, живущий среди людей и водящий машину...

— А почему нет, если это приводит его к нужной ему цели? Ты же сам рассказывал мне про одержимого в картинной галерее...

— Потому, что мне их цели прекрасно известны. Сгукг теряет желание обучаться, как только получает кормежку. Все, он сыт, и обучать его далее можно только когда животное снова проголодается. Одержимый способен вести себя как человек, чтобы добраться до жертвы или спастись от преследования — этим его интерес к мимикрии исчерпывается. Одержимый имел одежду, умел маскироваться под рабочего, знал, в какую дверь входить — но жил почему-то в канализации, от людей подальше, в том числе и от тех культистов, которые снабдили его едой и вещами. Вспомни рассказ Йоахима — он куда более правдоподобный. Одержимый, если это был он, не сумел провести бродягу, а почему? А потому, что для этого нужно абстрактное мышление. Вот будь у меня задача переманить Йоахима на ту сторону ручья — я бы иначе сделал. Выполз бы из-за кустов со словами 'помоги, я ногу сломал'. Но для одержимого не очевидно, что такое поведение с легкостью приманило бы человека. Ему чуждо все человеческое, он ничего не знает о склонности людей к взаимопомощи... То есть, в голове жертвы это знание было, но вот в мышление эфириала оно не вписывается. Я повторю тебе то, что говорил курсантам. Одержимый — это непостижимая, абсолютно чуждая нам сущность. Его нельзя понять умом. Он не разумен в нашем понимании и не подчиняется логике и законам нашего мира. Одержимый — это одержимый, и тут ничего нельзя ни прибавить, ни убавить. Можно только стрелять.

* * *

Вернувшись в свою комнату на базе, я первым делом включил терминал и сразу увидел значок нового сообщения. Сообщение — с пометкой, что это непроверенный пользователь, но раз он получил где-то координаты моего терминала...

Внутри — сопроводительное письмо о том, что к сообщению прикреплен запрашиваемый мною видеофайл, и сам видеофайл.

Я его запустил увидел мир где-то с уровня груди. Носитель камеры куда-то идет, говорит у входа с охранником в подозрительно знакомой форме, предъявляет документ, расписывается, заходит в помещение, стоит, ждет некоторое время, а затем его пропускают в какую-то комнату. Еще чуть погодя в нее зашла девушка, и я моментально ее узнал. Сабрина собственной прелестной персоной. Камера, правда, на груди, видимо, замаскирована под пуговицу, но мне приходилось видеть Сабрину в аналогичном ракурсе, хоть обычно и без ее форменного жакетика с едва заметной надписью 'Собственность Дома Керриган'. На шее — тонкая серебряная цепочка, и я догадываюсь, что на ней — тот самый кулон, который я однажды ей подарил.

— Добрый день, — сказал носитель камеры. — Мне поручено передать вам вот это.

И он протянул ей коробочку.

— Что это? — удивилась Сабрина.

— Понятия не имею. Откроете — увидите.

Она открыла коробочку, некоторое время смотрела, а затем ее глаза расширились от внезапной догадки.

— От кого это? Кто вам это дал?!

— К сожалению, не знаю. Я всего лишь помощник третьего атташе при посольстве, просто выполняю поручения. Сказали, куда принести и кому отдать — что я и сделал. Всего вам доброго.

В тот момент, когда он начал поворачиваться, чтобы уйти, я еще успел увидеть, как Сабрина пытается утереть слезинку.

Итак, теперь она почти наверняка знает, что я жив. Что и требовалось.

* * *

На следующий день тренировки возобновились, снова вроде как началось обычное монотонное житье-бытье, но уже вечером позвонил Ян Сабуров.

— Такое дело, Александер, — сказал он. — Мы насобирали для вас тут и там боеприпасы для 'кишкодера'. Кое-что дал Потоцкий, у него нашлись образцы еще со времен Херсонесской войны. Еще мы отыскали несколько упаковок бронебойных и картечных боеприпасов, а также несколько ваших любимых 'слонобоев'.

— Надо же, — обрадовался я. — Ведь можете же, когда очень захотите.

— Ага. Для этого пришлось основательно покопаться в пыли. Вначале архивы, потом склады, куда шла всякая ерунда из рук трофейных команд. Еще выяснилось, что у одного дворянина имеется 'испытательное ружье' свартальвов, в которых эти самые свартальвы испытывают рунные боеприпасы, изготавливаемые для Содружества и аркадианских эстэошников...

— Ого, — присвистнул я, — откуда у него такая штука?

— 'Эта штука' — на самом деле, ничего особенного. У свартальвов это просто ствол в станке с дистанционным ударно-спусковым механизмом. Само устройство достал дед этого человека, а отец впоследствии нашел где-то мастера, который приделал к стволу рукоятку, спуск и приклад. Получилось такое себе 'оружие последнего шанса' — огневая мощь от 'кишкодера', но однозарядное. У него же были и боеприпасы, тоже раздобытые дедом — вот несколько штук он для вас пожертвовал. Рунные зажигательные.

— О, ну это вообще замечательно! Я такие только на видеозаписях в учебке видел, но даже в руках не держал, безумно дорогие патроны.

— Ну еще бы, — хмыкнул Ян, — изготавливаются поштучно.

— Так вы уже собрали передатчик?

— Собрали. Девять с половиной кило, причем даже умудрились встроить видеосвязь, и благодаря этому вы не просто сходите в Зону, а проведете оттуда первый в истории видеорепортаж.

Я ухмыльнулся:

— Толково придумано.

Ян тоже начал ухмыляться:

— Нет-нет, это еще не толково. Толково то, что теперь за вашим походом будут смотреть зрители в прямом эфире, а всяческие злопыхатели, до сих пор утверждающие, что ваши дела в Зоне — вранье, заткнутся раз и навсегда. Более того, отец уже продал эксклюзивные права на трансляцию главному телеканалу страны за безумную по моим меркам сумму. Вопросы с финансированием школы на ближайший год полностью решены. У вас будет все, что можно купить за деньги. Главное — вернитесь живым.

— Это значит — все, кроме некроманта, да? Ладно, придется подсуетиться на этот счет самому... Завтра же беру выходной и айда на Край.

* * *

Мои самые радужные мечты разбились о суровую уродливую реальность. Я шел в Зону со старым добрым 'кишкодером' — и с такими боеприпасами для него, о которых раньше и не мечтал никогда. Все, чего я хотел в тот момент — встреча с какой-нибудь приблудой покруче. С кем-то вроде древнего одержимого-рейтара, грохнутого мною в центре Зоны, или того выродка, который был еще круче рейтара и с которым мы разошлись с нулевым счетом. Попадись он мне теперь — и уж второй шанс я использую по полной.

Но то ли это был мой несчастливый день, то ли наоборот — счастливый день одержимых. Я вперся в Зону на восемь гребаных километров и по пути не повстречал ровным счетом никогошеньки. После шестого километра, основательно разочаровавшись, я плюнул на осторожность и полез на ближайший холмик, чтобы получить обзор, игнорируя увещевания Яна и его радиста.

Все тщетно. С холма я дал зрителям возможность обозреть безжизненный пейзаж Зоны.

— Прочувствуйте момент, дорогие телезрители, — с довольно едкой иронией сказал я. — Впервые человечество видит Зону изнутри на глубине более трех километров, не находясь в ней. Раньше это была сомнительная привилегия тех, кому по долгу службы приходилось лично уходить так далеко в эти гиблые места, и такая 'экскурсия' в большинстве случаев стоит жизни... Ну ничего, я уже предвкушаю, как приеду сюда на огнеметном танке, а тогда уже хоть прячься, хоть не прячься... Ян, слышите меня? С вас танк для покатушек по Зоне! Давно пора решить эту проблему раз и навсегда.

— Слышу четко и ясно!

— Трансляция идет?

— Ага. С вами прямо сейчас где-то двадцать миллионов человек. На улице за окном даже транспорт почти не ходит — все у телевизоров.

Я поперся дальше и через два километра добрался до древней деревеньки, давно поросшей сверху донизу странными кристалликами и в таком виде простоявшей не одну сотню лет.

— Такого нигде не увидишь, — прокомментировал я. — Парадоксально, но эта деревня стоит тут практически в таком же виде, в каком была, когда люди ее покинули или погибли. Будто время тут остановилось. Думаю, в некоторых домах даже можно найти остатки еды, игрушки, вещи, украшения... Если богатый дом отыскать — даже золото можно найти, просто потому, что здесь некому его взять. Одержимым оно ни к чему, а эстэошникам тем более. Золото — последнее, о чем позаботится человек, оказавшийся в Зоне... Так тут все и будет стоять и лежать, пока Зона не исчезнет... Жутковато, да? А вот прикиньте — выскакивает мерзейшая тварь из окна мне навстречу, и по всей стране пара сотен тысяч разрывов сердца... Да ладно, шучу. Вокруг на пятьдесят метров — никого. Ладно, проверю тут все.

Но деревня оказалась совершенно пуста. Я уже собрался иди дальше, но Ян сообщил, что начинаются помехи.

— Видимо, мы не рассчитали мощность, — сказал он, борясь с треском и паузами, — и облегчили передатчик слишком сильно, что, в свою очередь, сказывается на защите. Поворачивайте назад.

— Передатчик тут оставить?

— Если это необременительно — принесите обратно. Надо бы обследовать, как на него повлияла Зона, какой расход батареи... Да и парням на Краю спокойней будет вас впускать, если трансляция не прервется.

— Понял. Ладно, чего не сделаешь ради науки...

И я попер назад, не солоно хлебавши. Вот где эти мрази, когда они нужны?! Неужто засекли мое присутствие? Вот только как они это сделали? Одержимые не в состоянии отличать эстэошника от обычного человека. Узнать меня в лицо тоже вряд ли возможно, потому что даже если бы я попался на глаза кому-то их тех одержимых, с кем встречался в прошлый раз и кого не смог убить — ну, а как меня издали узнать-то? Особой зоркостью они не отличаются, некоторые изредка обладают острым зрением, но не так, как у орла. И потом — я сильно сомневаюсь, что одержимый способен запоминать лица людей. Симметрия им слишком отвратительна и непривычна.

Наверное, сегодня просто не мой день.

* * *

Через два дня мне позвонил давешний знакомый из службы безопасности и осведомился, не заметил ли я чего необычного за кадетом Добровским.

— Нет, не заметил, — ответил я, — если не считать его успехов. Он стабильно держится в десятке лучших, и это наводит на кое-какие мысли.

— Поделитесь? — спросил агент.

— Ага. Я прочитал его досье — действительно странно, что при своих прежних слабых результатах он стал вторым при отборе, обойдя куда более многообещающих кандидатов. Я посмотрел его результаты за все дни, начиная со второго — ну, в первый не было тренировок — и обнаружил, что в самом начале он показал весьма жалкие результаты, в самом хвосте своей группы. А затем начал прогрессировать, и кривая его прогресса — самая крутая из всех. Сейчас он заслуженно в десятке сильнейших по части физы, а с учетом теоретической и тактической подготовки — в тройке лучших. И я не могу этого объяснить. Если он был слабаком и прошел на допинге — откуда такой крутой прогресс? С другой стороны, я почти уверен, что допинг был, потому что пока мне не удалось выжать из него результаты, показанные им на отборе. Этот секретный допинг — его можно принимать малыми дозами?

— Да, — подтвердил агент, — но с оговоркой. Доза в треть расчетной или ниже не оказывает заметного эффекта. Половина дозы дает эффект в четыре раза меньше полной — то есть едва заметный, и к тому же очень короткий. Чтобы получить ощутимые показатели, нужно принимать минимум три четверти дозы. Другими словами, неясно, откуда он продолжает брать допинг, потому что после подозрения об утечке в лаборатории были предприняты беспрецедентные меры безопасности. Наводит на мысль об иностранном шпионе, но мы пока не нашли ни малейших тому подтверждений.

— Ну, способ прояснить ситуация я предложил еще при первом разговоре, помните?

— Я потому и звоню. Мы колебались, подозревая самые невероятные и сложные многоходовки с вашим участием, но после вашей трансляции из Зоны убедились, что вы, по крайней мере, тот, за кого себя выдаете. Вам будет удобно, если я привезу препарат прямо к вам?

— Вполне. Только один момент, агент. Доз должно быть две, и одну из них я заставлю принять человека, который мне их принесет. То бишь вас. Сами понимаете, почему такая мера предосторожности. Ведь вы же не принимали препарат ранее?

— Понимаю. Хорошо.

В обед он пришел на проходную, причем не стал сверкать удостоверением, и дежурный сообщил мне о 'каком-то человеке'. Я провел его во внешний периметр и попросил Арнстрема предоставить нам комнату для разговора.

Агент поставил передо мною две ампулы с непонятной маркировкой.

— Вот. Которую из двух мне принять?

Я убедился, что обе ампулы идентичны, взял обе в 'коробочку' из ладоней, словно игральные кости, и потрусил на случай, если агент знает, какая из них 'плохая'. Затем я вручил агенту одну из них, тот отломал у ампулы носик и выпил ее содержимое.