Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Ставший более скромным Авенир делал и это. Весь был большой, щебень грузили щедро. А надо было не отставать от старшего и куда более закаленного неволей напарника. Измученный работой Авенир держался лишь на самолюбии. Его сбитые в кровь ступни, уже начали зверски роговеть, что причиняло новые страдания, и заставляло зверски чесаться. Так работа и текла, словно водопад из пота.
Под вечер Авениру приказали сесть и как бы грести веслами, передавая крючьями ведра для промывки. Это несколько снизило нагрузки на многострадальные ноги мальчишки, но зато капитально разработало спину, пресс и плечи. Авенир изнемогал, пару раз был близок к потере сознания, но мастерские удары плетью, возвращали пацана к реальности. Кроме мук усталости добавлялась еще и жажда, и начавший довольно остро ощущаться голод.
Так прошла первая неделя. Княжич Долгоруков себя словно сжал в кулак. Боль, боль, боль! Боль и жуткая усталость везде, ни отсталость, ни кровинки, ни жилки, ни косточки не тронутой болью. Он стала своеобразной частью сознания юного невольника, охватив все существо. Даже мир померк, стал черно-белым, а конечности превратились в протезы, теряя чувствительность, кроме ощущения, что твоя плоть в сплошном кипятке. Впрочем, на восьмой день Авениру уже стало чуть легче, даже окружающее воспринималось уже не так расплывчато и дико. В этот день рабам во время обеда, дали в честь праздники полежать один часок. Авенир вытянулся в траве, он уже мог спать, даже не смотря на распоротую, быстро заживающую на юном, здоровом теле кожу. Его сосед, уже видимо бывалый в тяжелом рабстве мальчишка заметил:
— У тебя стало пропадать безразличие в глазах. В них читается не только мука, это значит, что ты, скорее всего еще продержишься не один год.
Оживающий Авенир, любопытствуя, спросил соседа:
— А ты давно тут?
Тот с некоторой гордостью ответил:
— Уже четвертую весну! Мне было одиннадцать когда, я попал сюда, а уже четырнадцать. Из той партии рабов, что я начинал, нас вместе пригнали, выжило не более половины. Причем большинство умерли в первый же месяц. Так что можешь себя поздравить с первым взятым барьером!
Потомок князей Долгоруких с нарочитой веселостью, подмигнул в ответ:
— Надеюсь и не последним! Придет время, и разогнем плечи, станем свободными! Пусть рабство сгинет в бездну навсегда!
Напарник сразу же ответил:
— Пусть сгинет! Мне зовут Николай, а тебя как?
— Авенир! Или точнее княжич Авенир Долгоруков!
Мальчишки пожали друг другу руки и снова приступили к работе. Княжич-раб даже зримо ощутил некое облегчение. Так миновал и этот день, после чего последовал куда более спокойный, чем прежде сон. Но вот на следующий...
После завтра новичков( их стало уже на три мальчика меньше) отвели отдельно объявили:
— Слушайте мерзкие рабы-малолетки! Вас теперь должны навечно пометить, чтобы вы преданно служили своим хозяевам! — Главный надсмотрщик, произнося подобные слова, ревел как медведь. — И без глупостей, пуанцовка будет по всем правилам, раскаленным железом на грудь! А теперь шагом марш.
Авенир невольно содрогнулся, его страшила не столько боль, к которой он уже успел привыкнуть, как унижение... Его клеймят как последнюю скотину, как... Раба! А значит: это будет обозначать последнее расставание со свободным прошлым и счастливым детством! Надо что-то придумать, что такое, чему ....
Неожиданно рядом с мальчишкой оказалась высокая, атлетически сложенная девушка, в одних лишь прозрачных трусиках. Она выглядела не слишком естественно, так как обычно мужчины и женщины работали раздельно, да и янычары в каменоломнях, и при возведении стен слабый пол использовали редко. Ну разве, что в качестве наказания слишком уж строптивых рабынь.
А девушка к тому же была настолько прекрасна, с золотисто-оливковой, чистой и гладкой не смотря на все удары плеткой кожей, и сусальным цветом волос, что её место в гареме султана, а не на каторге. Но что возьмешь с Богини-Создательницы. Она даже нарочно провоцирует надсмотрщика, чтобы тот огрел её плеткой, показав босыми пальцами ног ему кукиш.
Затем нежные руки обняли за шею и плечи княжича. Сильная, ноющая боль от скопившейся молочной кислоты пропала. Равные писуги от плеток на спине перестали ныть, а волдыри от факела сошли.
Арлекинада тихо шепнула мальчику-рабу, на ушко:
— Ты не бойся! Будь мужчиной и терпи... Как терпят даже Всемогущие Боги!
Надсмотрщик злобно окрикнул девчонку-демиурга и яростно вложившись в удар огрел её бичом. На мускулистой спине появилась алая полоска. Арлекина содрогнулась и чмокнула на прощание Авенира в пересохшие от жажды губы:
— Мужайся!
Снова её спину обрушивается плеть. Османам и не вдомек, что они на самом деле созданы не Аллахом, а это голоногой девицей-рабыней, спину и плечи которой "ласкает" кнут. Арлекинада изгибает ножку и ловко ловит босыми пальчиками летящую к ней плеть. У османского надзирателя вылезают глаза из орбит, он пытает вырвать плетку назад, а рабыне дергает, заставляя надсмотрщика грохнуться на камни.
Тут же богине-демиургу подскакивают многочисленные стражники, и начинают лупить со всех сторон плетьми. Мускулистая, почти нагая девушка, сгибается под градом плетей. Её лупят так, что лопается упругая, золотисто-медная кожа. Стекает кровь... Арлекинада тихо стонет — уже по-настоящему больно. Избиваемая кнутами обнаженная рабыня, это уже не так гордая и надменная Создательница секстильонов обитаемых миров. Она теперь кажется жалким, и окровавленным месивом из лавки мясника.
Арлекинада в почти обычном человеческом теле, чтобы все познать и все прочувствовать. Она может уставать, ощущать жуткую боль, и даже терять создание. Или захотеть отключиться, когда больно так, что уже нет желания получать добавку.
Когда девчонка затихла, надсмотрщики прекратили избиением. Затем чернокожий стражник уже по традиции поднес пылающий факел, к босым ногам, и огрубевшим, мозолистым пяткам разбитой в месиво девицы. Послышался треск пламени, и разнесся сильный запах паленого мяса. Голодные мальчишки-невольники невольно потянули носами, аппетитный аромат, напоминающий жаренный шашлычок.
Арлекинада громко вскрикнула, и вскочила. Девушка шатало, по всему её телу протекали кровавые ручейки, а кожа рассечена. Тем не менее, он пусть и нетвердо, держалась на ногах. Её лицо побледнело, под изумрудно-сапфировыми глазами проступили темные круги, но взгляд сохранял достоинство и властность.
Старший надсмотрщик сухо приказал:
— В кандалы её... Пускай сегодня отлежится, а завтра вкалывает в оковах!
Прихрамывая Арлекинада отправилась к рабскому бараку...
Ну, а тем временем русские войска, творили историю.
С прибытием (1 сентября) 9-й дивизии силы Кутузова возросли до 25 тысяч, и теперь он сам обложил укрепленный османский лагерь, устроив линию редутов, примыкавшую флангами к Дунаю. Османы сами виноваты, что вели себя слишком пассивно, перепутав осторожность с трусостью.
Кутузов впрочем, хорошо смог изучить турецкую психологию. Недаром ведь, одноглазый полководец сумел просчитать ходы самого Наполеона Бонапарта.
В то же время созрел у Кутузова весьма отважный план: он решил переправить часть своих войск на правый берег, отбросить остававшуюся там часть османской армии и таким образом отрезать у визиря его сообщения. Впрочем возможно, подобная идея у сухопутного "Нельсона" появилась, еще когда он принял очень непопулярное решение оставить Рущук. В этом случае сдача города-цитадели обретала смысл. Хотя опять-таки, был риск, что визирь до самого вторжения Наполеона не рискнет сунуться за Дунай. В этом случае карьера Кутузова оказывалась под угрозой. И весь ход истории мог бы оказаться иным.
Но расчет полководца к счастью оказался верным. У визиря хватило смелости только на половину — Дунай перейти, но активных действий не вести. Так что руки у русского Ганнибала развязаны. Можно и самому перейти Дунай Для выполнения этого предприятия ещё с середины сентября началась заготовка на реке Ольте плотов и паромов.
Визирь пассивно выжидал со своей армией, но строил расчет на активность своего подчиненного. Который может взять на себя риск, и позволить в случае успеха навалить на Кузова с двух сторон.
Между тем Измаил-бей дважды (17 и 30 сентября) атаковал Засса, чтобы открыть себе путь к Журже, но оба раза потерпел неудачу. Тогда визирь приказал ему возвратиться за Дунай, двинуться к Лом-Паланке, где собрано было много судов, и, переправившись там опять на левый берег, выйти в тыл Кутузову.
Однако драгоценное время было упущено. Следовало или перейдя Дунай действовать решительно, или вообще держать свои силы за водной преградой. Русский Ганнибал, своевременно узнав об этом замысле, послал к Лом-Паланке отряд полковника Энгельгардта, которому и удалось в ночь на 27 сентября уничтожить стоявшие там османские суда. Турки не позаботились об своевременной охране. Теперь у Визиря подорвались тылы. Узнав об этом, Измаил-бей уже не решился двигаться из Калафата.
Но если боксер опускает руки, его начинают лупить самого.
Вслед за этим план Кутузова был приведен в исполнение: 1 октября отряд генерала Маркова (5 тысяч пехоты, 2,5 тысячи конницы и 38 орудий) переправился на правый берег Дуная и 2 октября, на рассвете, внезапно атаковал остававшиеся там османские войска.
Надо отметить, что турки имели перевес в силах, но не озаботились, об должной организации разведки. Их орды, поддавшись паническому страху, бежали частью в Рущук, частью к Разграду. Вслед за тем Марков, выставив на правом берегу, свои батареи, стал громить лагерь визиря. Тогда визирь немедленно обратился к Кутузову с просьбой о перемирии, но, не дождавшись ответа, ночью переплыл на лодке в Рущук. То есть поступил трусливо: покинул армию, передав начальство Чапан-оглы. 3 октября русская дунайская флотилия окончательно прервала сообщения с правым берегом, и остатки османской армии за истощением всех припасов постановлены были в отчаянное положение.
Тем самым Кутузов оказался прав. Он словно в гамбите пожертвовал пешкой — Рущуком, но спровоцировал противника на губительную для себя игру. Впрочем, сам по себе факт наличия Дунайской, русской флотилии, делал переход, через Дунай почти самоубийственным. Прояви визирь больше осторожности, Кузов мог бы оказаться в положении шахматиста, отдавшего проходную пешку, и позволившего противнику построить неприступную позиционную крепость.
10 и 11 октября Туртукай и Силистрия заняты частями 15-й дивизии; в то же время и действия против паши Измаил-бея шли успешно. Турецкая армия значительно уступала в качестве российским войскам, теперь еще на стороне у Кузова оказалось и количество. Боевые столкновения завершились отступлением Измаила к Софии. Такое положение дел заставило наконец Порту склониться к миру.
Но Бухарестский мирный договор будет подписан только 16 мая 1912 года. А когда еще дело дойдет до освобождения пленников? Бюрократическая машина, как османская, как и русская весьма медлительная.
А если учесть, что на носу и война с Наполеоном, то возращение княжича на Родину, еще ой как долгая песня. И пока длиться суровый 1911 год.
Авениру Долгорукову и впрямь приходилось очень даже нелегко. В частности, очередное унижение и боль клеймение. Сама процедура была простая. Мальчишек невольников-новичков построили по росту, и начали с самых высоких. Подхлестывая пацанов по голым спинам, вводили в особую комнату, с пылающим камином. Там "жертве" связывали руки, так, что сводили вместе локотки. А затем исполинских размеров мавр прижигал их специальным железным, на деревянной ручке тавро. Запах паленого мяса был весьма сильным, даже снаружи. А в комнате, без окон царил полумрак. Княжич Авенир не на шутку испугался и даже, хотя разумом и понимал, что бесполезно и напрасно он себя лишний раз "опускает" завопил:
— Дяденьки не надо! Хозяева не надо! Я больше так не буду! Я все для вас сделаю!
Мальчишку-княжича подхватили мощные, закаленные, почти двух метровые янычары-легионеры, легко, как тряпичную куклу оторвав от пола. Напрасно дергались босые, пыльные ноги мальчугана, который все громче и громче вопит от неподдельного ужаса.
Палачи страшны, а мавр и вовсе показался Везельвулом из преисподней. К плечу прикоснулся раскаленный металл. Авенир, хотя уже и успел привыкнуть к боли, завопил еще более громким, чем прежде благим матом. Из плеча повалил, дымок, запах паленого стал сильнее. Хотя мавр держал покрасневшее от жара тавро совсем недолго (он ведь должен, сделать знать, а не покалечить мальчишку), Авениру пока он вопил, это показалось вечностью.
Затем мавр-пуанцовщик плеснул на помечено плечо холодной воды, а после нагретого масла. Клеймо все еще жгло, но уже слабее и Авенир собрав в кулак волю, перестал орать. Его вывели на улицу, и дали выпить воды, слегка подкрашенной перекисшим вином. В общем клеймение не несло в себе ничего не обычного, хотя ощущение у княжеского сына было самое паршивое. Вот он окончательно потерял в себе свободное, человеческое. Даже тело уже изуродованное и стало чужим. Он клеймен, он уже с печатью недочеловека — раба! И уже никогда не станет таким как прежде.
После чего Авенира снова повели на каторгу. Мальчик-раб тяжело трудился в каменоломнях, босиком, в одной лишь грязной набедренной, где по-прежнему хранил купюру в пятьсот русских рублей. Последнее хоть как-то утешала, он не совсем, нищий, у него есть что-то принадлежащее лично: пятьсот русских рублей, на тот момент, десяти годовая зарплата среднего рабочего в России! Княжич сумел сохранить её чисто случайно. Петька обладающий пышной шевелюрой умудрился вытащить её из кармана Авенира, когда их волокли янычары и скрутив в трубку спрятал ее в волосах.
Потом княжить её перепрятал...Но кого-то подкупить деньгой опасно. Во-первых, грубые османы могут и не поверить, что бумажка обладает реальной ценностью, а во-вторых, просто отберут. Но так, он хоть и невольник, но не совсем нищий. Иное горе: на нем рабское клеймо. И это так позорно, что лицо у княжича, темнее тучи.
Николай поспешил утешить своего нового друга:
— Не расстраивайся! Некоторые бывшие рабы, с такими же клеммами, становились преторами и квесторами!( Тут видимо, совсем не простой по происхождению пацан вспомнил Древний Рим!). А император Диолектан и вовсе был сыном раба. Главное не дай поработить душу.
Авенир хотел, был ответить, но уже в который раз, на них обрушились удары надсмотрщиков. На сей раз сын пахана-олиграха сдержал стоны, хотя когда попало плетью, по свежему, еще пылающему клейму это было очень больно.
И этот проклятый день, наконец кончился и Авенир очень хотел забыться во сне. Искренне рассчитывая, что вдруг явиться к нему сладкая и красочное греза, и он хоть в иллюзии своего мозга, ощутить себя человеком. Но эта ночь прошла без отчетливых сновидений.
Снова потянулись становящиеся все более и более рутинными дни. Правда уставать Авенир, стал намного меньше, неимоверная, рвущая, острая боль в мышцах, стала тупой, примерно как во время тренировочных "предолимпийских" сборов профессиональных тяжелоатлетов. Да конечно ощущение дискомфорта, и сильного нытья, от возросшей нагрузки, но не настолько, что не можешь, думать о постороннем, смотреть на окружающий мир, перекинутся парочкой слов или шуток с приятелями.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |