| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
И не стоит забывать ещё и о том, что для того, чтобы методика получила признание и рассчитывала на внедрение, я в ходе как минимум ста первых операций не имею права на ошибку, то есть вообще. Это потом, когда методику начнут осваивать уже как признанную, до десяти процентов неудач будут трактоваться как неизбежные при освоении новой методики. И не нужно путать с ситуацией, когда делаются первые операции на сердце, к примеру, и целый ряд первых неудач никого не останавливает. В моём случае и в приведённом примере есть существенная разница. В примере фактически операция вся облизана и обоснована со всех сторон, на её проведении настаивает опыт серьёзной научной школы и тернистый путь никого не останавливает и не смущает. А в моём случае имеет место личная инициатива, где доказательством и обоснованием как раз и является безусловный успех не прикрытый громкой вывеской научной школы и годами различных обоснований и исследований. К слову именно поэтому методика Илизарова так долго не покидала клинику в Кургане и отделение, где работал сам автор. Другими словами мне предстоит самым тщательным образом отбирать себе больных и вести их под самым строгим надзором, чтобы не свести на нет все старания из-за глупости и недосмотра.
Мастер, которого мне после долгих поисков удалось найти предложил мне два разных варианта решения моих сложностей. Первый, это как и предлагал доктор сделать патрон со сквозной дыркой, а второй использовать направляющие трубки, которые надевать на спицу, чтобы она при вращении не изгибалась и не гуляла, заодно эту трубку можно использовать как направляющую при засверливании. Вообще, полна русская Земля самородками и умельцами. Мастер мне нашёл две разные ручные дрели, переделал им патроны и для того, чтобы спица была зажата не за хвостик, а в середине пришлось высверливать и переделывать почти половину всей дрели. Но в конце дядька уже проникся величием замысла и мимоходом добавил схему заточки спиц, и объяснил, что заточка как у жала сверла в моём случае не проходит и почему. Как я потом в морге проверила, мастер оказался полностью прав, так, что сделанный им корявый набросок на каком-то клочке бумаги я переделала и сделала полноценный чертёж, а вы как думали? С этими аппаратами я уже так наловчилась, что сделать грамотный полноценный чертёж для меня не сложнее, чем рецепт на ментоловую противозудную болтушку выписать...
А потом я сверлила кости в морге, рассекала в местах входа и выхода спицы, смотрела и фотографировала как это выглядит, как располагается в мягких тканях и тому подобное. Перед первой операцией я доктора, который согласился мне помочь два дня в морге мучила, пока мы не отработали наше взаимодействие до мелочей. И всё равно, первая же операция показала мне множество неучтённых раньше моментов, к счастью, выбрала вариант открытой работы в ране, что здорово облегчило многое. Операция продолжительностью всего три часа вымотала меня так, словно я пару суток шпалы вручную одна грузила. А уж как я вокруг больного потом ходила и толпу любопытных от него чуть не веником отгоняла. Но моего заведующего кафедрой просто убил момент, когда после окончания операции уже с наложенным аппаратом мы сделали рентгеновский контроль, и мне немного не понравилось, что отломки под небольшим углом встали, назавтра взяла и подкрутила гайки аппарата и на контрольном снимке через неделю уже формирующейся костной мозоли отломки стояли не под углом, а идеально. А то, что больной с переломом обеих костей голени пусть с костылями, но ходит уже через два дня после операции и я, как его лечащий врач его за это не ругаю, а хвалю, рушило все его представления о травматологии. На словах и в воспоминаниях это всё очень легко и просто. На самом деле все сложности и неожиданности не возьмусь описывать. Ну, чего например, стоит заявление больного, что мы его обманываем про перелом, что на самом деле нет перелома, ведь он на ногу даже наступать может, и приходится больному объяснять, что и как, а у него образование три класса и полтора коридора...
Ещё один аспект, с которым пришлось столкнуться, это обеспечение операции. В те годы самой распространённой формой наркоза был эфирный. Закись азота или "веселящий газ" только внедрялась и внедрялась тяжело из-за того, что у неё, как и у эфира была выраженная и длительная фаза моторного возбуждения, то есть при вводе и при выводе больного из наркоза минуту и больше у больного начинается двигательная активность, то есть его фактически ловить нужно и держать, чтобы он со стола не упал и не покалечил себя. Сами понимаете, что такой вариант наркоза при филигранной работе с костями меня устроить не мог. И второе, эти операции часто затягиваются по времени, а длительный эфирный наркоз весьма чреват осложнениями вплоть до летального исхода. Ещё на четвёртом курсе я подбила своего однокурсника Славика Быкова на тему аппарата типа РО-шесть, из памяти Соседа. Славик — умница, не подвёл и не просто сделал аппарат, а подвёл под него могучую теоретическую базу с классификацией вариантов ингаляционного наркоза, обоснование необходимости интубации трахеи и ещё множество важных вопросов, о которых никто тогда даже не задумывался. А Серёжу Ищенко подбила на исследование темы перидуральной анестезии. Таких тоненьких катетеров, как я помнила из воспоминаний Соседа, но Сергей сумел найти им замену из появившегося после войны пластика. Славик, ой, извините, Станислав Михайлович Быков через много лет заматерел, стал профессором, доктором наук, создал и возглавил сначала курс, а потом первую в СССР кафедру анестезиологии и реаниматологии. А вот Сергей оказался никудышным политиком и хоть сумел блестяще защититься, но из столицы его выжили, но я лично не жалею, потому, что такой великолепный доктор позже приехал ко мне и я нарадоваться этому не могла...
В результате всей этой суеты, в декабре тысяча девятьсот сорок шестого года решением учёного совета института мне обязательная интернатура была заменена на двухгодичную аспирантуру, в срок которой засчитали полгода моего выпускного курса. К слову, к этому моменту мной уже было оформлено больше двадцати изобретений, не считая рацпредложений, а мой научный руководитель — профессор кафедры травматологии велел мне писать не диссертацию, а руководство по практическому применению метода лечения и применения в клинической практике аппаратов ВОМОС, что утвердил учёный совет. Вот это был кошмар кошмарный, по-другому не скажешь. Ведь сначала нужно написать хорошим почерком, потом сдать на печать машинистке, потом вычитать ошибки, где нужно перепечатать, сверить, завизировать везде, где положено, переплести и только после этого представить в учёный совет. Пройти публичную защиту и только после этого будет наложена окончательная резолюция. А тут ещё и рисованные иллюстрации, которые почему-то потребовали вместо фотографий в самый последний момент. И чтобы я с этим делала, если бы эту часть работы не взяла на себя Маша, я даже представить не могу. В конце этой работы мы обе уже от хронического недосыпа ходили как зомби, при этом Маша заканчивала медицинское училище, а мне нужно было ходить на работу и вести своих больных, которые продолжали лечиться, ведь к моменту выхода работы мне приказали иметь опыт лечения не меньше ста двадцати больных, правда, считая не только поражения голени, а все случаи применения мной аппарата ВОМОС. К счастью, к этому времени у меня уже была полная линейка аппаратов от первого до пятого номера (это размеры, которые после расчетов Ярцева удалось свести в пять групп и для каждой определить стандарты и параметры использования, молодец Мишка, хоть и обидчивый) и каждого номера у меня было по десять комплектов. Вы бы видели, когда я получала на станции этот глухо грюкающий металлом неподъёмный ящик. Мне, как это у меня повелось (Тьфу, тьфу, тьфу!), здорово помогла случайность. Во время одного приезда узнала, что сильно поломался сын заместителя директора завода. Я сумела попасть в заводскую медсанчасть, где мальчишка проходил лечение, и когда его лечащие врачи узнали, что "ненормальная москвичка" (это про меня, кто не понял) готова парня с оскольчатым переломом обеих костей голени взять на лечение в Москву, они, разве что не с оркестром, меня провожали. Вот этот Ося — любитель быстрой езды на мотоцикле и сын заместителя директора завода дважды стал моим пациентом. Первый раз, когда я успешно вылечила его перелом, а второй раз, когда через четыре года у него обнаружилось укорочение повреждённой конечности из-за того, что при переломе пострадала ростковая зона диафиза большеберцовой кости. В течение полутора лет он у меня на отделении находился на курсе удлинения конечности...
Если вы подумали, что я только училась и головы от учебников не поднимала, то спешу вас разочаровать. Как-то успела и в студенческом веселье принять участие. Спетые с моей одногруппницей и подругой Ольгой Матвеевой на кафедральном капустнике песни моментально разошлись по институту, и пришлось в большом актовом зале делать фактически полноформатный концерт с приглашением для вокала Верочки, которая уже успела прославиться, о чём позже расскажу.
Концерт составили институтские песни из капустников Первого Ленинградского меда имени академика Павлова восьмидесятых годов из памяти Соседа. Вот тексты особо понравившихся песен, которые буквально сразу "ушли в народ":
"Хирургический романс"**
О, вы! Чьи белые халаты,
Напоминали паруса!
Кто мог разделаться с зарплатой,
За полчаса, за полчаса...
Пусть не святые вы, конечно,
И вензель на халате стёрт...
Больных вы трогали так нежно...
Больных вы трогали так нежно...
И, медсестёр...
Вы шли, в приёмные покои,
Как ходят в царские цари.
Больных вы поднимали с коек,
По счёту ТРИ... По счёту ТРИ...
Вам снилось небо в бриллиантах,
Я громких слов не постыжусь.
О, молодые дуэлянты...
О, молодые дуэлянты...
Ночных дежурств...
Вы перемен не принимали,
Вы стали старше и трезвей,
Вы даже спирт не променяли,
На водки хмель...
На водки хмель...
И иногда как на привале,
Где чайник был взамен костра,
Травили байки генералы...
Травили байки генералы...
Профессора...
Ну, что ж, сомнения напрасны,
Беда как снег — валит валом...
Вы в сотый раз встречали праздник,
За хирургическим столом...
Пусть у меня судьба иная,
Но дней минувших голоса,
Всё шепчут: "Маска! Я вас знаю..."
Всё шепчут: "Маска! Я вас знаю..."
Глаза в глаза...
Глаза в глаза...
* * *
"Песня главного врача"
Если вдруг, после всех удач,
Ты окажешься главный врач.
Если в жертву тебя избрав,
Вызывает горздрав.
Ты в Фонтанку не прыгай, друг!
Не беги за полярный круг,
Свои кадры в душе кляня,
Ты послушай меня!
Если кабель от ЭКГ,
Тянет парень не к той ноге,
Если задал тебе вопрос:
"Что такое митоз?!"
За него не волнуйся, друг!
Это перед тобой хирург,
Если с чем-нибудь ты придёшь,
Без чего-то уйдёшь...
Если парень в зубах — не Ах!
Поглядел на гнойник и сник!
Если парень не разберёт,
Кто — здоров, кто — урод!
На него не кричи! Старик!
Просто парень кончал Сан-Гиг,
Он в больнице без лишних слов,
Переловит клопов...
Если парень твердит одно:
"Капли в нос или мазь для ног..."
Если он понимает секс,
Как условный рефлекс...
На него не кричи: "Садист!"
Это перед тобой дантист,
А пошли ты его к чертям,
Ему всё по зубам...
Если парень зашил культю,
А наутро все швы — тю-тю.
Если держит иглу мужик,
Как суворовский штык.
Значит встал на твоей тропе,
Та-алантливый терапевт!
На него ты махни рукой,
И в приёмный покой...
Если парень и сед и лыс,
Знает всё про инфаркт и криз,
Если Павлова он читал,
И немецкий журнал...
Значит перед тобой больной,
На него не кричи! Лечи!
Ну а если здоров, как чёрт,
Посылай на курорт...
Если вдруг, после всех удач,
Ты окажешься главный врач.
Если в жертву тебя избрав,
Вызывает горздрав...
* * *
"Школа хирургии"
Санитары! Подавай больного!
Только не забудьте, где надо побрить!
Полноги на левой,
Полноги на правой,
Сколько можно вас учить?!
Ассистенты! Чище мойте руки!
Чище мойте руки! Вам говорят!
Щёточкой стерильной,
Мыльною водичкой,
Раз вперёд и два назад...
Сонный доктор! Анестезиолог!
Не давай давлению упасть!
Масочку берите!
И в наркоз вводите!
Не забудьте капельки считать!
Отодвиньте дальше стол стерильный!
Вам сюда студентов сейчас приведут.
Маски берегите!
Всех предупредите!
Как всегда, чего-нибудь сопрут!
(вместо "сейчас" поётся разговорное "Щас".)
Это школа, школа хирургии
Дяденьки большого, вам говорят!
Разгоняя скуку,
Двигаем науку,
Шаг вперёд и два назад...
Шаг вперёд и два назад...
* * *
"Утренняя конференция"
Всем добрый день!
Собранье! И Профессор!
Спокойно ночь у нас прошла!
Ни одного серьезного эксцесса,
За исключеньем пустяка...
Хотел давленье, я всем померить,
Но Ривароччи не нашёл...
А в остальном, Собранье и профессор!
Всё хорошо! Всё хорошо!
Постой! Постой! Любезный ординатор!
Я мельтешить вас не учил!
Я на посту, что у шестой палаты,
Его на полку положил!
И если б вы туда пошли,
Его конечно бы нашли!
И было бы, любезный ординатор!
Всё хорошо! Всё хорошо!
Прошу простить! Профессор и собранье!
Я упустил один нюанс!
Его не смог я в темноте нашарить,
Ведь в отделенье свет погас.
Пока электрику звонил,
Я кардиограф уронил...
А в остальном, Собранье и профессор!
Всё хорошо! Всё хорошо!
Постой! Постой! К чему вам кардиограф?
Его я брать не разрешал!
Ведь вы пока лишь ординатор!
Что ж извините! Я не знал!
Я только в сеть его включил...
Он сразу там закоротил...
В больнице стало вдруг темно,
Не досмотрели мы кино...
Пока электрику звонил,
Я кардиограф уронил,
Углом сестру он зацепил,
И я в травмпункт её возил...
В четыре ночи я пришёл,
Но Ривароччи не нашёл...
А в остальном, Собранье и профессор!
Всё хорошо! Всё хорошо!...
А в остальном, Собранье и профессор!
Всё хорошо! Всё хорошо!...
* * *
"Первый второй и третий..."
Ругают там, ругают тут,
Наш медицинский институт!
Кто с детства с техникой живёт,
И нас — врачей не признаёт.
Ни словом, делом вам ответим,
Когда появится больной, ой, ой, ой, ой...
Первый, второй и третий,
Четвёртый, пятый и шестой...
Первый, второй и третий,
Четвёртый, пятый и шестой...
Да, мы слыхали и не раз,
Что мало трудностей у нас,
Что сопромат нам не сдавать,
И чертежей не рисовать...
За то сидим мы на скелете,
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
