В гостях у эскадронного в депо меня сейчас ждет полицейский майор Лешковский, полицмейстер Гродно, возвращающийся в Вильно из первопристольной, с бумаженцией от этого самого де Санглена, в которой командиру запасного эскадрона Иркутского драгунского полка предписывалось откомандировать поручика Горского в сопровождении вышеуказанного майора Лешковского в штаб армии в Вильно, для разбирательства...

Кого, чего, какого разбирательства? Не указанно. Вроде и не арест, но знаем мы такие приглашения в сопровождении. Но...

Если начальство приказывает — будь добр, поручик... М-да...

Приказ-то писарь уже приготовил, а комэск подписал.

А мне теперь чего, смываться, или сдаваться?

Ну, я и решил.

Пойду сдаваться, но подготовлюсь к варианту смыться в любой момент. Гаврила бы такой вариант одобрил и принял активное участие в его воплощении. А Виверра, если прижмет, тоже поможет вариант реализовать. Главное этих двоих поставить в известность о моих затруднениях.

К моей удаче этот казачий спецназовец все еще в Смоленске обретается.

Толик после возвращения с братьями Бубновыми и Шунгою из Герцогства Варшавского решил подзадержаться в городе. И по своим делам имел такое желание, и меня хотел дождаться. Но на глаза начальству не лез, до приезда Черкасского. Тогда и он явился и доложился, что ночью отбился от группы и добирался домой самостоятельно, а поскольку дело завершено, просил отпустить его на Дон. Начальство ничего против не имело, взяло клятву молчания и отпустило с миром. Но Толик имел свое мнение на тему когда и как ехать. Уж не знаю, как он там это дело утряс, но на Дон его ждут только к весне. Увидев его наглую рожу во время своего пребывания в Смоленске, я был искренне рад.

Вот в эту нашу последнюю встречу, узнав про перевод меня в запасной эскадрон, Виверра долго и жизнерадостно ржал. А че? Ничего не меняется в родных Палестинах. Как было, так и есть. Наказать отличившихся и наградить непричастных! Все как всегда...

Я на его ржание не обиделся, в чем-то он прав.

Так вот, ждет экслегионера на Дон не только служба, но и названная казачья родня для знакомства с его молодою женою, которая с недавних пор появилась у Виверры. Удивлены? А ничего удивительного.

Папе Бубнову он таки глянулся, прав был Гаврила. И не только папе, но и Глашке, бедовой младшей сестре Гавриловой тоже. Вот уж кто по характеру истинная казачка будет. И избу подожжет и коня пришибет, хоть росточку невеликого и фигурка как у Венеры. Сильно по сердцу ей пришелся чумовой казак с усталыми глазами. Ну, и все. Пропал хлопец...

Женили парня незадолго перед началом Рождественского поста. Причем в семейку эту скоморошью Толик вписался как в родную и сейчас вполне счастлив. Одиночества за свою жизнь он за двоих наелся. Теперь вот — женатик.

Завидую...

Такие вот дела.

А меня, наверное, арестовывать с утра будут... Печалька...

Непривычно без Дель Рея.

Я ведь практически, сколько здесь, столько и с ним. Но и шпага и тотошка с оставшимися патронами сейчас не со мной. Поскольку судьба моя в ближайший промежуток времени неизвестно как повернется я дорогими для себя вещами рисковать не стал. Баульчик еще с ночи в Смоленск отправился по еврейской почте. Дорого берут, конечно, но зато доставят быстрее императорских фельдъегерей, и груз будет в целости и не вскрыт. Как в банке.

Что за еврейская почта? А есть такая...

Помимо станций и постоялых дворов вдоль дорог стоят еще и трактирчики и шинки во всех мало-мальски населенных пунктах. Содержат их, как правило, евреи, а рядом с трактирчиком проживают три-четыре зажиточных семьи, у которых на подворье содержат наготове лихих лошадей и удобные легкие пролетки, а для зимника — сани. Целая система быстрой доставки небольших партий товара, одного-двух человек пассажиров, почты, причем неофициальной, проходящей мимо почтового ведомства, а также срочной информации.

Ага, той самой, что миром правит.

Кроме того в каждой пролетке был ящик, в котором перевозили почтовых голубей. Это еще одна услуга еврейской почты. Голубиная доставка новостей конечно не телеграф, но быстро. По этим временам — очень быстро. Для гешефта дело наинужнейшее, знаете ли.

Так вот, почта номер два функционирует лучше, чем станции на постоялых дворах, потому как кони не казенные, которые в нужный момент может не оказаться, а собственные, и возчики конкурируют промеж себя за право доставки. Триста верст в сутки — легко.

Четыреста?

Плати, будет и четыреста.

Очень часто эта еврейская почта совпадала с воровской тропой, или с маршрутом контрабанды. Живые деньги, а не пойман — не вор.

Все всё знали, но власти их не особо трогали, поскольку сами частенько пользовались этой параллельной транспортной услугой.

А порядок там был железный, человека или посылку доставят куда надо и в срок. А нет — неустойка. Большая. Хоть и цены за доставку конечно — заоблачные.

Чартер, одним словом.

Им и воспользовался для отсылки вещей и весточки Гавриле. Что-то мне подсказывает, что в Ельню я уже не вернусь.

Мы с майором Лешковским путешествуем верхами. Я на Вороне, он на казенной спокойной лошадке. Наездник из него так себе, оттого движение наше неторопливо. Меня это более чем устраивает.

Едем без сопровождения, но при оружии оба. Меня не арестовали, а, как бы поточнее, взяли под подписку. По прибытии в Вильно я буду препровожден в гарнизонную гауптвахту, там и сдам шпагу, а в моем случае палаш, и буду дожидаться своей дальнейшей судьбы. Оружие позволили взять в дорогу под слово чести и личное поручительство моего командира эскадрона. Майор попытался было наехать и потребовать разоружить меня, а в депо получить конвой для сопровождения задержанного.

Щас...

Не любят военные полицейских. Ни шагу навстречу полицмейстеру сделано не было.

В бумаге о конвое есть хоть слово? Нет? — Ничем помочь не можем.

Поручик Горский, кавалер ордена Святого Георгия и кавалер ордена Святой Анны оставлен при эполетах? Да? — Значит и при оружии.

Отчего? Так дороги опасны. Надобно господина полицейского майора поберечь кому-то, раз конвоя нет.

Все. Честь имеем.

Лешковский в первый день дороги играет недотепу. Вечные 'э-э-э' в речи отвратительный французский, на котором пытается говорить со мной, громкий смех над собственными шутками, сморкание из-под пальца. Этакий провинциальный недалекий служака.

Поверил бы, кабы не пистолет в рукаве мундира. Его углядел случайно, когда искал несоответствия в поведении майора, да еще благодаря тому, что его лошадка оскользнулась. Лешковский взмахнул руками пытаясь удержаться в седле, и мне пришлось подхватить его под локоть правой руки выпроставшейся из-под теплого плаща. Рукав мундира подтянулся, и на долю секунды открылся маленький убойный инструмент. Я такой же у Васильева видел. То-то майор в меховом плаще едет, а не в шинели. Это чтобы руки были свободны в любой момент.

Умно. Но холодно.

Были еще мелкие неточности, но уровень игры очень даже ничего. И с чего это мы взяли, что тогда свое дело лохи делали. Ни сети компьютерной не имели, ни лабораторий, ни ОМОНа. А справлялись, однако.

Да и вообще — полицейский очень отличается от образа городничего из 'Ревизора'. Дядька тренированный и жилистый. Умный. Взгляд цепкий и недоверчивый, это когда считает, что я его не вижу. На кого больше всего похож? Даже затрудняюсь сказать. Не было такого типажа в моей жизни. На киношного жандарма, разве что, только не из дворян, а калибром поменьше. Волчара.

Но мне — не противник. Коварство у него для этого времени вполне коварное, но для жителя двадцатого века, прошедшего перестройку и фазу дикого капитализма — не катит. Подлости в нем маловато. Наркоту клиенту в карман совать не стал бы.

Хм... Наверное.

Я отмалчиваюсь. Только 'да' и 'нет' на все попытки завязать со мною общение. Не иду на контакт, тоже играю, только оскорбленного офицера.

К концу первого дня пути сложилась абсолютно идиотская ситуация. Он явно понял, что я его игру раскрыл, но то, что от меня нет никой реакции, его озадачивает.

Располагаемся на ночлег в одной комнате постоялого двора. Поднадзорного с глаз майор отпускать не хочет ни на миг.

— Не боитесь, что сбегу, пока будете спать, майор? — Мой вопрос после целого дня молчания не сбил с толку полицейского. Он ответил тут же.

— Знаете, Сергей Александрович, у меня такое впечатление, что если бы вы пожелали сбежать, то уже бы давно сделали попытку. Не скажу, что вам она удалось бы но попытаться при соответствующем решении должны. Точно. Но не стали...Так что опасаюсь, но умеренно. Такая уж служба.

— Господин Лешковский, давайте останемся на том же уровне наших отношений, что и прежде, то есть казенных. По имени отчеству у нас нет повода величать друг друга. — Сближаться с полицией в мои планы пока не входило. Выгодней держать дистанцию. — А насчет удалось или нет... Пять секунд требуется мне, чтобы вас нейтрализовать без вреда для вашего здоровья и три секунды, со значительным повреждением вашего организма. Уж простите. Не вижу препятствий.

— Так уж и три секунды? — ишь ты, обиделся. — Мы в полиции тоже не лыком шиты. Можем кое-что. Армейского рубаку мне не впервой скрутить. Уж поверьте — приходилось.

— Верю. — Я ответил абсолютно спокойно, может чуть-чуть насмешливо, и задул свечу.

Несколько фамильярное обращение, несмотря на разность в классе табеля о рангах мне позволялось в связи со статусом кавалера двух орденов и мое происхождение. Лешковские, шляхтичи-единодворцы некогда были в службе у одного из моих прямых предков, епископа Горского, и именно ему род Лешковских и обязан своим нынешним возвышением. Я ненавязчиво напомнил майору об этом. Чисто из вредности.

Путь до Вильно не близкий. Шестьсот пятьдесят верст зимней дороги. Почти две недели добирались. На предложения майора продолжить путь в санях, мол, и быстрее выйдет и комфортней, я ответил отказом. Дескать, в Вильно, где сейчас квартирует мой полк, я должен быть при положенном строевике. Формально я был прав и майор смирился.

Мне нужно было время.

Лешковский не терял надежды наладить со мной что-то вроде приятельских отношений, ведь дорога сближает людей. Но я постоянно вежливо обламывал его. Мне была пока еще не понятна моя роль в какой-то игре, которая уже шла. А в таких обстоятельствах лучшая политика не делать ничего, не говорить лишнего, не сближаться ни с кем. Так и ехали, по большей части молча. В конце пути мое присутствие рядом уже откровенно тяготило майора, но как говорится, это его трудности. Мне не привыкать путешествовать, мысленно отгородившись от незнакомых людей, с которыми делю дорогу в поездах, или в метро, а вот поручику это было трудновато. Не принято тут так.

Чем ближе мы подьезжали к Вильно, тем больше я убеждался. Меня 'играют'. Нет, вариант, что моей кровушки станут требовать кто-то из родственников мною обиженных, существовал, и я его пока держал как основной. Тот же Фролин например. Штер-кригскомиссар — должность не маленькая. Практически — генерал от снабжения. Не вышло грохнуть меня наемниками — решил по-другому. Могло быть? Вполне...

Но все больше просматривался вариант альтернативный.

Что-то кому-то от скромного драгунского поручика Горского требуется. В узилище меня если и сунут так только для того чтобы обломать предварительно.

У нас так любят. Мокнуть с головой в гуано, после за шкирку вытянуть и всю жизнь попрекать — что де запах от тебя не розами. А что сами и засунули, так это — за кадром.

Времени подумать за дорогу хватало.

Де Санглен ведь с полицейским министром Балашовым разругался полностью и ушел без людей и без поддержки. Новый же министр полиции Вязмитинов Сергей Кузьмич к Якову Ивановичу тоже особого расположения не испытывает, поскольку тот в свое время еще будучи у Балашова в фаворе, весьма поспособствовал к снятию того с должности военного министра в 1808 году. А теперь, когда по слухам Вязьметинову прочат место Петербуржского коменданта и командующего всеми войсками в Петербуржском округе, а также он имеет место в Государственном совете, шансов забрать воспитанные в столице кадры у де Санглена нет. За исключением двух, может трех человек.

Не отдаст ему людей новый министр и из вредности, и из собственных интересов, народ-то Яков Иванович натаскал грамотный. А значит что? А значит то, что ему люди нужны.

А где взять? И каких?

А таких, что себя уже проявили, но сейчас не у дел. Как, например, поручик Горский.

Ему-то надо. А вот мне? А мне-то оно на кой?

В батраки не пойду. Одно дело пригласить по человечески, дело-то нужное для России. Думаю, согласился бы, да еще и с охотой. Но тут явно планируют ломать через колено. Не люблю такого. Это — раз.

Моим патроном пока числится князь Кочубей. Он мне до теперь гадости не сделал, ну и я к нему соответственно лояльность сохраняю. Кочубей сейчас на спуске, а де Санглен, напротив, на подъеме. Какие между ними отношения? А Аллах его ведает, но не думаю, что хорошие. По-любому менять покровителя — дурной тон. Это — два.

Вывод — не пойду в Высшую военную полицию. Если будут ломать шантажом — не пойду. Свалю за кордон. С Бонопартием можно не только в России воевать.

А заставить могут в приказном порядке? Как военного?

Хм... Могут.

А если так?

— Рад стараться! Готов служить, но — зело глуп. Весь ум в стихи ушел. Могу предложить себя только в роли силовика-боевика-рубаки. Берите какой есть, но не обессудьте за мою солдафонскую тупость...

Где-то так примерно. Ну как черновой вариант — годится.

Чем сходны гауптвахты в мое время и теперь? А тем, что зимой в них холод собачий. Тот печник, который клал печку в этом здании, был безруким. И с угаром, дымит зараза, тяги никакой, да еще и остывает через час после того как протопят. А топят дважды в сутки. В общем — не Канары.

Я уже пережил четыре топки. Двое суток кукую. Меня никто не тривожит, кормят неплохо, питаюсь из солдатского котла совместно с конвойцами. Все мои вещи находятся со мною вместе в крохотной коморке с голыми деревянными нарами. Кроме оружия, естественно. Его я оставил в оружейной пирамиде гауптвахты вместе с кожаной амуницией и каской. Вещи осмотрели больше для порядку, так что моя китайская раскладушка со мною. Ножом такой инструмент здесь не считается. Кстати, нож из столового походного набора тоже не отобрали.

Офицер конвоя, узнав мою фамилию, подкинул матрац набитый сеном и здоровенную, хоть уже и малость потертую медвежью шкуру, для тепла. По моей просьбе принес и бумагу с чернилами, гусиные перья и яркую лампу, которую раз в день заправляли маслом. Льняное масло дает хороший ровный свет, вот я и занимаюсь творчеством, а вернее плагиатю потихоньку, коли уж выпала такая возможность.

Ворона я не рискнул ставить в конюшню вахты, а пристроил в городской платной конюшне, оплатив неделю. Знал, что лошадка не пропадет, а по истечении этого срока будет забрана Гаврилой. Хотя, думаю, моя судьба должна решиться раньше.