Создатели реальности-3: Крафтер

  — Да — по правде говоря, в этом явно был какой-то смысл, хотя я его упорно не понимал. Надо было время, для осмысления полученной информации. 'Где мой добрый и немного наивный варвар-побратим... прибью гнома. Это точно он всучил Харальду Канон'.

  — Хорошо — Харальд наклонился и вытер испачканный посох, после чего вручил его мне. — Теперь, так же как проповедник богов должен сделать их волю понятной людям, в форме доступной и изысканной. Чатра должны выполнять свои обеты таким же образом. Вот почему сражение, как бы ужасно оно ни было, не должно выглядеть дракой между животными. Вот почему Чатра — это больше, чем просто сильный человек с оружием в руках. Он наместник богов на поле боя. Искусство боя — это молитва, ребята, серьёзная и грустная, однако радостная.

  'Ух-х, какой ты радостный. С такой рожей, надо на дороге дань с купцов собирать. Но что-то от божьего наместника в нем есть'.

  — И вот почему человек не становится чатра, пройдя бдение и прочитав священные книги, точно так же, как он не может стать воином, нацепив на пояс меч. Это труд, труд во всех своих проявлениях. — Он повернулся ко мне и указал на круг. — Встань и подними свой посох.

  Я послушно встал в нужную точку, принял боевую стойку.

  — А теперь ощути копье — сказал Харальд — ощути, как от твоих ног приходит сила. Нет, ты не держишь равновесия. — Он толчком заставил меня сдвинуть ноги, — Почему башня не падает? Потому что она твердо стоит на своём фундаменте.

  А дальше...

  Вы изучили: стойка Кабаний Зуб.

  Варвар продолжал обучение и через пять минут я увидел новое сообщение.

  Вы изучили: стойка Бычьи Рога...

  Вы изучили: стойка Сокол...

  Вы изучили: удар Ветряная Мельница...

  Вы изучили: удар Рывок Волка...

  Я настолько увлёкся происходящим, что абсолютно не обращал внимания на окружающих. За всеми перипетиями последнего времени, у меня абсолютно вылетело из головы, что нпс не обязательно знать Каллиграфию, для передачи знаний. Достаточно если ваш тренер будет мастером и сейчас Харальд активно делился со мной своими умениями.

  Только через полтора часа я вывалился из тренировочного круга. На моё место тут же стал кореец, а у меня наконец-то получилось перевести дух. Чувствовал я себя полностью выжатым, но отдохнуть не получится. Уже начали собираться остальные игроки, значит скоро идём в данж. Неожиданно моё внимание привлёк спор в центре лагеря.

  — Эм-м, а в чем, собственно говоря, дело? — Полюбопытствовал я, когда добрался до спорщиков.

  — О-о, Сергей! — Обрадовался мне как близкому родственнику Фёдор Георгиевич. — Вот скажите мы же идём в Лабораторию Марни?

  — Ну да — чувствуя какой-то подвох, неуверенно ответил я.

  — Вот! — Проф победоносно поднял палец вверх и посмотрел на Олега. — Я же говорил, что мы пойдём в данж.

  — На фиг он нам надо — непонятно почему мой друг отказывался туда отправляться, хотя это и была его идея. — Мы должны попасть к порталу.

  — Подождите — я совсем уж запутался. — Олег, а есть другой портал в светлые земли?

  — Зачем другой? Пройдём через портал лаборатории.

  — Тогда почему ты не хочешь идти в данж?

  Оказалось, что друг не против похода, он не согласен с необходимостью прорубать себе дорогу к телепорту сквозь толпы мобов. Как оказалось, Лаборатория Марни — это не обычный данж, а база демиургов. Дело в том, что любой новый рецепт приносит хороший доход своему владельцу. Естественно, разработчики не могли пройти мимо такой возможности, а предусмотреть все варианты крафта на стадии концепции, просто нереально. Вот они и создали подобные центры, где башковитые парни измышляли, как можно создать нечто новое в той или иной профессии. Конкретно в этой лаборатории, разрабатывались големы.

  Данж представлял собой лабиринт, по которому бродят результаты экспериментов демиургов. Големы были от 60 до 65 ур. и считались усиленными мобами. Зато никакие боссы не мешали прохождению лабиринта. Когда игрок (игроки) попадал в последнюю комнату, к нему выходил представитель администрации (артефактор Марни) и вручал чертёж нового голема.

  Существовал альтернативный способ попасть к телепорту. Лабиринт находился на вершине огромного холма, изъеденного большим количеством пещер и туннелей. В подземельях обитали странные существа — голумы. По легенде они мутировали из отходов протоплазмы, сливаемых вниз из лаборатории, но главное — уровень мобов был от 50 до 55. По туннелям можно подняться на вершину холма и выйти недалеко от станции телепортации.

  Вот тут и возникла проблема. Проф, с примкнувшими к нему интеллектуалами, настаивал на полном прохождении данжа, чтобы в итоге получить неизвестный рецепт голема. Олег с воинами настаивали на ускоренном рейде и плевать они хотели на всякие там чертежи.

  — Значит так, как командир рейда, я принял волевое решение. Идём по упрощённому маршруту. Подождите — Проф хотел возмутиться, и пришлось пояснить своё решение. — Во-первых: за нами погоня и терять время на уничтожение мобов мы не можем; во-вторых: наши сумки забиты вещами из мисаля. Фёдор Георгиевич, если вы согласны выбросить десяток книг, мы подумаем; и в-третьих: я обещаю, что мы сюда обязательно наведаемся, когда обстановка немного нормализуется.

  Все успокоились, и отряд отправился в подземелье. С голумами у нас никаких проблем не возникло. Отряд методично уничтожал этих мутантов, правда, не обошлось без казусов. Из мобов выпадала та самая протоплазма и ещё какие-то редкие ингредиенты, в пещерах росли уникальные грибы и мох... жаба душила не только Профа, но и других игроков. Меня жадность не мучила банально потому что я не представлял, зачем все это надо и сколько оно стоит. А вот как Надя втихаря выбросила несколько книжек из своей сумки и прихватила пару кусков протоплазмы, я заметил (ей можно, она артефактор).

  'Ну, вот мы и дома' — улыбаясь, я рассматривал такие родные стены Риницы. Кажется вечность назад, во время осады города ордой монстров, именно тут, на станции телепортации, меня нашёл Хадо. Я с Харальдом тогда ожидал появления отряда игроков, чтобы попасть в Риницу. Из-за наших необдуманных действий, мы смогли снять осаду с города и начался наш совместный поход на север. Боже, как давно это было.

  — Давайте сначала зайдём в мою башню... замок? Короче, домой! Там установим алтарь, а потом в город и регистрируем орден.

  Возражений не последовало, и мы радостной толпой пошли к моему посёлку.

12. О похоронах надежд.

  Когда мы подходили к деревне, я заметил большую толпу людей, идущих к нам навстречу. Чуть позже смог различить внушительных размеров венки из цветов у них в руках. Однажды, в детстве, мне довелось видеть подобное шествие: 'Похороны... Надо же, как не повезло, столкнуться с такой процессией — это не к добру. Кто хоть умер?'.

  Не люблю я подобные мероприятия. Единственный раз, когда родители вывезли меня проститься с дальним родственником, запомнился на всю жизнь. Покойный проживал в одной из типовых многоэтажек спального района города, причём на десятом этаже. Автобус подъехал, когда уже собрались все безутешные друзья и родственники, в полном составе. Венки с траурными лентами украшали ступеньки подъезда, музыканты взяли инструменты наизготовку и приготовились играть. Именно в этот, самый что ни на есть распоследний, момент возникла маленькая техническая заминка. Дело в том, что покойный был мужчиной очень высоким (под два метра), гроб был, естественно, ещё больше, грузовой лифт оказался поломанным, а в пассажирский гроб, даже поставленный 'на попа', не уместился бы ни в коем случае. Наступила затяжная 'рекламная пауза' — народ не знает, что делать, вдова нервничает. Длительное время заняли поиски лифтёра, но это ни к чему не привело, поскольку выяснилось, что лифт поломан очень всерьёз и надолго. Родственники-то ладно — куда они денутся, потерпят, а вот у музыкантов время лимитированное, посему им в утешение было выдано некоторое количество спиртного из поминочного запаса, и, удалившись в ближайший скверик, они постарались скрасить себе часы томительного ожидания.

  В поисках выхода из сложившейся ситуации, оргкомитет похорон лихорадочно обсуждал, что делать. По лестнице гроб не снесёшь, поскольку лестничные клетки многоэтажных домов, как известно, не предназначены для проносов гробов, не говоря уже о том, что нести его нужно, как минимум, шестерым, да ещё и разворачиваться с ним на площадках. От причудливой мысли — спустить гроб на верёвках из окна, тоже пришлось отказаться. Во-первых: где достать верёвки такой длины, во-вторых: ну как бы вам объяснить... вот представьте себе, что вышли вы на балкон, скажем белье повесить и тут мимо вас, мерно покачиваясь на верёвках, проплывает гроб. К сожалению, это была последняя здравая мысль, рождённая коллективным сознанием моих родичей.

  В общем, учитывая, что медлить далее уже нельзя, приняли единственное верное решение — взять усопшего под ручки и спустится с ним в лифте. Сказать легко, но вот только среди родственников и друзей добровольцев на роль труподержателя не нашлось. С другой стороны — посторонних привлекать не хочется, не давать же повод к лишним разговорам. Словом, не нашли ничего лучшего, как обратиться к оркестрантам, которые втихаря наслаждались жизнью, усевшись под детскими грибочками. Хотя, как известно, музыканты и самый циничный народ, но услышав такую просьбу, даже они несколько опешили. Дирижёр легкомысленно предложил возложить эту миссию на главного наследника по завещанию, но шутка успеха не имела. В общем, тромбонист, будучи самый отчаянным (или самым пьяным), сжалился над бедными людьми и за некоторое скромное вознаграждение согласился спуститься со жмуром в лифте, в то время как пустой гроб снесут по лестнице пешком. Друзья-музыканты, помогая им загрузиться в лифт, ещё посмеивались насчёт того, что дескать будет весело, если на каком-нибудь из нижних этажей в лифт зайдёт посторонний пассажир. Тромбонист тоже был довольно весел и бодрился, как мог.

  Делов-то на три минуты. Однако... по закону подлости — застрял и просидел в лифте полтора часа. Первые двадцать минут музыкант ревел белугой, колотился в двери и звал на помощь, потом обессилел и покорился судьбе. Когда его вызволили, он находился в состоянии, близком к каталепсии. На глазах его были слезы. Продлись весь этот кошмар ещё хоть пять минут, и мы бы получили второй труп, готовый к погребению (во фраке и с бабочкой).

  Тем временем: родственники, вдова и многочисленная толпа любопытных, жадных до развлечений граждан (будь то свадьба или похороны), были в шоке. После получасового, напрасного ожидания в подъезде (ах, как же им всё-таки хотелось обстряпать все тихо и незаметно), растерянные гробоносцы вышли с ПУСТЫМ гробом на улицу и предались панике...

  Установить, где именно находится лифт с безценным грузом, найти человека, способного починить лифт и спустить его вниз — все это заняло немало времени. Дабы замять скандал и излечить от душевной травмы, в музыканта влили щедрую порцию горючего. Эффект превзошёл все ожидания. Он не только сообщил, что не имеет никаких претензий, но и готов честно выполнить свои обязанности тромбониста. М-да... лучше бы его отправили домой, но кто же знал, чем всё закончится?

  Наверное, это были самые странные похороны во всей мировой истории. Вообразите себе похоронную процессию: безутешные родственники идут, закрывая лица платками и давясь от беззвучного хохота; оркестранты, которые еле сдерживаются, чтобы не бросить инструменты и не повалится на землю в истерическом припадке, но все же кое-как пытаются играть "Траурный марш" Шопена. Особую прелесть произведению великого польского композитора придавало то, что тромбонист отставал ровно на два такта от остального оркестра, что привнесло в избитый шлягер совершенно новый, просто-таки авангардный оттенок.

  Всё-таки им худо-бедно удавалось сдерживаться, пока на кладбищенской дороге им не повстречалась сухонькая старушка, которая, утирая слезы кончиком платка, сказала дребезжащим голоском: "Хлопцы, вы так красно граете". После этого в составе оркестра остались только скрипачи, которым истерическое кудахтанье все же не мешало воспроизводить какое-то подобие звуков, в отличие от духовиков. Дирижёр же молча содрогался в конвульсиях.

  Во время панихиды, тромбонист, будучи уже совершенно невменяемым, поскользнулся и упал в соседнюю яму, вырытую для чужого покойника. Скромное, самоотверженное сердце... не имея возможности выбраться, он все же не пожелал нарушить торжественность момента, и дабы не подводить товарищей, продолжал играть свою партию. Постепенно все инструменты один за другим растерянно умолкали. Сцена из романа Стивена Кинга — тромбониста нет, а тромбон играет, причём звучание у него явно замогильное. Столпившись вокруг ямы, где скорчившись на дне, ничего не слыша, не видя и вряд ли уже хоть что-нибудь соображая, музыкант продолжал увлечённо заниматься тромбонизмом, а бесстыжие циники огласили обитель печали дружным, бодрящим хохотом, от которого несчастный, забытый всеми покойник, наверное перевернулся в своём гробу.

  И вот сейчас я иду навстречу очередной печальной процессии. Однако по мере того как мы сближались, я всё больше и больше приходил в недоумение. 'Какие-то странные похороны. Почему все улыбаются? Или тут принято умерших проводить с песнями и плясками? Кстати, а где собственно сам виновник торжества... где труп?' Я начал всматриваться вглубь толпы стараясь различить очертания гроба.

  Не дойдя до нас примерно десяти метров, все участники процессии неожиданно рванули вперёд. Хохоча, девушки одевали венки на шеи моих товарищей, мужская часть делегации норовила пожать руки или похлопать по спинам воинов. Я с открытым ртом пытался осмыслить происходящее. 'Они что собираются хоронить нас?!' Эта мысль даже мне показалась бредовой и наконец-то сквозь ликующую толпу ко мне пробился староста — Ольг.

  — Мир встречает своего господаря — пробасил управляющий и с поклоном протянул мне двухлитровый ковш, до краёв заполненный каким-то напитком. Гомонящие селяне разом затихли.

  'Что делать? — размышлял я, беря чашу. — Выпить до дна или сделать глоток и передать по кругу? Блин, по-моему, каждое массовое мероприятие должно быть хорошо отрепетировано, иначе могут возникнуть какие-то казусы. А ещё я ненавижу чувствовать себя несведущим младенцем'.

  К ковшу я присосался основательно и надолго. Пиво, а в чаше плескался именно этот напиток, было отменного вкуса. Прохладное, немного тягучее, с терпкими зерновыми нотками оно оказалось весьма кстати после длительного пешего марша. Я и не заметил, как осушил братину до дна.

  — Ладно ли прошло ваше ратное дело? Все ли вернулись домой? — Продолжал староста неизвестный мне ритуал.

  'Всё пучком, торчком и по по-пацански' — чуть не брякнул я, но вовремя взял себя в руки. — Надо держать марку. Сеньор вернулся домой это вам не хухры-мухры'.