По мере того, как меч разрубал колокол на две неравных части, метаморфозы с ним происходили все быстрее и быстрее. Блеск начищенного металла превратился в блеск расплавленного, а затем в мелкую пыль руды, осыпавшуюся у моих ног солидной горкой, которую я, от великого ума, пнул ногой.
— Слитый клинок душ?! — Голос враз превратился в серьезный. — Ты, гость... Либо самый безумный из гостей, что придут сюда, либо — самый глупый. Прийти в храм Атлиция с клинком-богоубийцей, до этого надо додуматься!
Стоило мне только почесать затылок в ответ, как Голос сменил гнев на милость, демонстрируя, что мои мысли читаются без особых усилий.
— Пришел следом за мечом? Еще интереснее! Что ж... Меня ты и позабавил, и заинтересовал. Да и Атлицию, пора бы уже начать нести потери. Пойдем. — Голос прозвучал от темного дверного проема, в который, в любом случае, пришлось бы идти — колокол свое гиблое дело сделал на все сто процентов, обвалив старенькую лестницу и отрезав мне путь наверх по ее шатким, ненадежным, ступеням. — Идем!
Дверной проем оказался дальше, чем я думал, ниже, чем я думал и намного темнее, чем я думал.
Чтобы в него войти, пришлось сложить свои "два метра безобразия" до метра пятидесяти, призвать "файербол-лампочку" и плестись почти три минуты, рассматривая стены.
Посмотреть было на что — длинный ряд кадров-рисунков, демонстрировал какую-то легенду, в которой шестирукий кузнец, высотой с доброе дерево, по заказу не менее важного мужчины с тонкой золотой сеточкой на волосах и в окружении множественной свиты, ковал... Зубочистки! Потом эти зубочистки стали предметом раздора — то ли местная "златовласка" отказался платить кузнецу за работу, то ли кузнец... Решил вернуть деньги, чтобы забрать свои зубочистки в личное пользование.
В разгар их спора, когда золотая сеточка стала испускать подозрительное сияние, из ниоткуда появилась дамочка и положила руки на зубочистки, намекая, что тоже не против поторговаться за блестящие штучки, столь полезные для ее кривых зубов.
— Нет, ты совершенно точно — самый безумный гость на моей памяти! — Голос оглушительно-восторженно, громыхнул на пороге. — Заявить, даже в мыслях, что у Эллурии — кривые зубы! Впрочем, именно за это, если ты ей попадешься, она тебя убьет очень быстро — зубы у нее и вправду — кривые!
— А можно, мои мысли не читать? — Очень вежливо попросил я, сожалея, что такой вежливый и тактичный. Любой другой Герой на моем месте, уже бы качал права, размахивал мечом, требуя к себе соответствующего отношения.
— "Любой Другой" — сюда не попадет. Но, если все же, попадет, то... Соответствующим к нему отношением, будет очень медленная, мучительная смерть. Причем, в зависимости от того, на кого из нас Герой нарвется, смерть может оказаться и очень приятной, я бы сказал фееричной... Но, в любом раскладе — неотвратимой.
"Очень мило". — Я наклонил голову еще ниже, пересекая дверной проем, в котором скрылся мой "файер-фонарик", оставляя меня в полной темноте, словно закрылась плотная, тяжелая дверь.
Перешагнув через порог, я плотно зажмурил глаза — яркий свет, очень яркий свет, врезался в сетчатку, выбивая слезы и досадливое, болезненное, шипение.
— Надо было тебя предупредить. — Голос явно почувствовал себя виноватым или мне показалось?
Привыкнув к свету, огляделся по сторонам и ахнул.
Вдохнул-выдохнул, успокаиваясь и ахнул еще раз.
— Добро пожаловать в храм богини Моря Эллурии! — Голос, помпезный и восхищенный, казалось, доносился до меня со всех сторон. Только вот, не только глаза привыкли к свету, но и мозги — что-то мне говорило, что Голос этот, слышу только я. И только — в своей собственной голове.
"Не так ли?"
"Правильно". — Голос поубавил громкость и теперь казался просто человеческим, без всякой мистики или чертовщины.
На долгие минут двадцать, это "правильно" — было последним словом, что я услышал. В прочем, я был очень занят.
Я — глазел!
Я пялился себе под ноги, рассматривая орнамент из стелящихся и вьющихся растений, который с пола, переходил на нижнюю часть стен. Любовался живыми красками, чистыми цветами, изящными линиями, наполненными глубокого смысла.
Я касался рисунков кончиками пальцев, понимая, что весь рисунок — "упрятан" под бесконечно крепкий, фактический алмазной крепости, лак.
Отходил на шаг назад и... Поднимал голову все выше и выше, к тому чудесному своду, с которого лился потрясающий, нежно-голубой, с золотом и серебром, свет.
Вместо свода, ожидаемого мной... Расстилалась морская гладь!
Сам купол, когда-то явно расписанный продолжением всех этих узоров — исчез. Исчез так, словно рука гиганта, вооруженная огромным ножом, срезала верхушку яйца. Только не строго параллельно поверхности земли, а чуть наискосок, с юга на север. Стоящее в зените светило, дарящее жизнь всему, а кое-что убивающее быстрее, чем очередной микроб успеет сказать мама, роняло свои лучи отвесно в воду, "пробиваясь" в храм Богини Моря сверху, как привыкло делать это всегда. Особенно в те времена, когда храм был на суше.
Пузырь воздуха, "застрявший на выходе", продолжал оберегать храм от влаги и противостоять многотонной, все сносящей, разрушительной силе океанской воды.
— Вот еще! — Голос, совершенно без предупреждения изменился, превратившись из солидного мужского, в чуть повизгивающий, девичий. Очень раздраженный и...
— Я спокойна! Пока! — Голос, завибрировал, грозя превратить мой мозг в отлично отбитую, замечательно растрясенную, разделенную на молекулы и нежно протертую через сито, биомассу. — И это — совершенно точно не воздух! Это разница между температурными слоями воды перед состоянием замерзания и перед состоянием закипания, в особой, подъемной ипостаси!
— Ох... — Первый голос, на мой слух, услышав сказанное, поспешил спрятать голову в руках, а лицо — в ладонях. — Лури, ну хоть не при грамотных людях, позорься, а? Скажи просто — "морфированные силы поверхностного натяжения", а еще лучше — промолчи!
— Так, господа жильцы... — Я начал представлять себе, как количество голосов внезапно увеличится, изгоняя меня из собственной, нежно любимой, но такой дурной, головы. — Можно по одному?
— Чур, я — первый! — Мужской голос тихонько хихикнул, радуясь, что опередил девицу.
— Дамам надо уступать! И вообще — я Богиня! Так что...
— Ты не дама — ты — Богиня! — Мужской голос согласился со вторым, но вот по поводу первого у него было свое видение проблемы. — А уступать... Ну, уступили тебе раз, второй, третий. И, что дальше? Храм-то твой, да только любой, может спросить с его хозяйки, а от чего это, кипенно-белый храм Клинков Богини Луши, отмокает под горько-соленой влагой Океана?!
— Да, будь эти клинки не ладны! — Богиня вспыхнула, как спичка, поджаривая Мои мозги Своими чувствами. — Знала бы, с кем связываюсь — сунула бы тебе их в одно место! По очереди! Нет! Все сразу, большой связкой!
— Заткнулись оба... Пожалуйста! — Вежливо попросил я, заваливаясь на колени и пятная чистенький пол, ручейками своей крови, льющимися из носа. — Убить хотите, гостя нежданного!
— Гости-гости... Иные гости, как в горле, кости. — Богиня накал страстей поубавила, давая мне возможность отдышаться. — Как придут, как начнут себе требовать...
— Это ты о себе? — Преувеличенно наивно поинтересовался Мужчина, так и пожелавший остаться безымянным.
— Слушай... Ты что, правда, не представился? — Девушка-Богиня искренне удивилась. — Так же нельзя!
— Лушка! — Мужчина произнес имя с такой непередаваемой интонацией, что я, на месте девушки, точно бы заткнулся и постарался бы смыться, как можно быстрее и как можно дальше. — Вот, скажи мне, как может не знать мое имя разумное существо, попавшее в храм мечей?! Насколько надо быть... Необразованным, невнимательным и...
— "Не отсюда родом" — тебе хватит в качестве объяснений? — "Вот же ехидина мелкая"! — Восхищенно пронеслось у меня в голове. — "Богиня-богиней, а женщина — на первом месте"!
— Чужа-а-а-ак?! — Теперь эмоции хлестали через край у Мужчины, вновь ставя меня на колени. — Чужак, с клинком слитой души?! Чужак, прошедший в Твой храм?! Луша... Вот уж воистину, иногда лучше молчать...
— Дурак, ты, Такарр. — Богиня серьезно обиделась. — В Храм может прийти любой. Была бы нужда. Надежда на чудо. Надежда на помощь. А, если в храм приходить, чтобы повинность отбыть — да кому он нужен, такой храм?!
— И что, так просто отдашь ему клинки? — Такарр искренне удивился. — Без условий, ограничений или невыполнимых заданий?!
— Небо Звездное! Да пусть хоть всю пачку забирает, а не только два разрешенных! Знала бы, сколько от них проблем будет — язык себе выдернула бы! Еще и подзатыльников бы по надавала, чтобы мозги в нужную сторону встряхнуть! Соблазнам можно поддаваться, если умеешь быстро бегать... — На этой печальной нотке, я благополучно отключился, завалившись на бок от боли, накатившей усталости и смертельной тоски.
От резкого хлопка в ладоши, над ухом, пришел в себя и легко вскочил на ноги, поражаясь легкости во всем теле и удивительному чувству здоровья, когда у тебя ничего не болит.
— Думаешь, выдержит? — Молодая девушка, вряд-ли старше двадцати лет, на вид, в белой тунике и легких золотисто-песочных босоножках без ремешков, сделала шаг назад, толкнувшись в плечо мужчины-здоровяка, возвышающегося над ней на две головы и с легкостью способного посадить себе на плечо, таких богинь, как минимум, пару. — Без стабилизатора?
— Раз души смог слить, значит и это переживет. — Отрезал ее собеседник. — Сейчас все и проверим...
— Только без рук! — Я сделал шаг назад, проходя сквозь собственное, бренное тело, сжавшееся на полу в позу эмбриона. — И что меня вечно бьют...
— Бьют того, кто делает. Кто не делает... Битым не ходит. — Таккар, затянутый в свободную серую хламиду, украшенную коричневыми подпалинами и черными, прожженными дырками, сделал шаг в мою сторону. — Ты нас видишь?
— Вижу-вижу... — Поспешил я заверить здоровяка, продолжая рассматривать лежащее тело. — Я так не простыну?
— Если не вернешься в тело через четыре минуты, простуда — это будет последнее, что тебе будет грозить. — Луша или, точнее, Богиня Эллурия, мелодично рассмеялась, демонстрируя, что человечество не зря приписывало старым богам, совершенно человеческие чувства. Чего только Зевс-ходок, стоил!
— И, как я должен возвращаться?! — Вопрос вырвался у меня почти истерично.
— Сделай выбор и вернешься. — Пожал плечами Таккар. — Ты же пришел сюда за этим?
Человек-Гора развел руками, демонстрируя изменившуюся обстановку в храме: узоры, что казались мне диковинным украшением, оказалось, прятали в себе добрый десяток каменных постаментов-кубов, накрытых прозрачными, словно стеклянными, куполами. Точно такой же купол препятствовал старикану-Океану заглянуть внутрь Храма, на чашечку чая.
"Морской Змей", "Скат", "Манта", "Акула", "Морская Змея", "Мурена", "Дельфин", "Краб", "Скорпена"...
Почему у меня ощущения, что меня снова где-то обманули, а?!
* * *
*
"Кровник" оказался очень даже и ничего себе парнем. Не без "отрицательных минусов", но и с плюсами у него все было в порядке. Санти долго раздумывала, включать ей или нет "проекцию" Центра, но... Все решило падение человека в горячую ванну, откуда этому идиоту, с сотрясением мозга, можно было выписать только один билетик — на тот, далеко не самый приятный, свет.
Появление Керрама, старого приятеля, хотя и не понимавшего поступок Санти, но, хотя бы, его и не обсуждавшего, было приятным сюрпризом. А вот его обида на "кровника" — сюрпризом не приятным. Ментальная проекция Центра, грозилась всеми силами выбросить человека из Центра, наподдав пониже спины, по плечам, по голове, в общем по всему, до чего дотянется. Воинственность, разумеется, была липовой, но эмоции вызывали уважение.
Оттранспортировав мужчину в лабораторию, Санти, ругаясь и радуясь, взгромоздила его на стол для новорожденных, обмыла теплой водичкой и, завернув в первое попавшееся одеяло, рухнула рядом, провалившись в сон.
Утром, точнее — сладко выспавшись — она выбралась из-под одеяла, которое во сне перетянула на себя и отправилась вновь "убалтывать" Керрама.
Проекция, за время отдыха, отчего сменила гнев на милость и даже расщедрилась на полный комплект инъекций восстановления, припрятанный в самый дальний медицинский шкаф-холодильник, запечатанный "печатью вне времен" и оттого, совершенно свеженький. Инъектора, правда, под рукой не нашлось, зато стандартный, стеклянный пятикубовый шприц — "прадедушка" всего, что вливают пациенту через дырку — нашелся. Нашелся в запечатанной жестяной коробке, вместе с комплектом игл разной толщины и тремя ампулами, видеть которые Санти еще не приходилось. Маркировка "ХнУМ-3бис3а2", сделанная явно от руки, намекала, что использовать содержимое ампул строго не рекомендуется, иначе у больного могут вырасти крылья, на которых он устремится на небеса быстрее солнечного света.
Вернувшись в лабораторию с шприцом и лекарством, девушка обнаружила там лишь смятое одеяло, небрежно собранное в комок.
Человек пропал.
Керрам, от такого заявления, пришел почти в детский восторг, вознося молитвы всем созвездиям сразу, за "избавление от обузы".
Обойдя весь Центр, Звездочка нашла человека ровно там, где он и должен был быть — в лаборатории, под одеялом. То ли замерзнув, то ли прячась неизвестно от чего, мужчина так хитро скрутился в компактный комочек, что заподозрить в комке ткани, лежащем на тахте, существование "начинки", было просто невозможно.
Санти, например, представить себе не могла, это как же так надо извернуться. Вот, не реши она убрать одеяло на место — так и ходила бы мимо спящего человека.
Человек, проиграв войну за одеяло, не открывая глаз, сполз с постели и, держась середины коридора, прошел сперва в туалет, а оттуда, так же деревянными шагами и точно по центру — дошел до спальни, упал в кровать и, снова завернувшись в одеяло так, что наружу торчало белое колено, как теплоотвод, блаженно засопел.
Попытавшись "раскрутить" кокон еще раз, девушка едва успела отпрыгнуть в сторону — больной оказался на удивление быстрым, в его-то состоянии, и промедли Санти хоть один удар сердца, щеголять бы ей пришлось не только идеальной фигурой, но и фингалом под глазом — мужчина, как оказалось, спросонок дрался!
Вторая попытка оказалась намного успешней — по совету Керрама, большого любителя возится с детворой разных видов, Санти несла всякую чушь, но — ласково и плавно — медленно стягивая с "кровника" одеяло и готовясь вонзить иглу ему в зад, едва тот "появится на свет".
Самое неприятное, что действительно раздражало Звездочку, это тот факт, что уколы "восстановления" надо было ставить по часам, каждый час, восемь раз подряд!
После третьего укола, человек перестал кутаться в одеяло, расслабился и улыбнулся чему-то во сне.
После пятого — снова встал, закутался в одеяло, дошел до кухни и, порывшись и ничего не найдя съедобного, вернулся досыпать в кроватку.
