Маруся. Попасть - не напасть

— Между нами говоря, сударыня, его высокопревосходительство господин Храмов весьма заинтересовался.

Я изобразила живейший интерес. Да и изображать не пришлось, и так было интересно.

— Разрешил землю подешевле продать даже...

Я кивнула.

Тут тоже понятно.

Так-то земля, конечно, дороже. Но многое зависит от репутации, местонахождения и прочего. Участок рядом со столицей — там за десятину можно и пару тысяч рублей заплатить. Но то ж столица!

В городе оно и еще дороже будет. А здесь-то Сибирь, земля неплодородная, да и проклятая к тому же. Вдалеке от столицы максимум, что ты получишь — это сто рублей за десятину.

Максимум.

При условии, что это будет суперухоженный чернозем. За которым поколениями ухаживали.

А тут...

Но подтекст я расшифровала.

Вот почему меня на вечер пригласили, надо полагать, там и генерал-губернатор будет. Ох...

Сама-то я справлюсь, а вот как Аришка? Надо будет ей несколько раз объяснить правила и даже порепетировать. Хотя...

Она мещанка, даже если лопухнется где-то, ее поймут. И я сейчас мещанка.

Ладно, прорвемся.

— Я смогу... лично поблагодарить Петра Модестовича?

— Да, сударыня. Я думаю, завтра с утра...

Мы раскланялись, еще раз обменялись любезностями, и я попрощалась. К немалому удовольствию чиновника, которому не терпелось остаться наедине со взяткой.

Века уходят безвозвратно, но взятки носятся всегда...

Ах, эта сила классики в приложении к нашей современности.

* * *

Дома...

Дома было весело.

— Ёжь твою рожь!

А что я еще могла сказать? Оцените картину.

Маман, в платье потрясающего, реально протрясающего воображение оранжево-персикового цвета, сидит за столом и горько рыдает.

Прическа ее полностью соответствует цвету платья. Не знаю, сколько извели хны, чтобы этого добиться, но эффект... убийственный. То ли бешеный апельсин, то ли ошизелая морковь, то ли тыква-шизофреник...

Хотя нет. Овощи в природе такого цвета не приобретают. Это чернобыльские овощи, не иначе.

Куафер уложил кудельки в какое-то подобие башни, но с одной стороны башню круто растрепали. И глаз мамаше подбили.

— Откуда дровишки? — не удержалась я.

Мамаша взвыла втрое жалобнее, но куда там! Сочувствия у меня отродясь не было, а вот любопытство...

Маман с утра отправилась по делам.

В цирюльню.

Там ее покрасили, завили и элегантно уложили.

В магазин готового платья. Подобрала себе платье и шаль... шаль валялась неподалеку. Черная, да. Но с такими вырвиглазными розами ядовито-розового цвета, что это уже не имело никакого значения. На любом фоне были бы видны только розы.

А потом...

Есть пределы людскому кретинизму?

Таки нет, как говорят у Одессе. Таки — нет.

Маман отправилась попрощаться с Карпушей!

Я подумала, что ослышалась. Поковыряла в ухе, но — нет. Так все и обстояло.

Маман отправилась прощаться с любовником.

— Не чужие ведь люди, — всхлипывала идиотка.

Это — да, не чужие. Жаль, что об этом еще и жена Карпушина знала. С порога вцепилась мамаше в волосы, подбила глаз и пинками прогнала со двора.

Платье порвала, прическу растрепала...

Маман уже успела дойти до околотка, но почему-то у нее отказались брать жалобу. Вы, дамочка, сами все понимаете, женщина мужа потеряла, женщина в истерике, в состоянии этого... эффекта!

Одним словом, иди-ка ты, мадама...

Жалобу не примем, привлекать никого не будем, свали, откуда пришла.

Точка.

Маман свалила домой и последние три часа оплакивала прическу, глаз, платье и Карпа.

Я развела руками.

— Матушка, ну куда ж вас с такой блямбой под глазом? Пусть сначала пройдет...

А если мне повезет, там тебе и второй подобьют для симметрии!

Этого я уже вслух не сказала. Но...

Слов у меня не было. Одни эмоции.

А еще вопрос.

Нельзя ли мамочку куда-нибудь того-с, пока она мне всю малину не перегадила? Но куда?

В монастырь?

Я бы и не против, но монашек жалко. У них жизнь должна быть подвижническая, а не мученическая. Да и введу я их в грех. Ее ж через неделю всем монастырем закопают... на грядке с морковью.

— Нет у нас ничего к глазу приложить?

— Не-ету...

— Ну, вы бы к фельдшеру сходили. Вдруг у него что полезное найдется?

Мамаша вылетела за дверь.

Мне оставалось только вздохнуть.

Интересно, как с ней дети-то выжили? Не иначе, чудо Божье.

* * *

Синяк, увы, не прошел. Наоборот, стал еще более ярким, броским, отчетливым. Фельдшер не поленился лично проводить мать до дома, заверил меня в своем почтении, и посочувствовал.

Мол, никак-с.

Вот, если б сразу, другой вопрос. А сейчас уже сделать ничего нельзя, все налилось...

Это верно, такой лиловой блямбы я давно не видела.

Чудесный оттенок... неделя? Да?

Не меньше?

О, как замечательно!

Так, мирно и спокойно, под рыдания и страдания, проходил вечер. Пока Аришка не проговорилась. Про благотворительный бал, конечно.

Мамаша тут же сделала стойку.

— Я иду с тобой!

— Баронесса четко сказала, кому приходить.

— Мать всегда поймет другую мать! — с пафосом провозгласило это... кошмарище.

— Синяк...

— До бала еще время есть. Примочки поделаю, быстрее сойдет.

— И платье...

— И платье тоже есть теперь.

Я представила маман в этом жутком платье рядом с баронессой — и показала Аринке кулак.

Кто тебя, дуру, за язык тянул?

Кажется, девчонка и сама поняла, что молчание — золото, но поздно. Мамаша уже строила грандиозные планы. А я прикидывала, что можно купить в аптеке.

Либо снотворное, либо слабительное. Тут главное с дозировкой не ошибиться, не травануть старую дуру. Нейтрализовать — и хватит с нее.

Не с собой же тащить в самом-то деле? Это невозможно!

Спорить заранее я не стала, чтобы не насторожить, согласилась, что да, можно попробовать договориться с баронессой, и занялась ребенком.

А потом в ворота опять застучали.

Я пожала плечами и пошла открывать.

* * *

— У вас совесть есть?!

— Вам порционно или на развес?

Тетка опешила.

На вид ей было лет пятьдесят, то есть реально может быть лет тридцать пять. Невысокая, полненькая, в черном платье и черном же платке, она воинственно наступала на меня.

— Вы что себе позволяете?

— Я тут живу. А вас что не устраивает?

Огрызалась я без особого чувства, так, для порядка. Не устраивать же скандал? Тетка была настроена решительно, а мне только синяков не хватало. Или еще одного убийства.

— Да вы... да как вам вообще совесть позволила!?

— Да что она мне позволила? — взорвалась я. — Я вообще не знаю, что вас не устраивает?! Вас как зовут?

— Перелукина я! Анна Ивановна!

— О-ох...

До меня дошло.

— Вы, наверное, к моей матери?

— А...? — теперь уже и тетка глазами захлопала.

— Проходите, — радушно пригласила я.

Тетка так ошалела, что последовала за мной.

— Мама! — окликнула я, не заходя в дом.

— Да?

— Выйди к нам, пожалуйста!

Маман появилась на крыльце.

— Мария, что случилось?

— Это — к тебе. По вопросу Карпа Перелукина, — громко объявила я.

И удрала в дом.

А чего тут ждать? Мне и так примерно было ясно, что именно произойдет дальше. Тут, главное, дверь закрыть. А то вломятся в дом, чего-нибудь разнесут...

Ровно через минуту послышались крики, а еще через пять минут — звуки драки.

Замечательно. Мне того и надобно было.

А еще через двадцать минут появился околоточный.

И забрал обеих участниц драки в околоток.

И совесть меня ничуть не мучила.

Ни за пущенную в огород козу.

Ни за отправленного с запиской Петю.

Ни за пять рублей, которые я вложила в записку.

Зато матушка неделю, а то и две будет заниматься общественно-полезными работами. И не мешать нам жить спокойно.

Трудотерапия — лучший метод воспитания, начиная со времен неандертальцев!

Живем, ребята! Живем...

* * *

Справиться о матушкином состоянии я зашла на следующее утро. Конечно, вместе с Ариной, Ваня пока был в состоянии нестояния.

Околоточный принял меня весьма любезно. Вот что значит вовремя прикормить нужного человека! Осталось только похлопать ресницами, изображая святую невинность и попросить:

— Елпифидор Семенович, расскажите пожалуйста...

Меня не заставили томиться в неведении.

Как оказалось, выяснять к маман отношения явилась не вдова Перелукина, та-то как раз была вполне довольна развитием событий. И тем, что муж гулял, и тем, что померши, последним даже больше, чем первым. Но и гулянками... хоть у чертей водку пей, лишь бы не дома! Я этому не удивилась.

Карп, сволочь такая, затиранил и жену и детей. Сейчас она лишилась мужа, но родственники помогут, а без ежедневных пьянок, гулянок и колотушек жить как-то легче, не находите?

К нам же явилась скандалить сестра Карпуши.

Видите ли, оскорбило ее мамочкино явление.

Ну... понять я ее могла. Неясно только, что ее оскорбило больше — то ли появление любовницы на похоронах, то ли внешний вид означенной любовницы.

— И что теперь?

Как оказалось, за хулиганство здесь принято отрабатывать. Мужчинам — по их силам, женщинам же — шить рукавицы, рубахи, возможно, готовить...

Маман так возмущалась и орала, что ей определили две недели исправработ, в то время, как сестра Карпа (надеюсь, ее зовут не Стерлядь?) попала всего на четыре дня. Наверное, не надо было мамаше плеваться, ругаться и пытаться вцепиться в лицо околоточному. Елпифидор смотрел на меня с явным сочувствием. Но — отдаю должное его смекалке, даже не попробовал предложить мне снизить маман срок за взятку. Я бы его наоборот, увеличить попросила.

Мы обменялись вежливыми фразами, я развела руками, мол, родню не выбирают, поблагодарила и ушла. Итак, у меня впереди две недели счастья.

Надо еще отправить ему обед. Или сразу на неделю оплатить? За такое — не жалко...

Так и сделаю.

* * *

— Маша, это было обязательно?

Арина заговорила, когда я уже оплатила обеды и договорилась о доставке.

— Что именно?

— Если бы ты не позвала околоточного...

— И что было бы?

— Ну...

Развитие событий Арина себе примерно представляла. Как и я.

Подрались бы бабы, потом разошлись... или кто-то из соседей вызвал бы околоточного. Нет?

Может, и нет, кто его знает. Ну, подрались бы. Дело житейское, дело обычное, в чем-то даже и неинтересное. Никто и смотреть не пришел.

Мать осталась бы дома, только в более потрепанном, но не побежденном виде.

А у меня скоро прием.

— И чем бы мама помешала?

— Я ее взять не могла. Ты понимаешь, почему?

— Но это же наша мать!

— Это не отменяет простого факта. Она бы хорошо смотрелась рядом с баронессой?

Арина промолчала. Я назидательно щелкнула ее по носу.

— То-то же. Чтобы поднять ее до такого же уровня, придется затратить уйму времени и сил. Я не справлюсь до бала. Объяснить ей это не представлялось возможным, взять с собой тоже не вариант, а если бы она сама заявилась в особняк? Она могла бы?

Арина кивнула.

Представила себе описанную мной картину, как маман ломится в ворота особняка баронессы, как предстает перед обществом, выглядя при этом ошметком грязи на дорогом паркете, как разговаривает в стиле 'Перелукина', я уж молчу про алкоголизм, который не лечится ни в одном мире...

И после этого заключать какие-то договора?

Да меня выметут из дома и засыплют мой след негашеной известью! Вместе со мной.

И плевать, что я не при чем, поведение одного бросает тень на всех. Так-то...

Аринка посопела, подумала...

— Все же это жестоко.

— Почему? Мать будут кормить, поить, она будет шить, что отлично умеет... в чем проблемы?

Проблем не было. Просто Арине это не нравилось.

— Со мной ты тоже можешь так поступить?

— Ты будешь меня позорить перед всем обществом?

— Мама нас не...

Арина вздохнула и сникла, осознавая, что — да. Именно так.

И позорит, и гробит последние шансы на нормальную жизнь. А чтобы спугнуть любых нормальных сватов, им хватит просто показать мамашу.

Жестоко?

А как еще учить соплюшку?

Я потрепала ее по светлым косам.

— Не расстраивайся. Справимся мы с этой ситуацией. Но учти на будущее, все, что делаешь ты, отражается на семье. Я буду подолом махать — и о тебе решат, что продажная. Мать будет пить, и нам все наливать будут. Ты воровать будешь...

— Я не ворую!

— Ты поняла, о чем я! Один отвечает за всех! И спрос — с каждого.

— Легко тебе говорить!

— Я ничего для вас не делаю?

Арина вздохнула.

— Ну...

— Тогда — вперед!

* * *

На очереди у нас был фельдшер.

И чего мне стоило затащить к нему девчонку.

Мужчина же!

Я фигею с этой душевной простоты!

Вот извините, как мужикам по кустам подолом вертеть, так там стесняться нечего, правда? Все показать можно. А врачу нельзя, а то ведь мужчи-ина!

Заблуждения сестренки развеял тяжелый подзатыльник и жесткое объяснение. Никаких повитух.

Пусть сначала научатся руки мыть!

Не нравится?

А ведь такая справка пригодится...

Зашли, пообщались, даже осмотрелись. Правда краснела Арина при этом так, что смотреть страшно, и за меня держалась, как за последний якорь. Меня заверили, что Арина — вполне здоровая девочка. Но замуж, конечно, надо бы.

Можно уже?

Да, можно, бедра у нее вполне широкие, рожать сможет.

Я получила официальную справку и отдала ее красной, как бурак, Аришке. Девочка спрятала ее на груди.

— Не потеряй.

— Не потеряю.

— Будешь жениху предъявлять. Или его родителям.

Арина закивала. Я усмехнулась.

— Поговори со своей великой любовью. Или пусть предложение делает, или... моя сестра не девка дворовая, ясно?

Арина кивнула. Такой вариант ей нравился намного больше. Не ее берут из милости. Она — снисходит. Не она упрашивает, а ей предлагают. А она уж решает соглашаться или нет.

И статус — дочь дуры и алкоголички намного хуже, чем статус — сестра фермерши. Или предпринимательницы? Нет здесь пока такого слова.

— Я поговорю.

— Вот-вот. Давай в ближайшее время. Пусть или всерьез к делу подходит, или мы тебе кого получше найдем.

Арина кивнула.

— Не надо искать. Мы друг друга любим.

Я пожала плечами. Любовь, как духовное проявление и любовь, как физиология — вещи разные. Но сейчас у меня нет настроения объяснять это Арине. Как и стародавнюю истину, что любят-то одних, а женятся на других.

— Поехали теперь в канцелярию.

* * *

Наш старый знакомый, Сидор Аполлонович, оказался на месте. И улыбался широко-широко.

— Здравствуйте, сударыня.

— Ваше превосходительство?

— Бумаги ваши готовы...

Я едва не взвизгнула от радости. И получила в ответ улыбку.

А чего чиновнику? Денежка лишней не бывает...

— А получить их...?

— Прошу к Петру Модестовичу. Я сейчас доложу...

Туда мы и отправились.

Его высокопревосходительство принял нас достаточно ласково, отдал мне конверт с документами и даже расщедрился поцеловать ручку. Я порадовалась, что руки у меня вполне ухоженные.