Оленьи тропы

То, что одного из рабочих, спиливающих дуб, зовут Диман — конечно же, не случайность. Я показала сказку всем, с кем общаюсь, — но, конечно же, заметил это только ты.

Сила любви и сила смерти; разве не боль есть знак любви, как муки ада — знак искусства?.. Зима заметает наш городок, а я умираю от голода — во всех смыслах.

— Юль, может, это... Перерыв на "Дюрару"?

Вздрагиваю, возвращаясь к реальности. Мы сидим в моей комнате с домашкой по итальянскому. Я объясняю тебе разницу между Imperfetto и Passato Prossimo, ворчу на тебя за ошибки в артиклях. Доделав очередное упражнение, ты вздыхаешь и хрустишь пальцами, хитро поглядывая на меня из-под пушистых ресниц; твоё смуглое лицо залито светом лампы. Недавно ты сходил в парикмахерскую (видимо, отец прислал денег), и бурно разросшиеся кудри сменились обычной короткой стрижкой; хотя чернота волос по-прежнему роскошно-густая и я уверена, что кудри скоро вернутся на место, это приводит меня в лёгкую печаль.

Перерывы у тебя постоянно — покурить, попить кофе, просто отвлечься на болтовню, попутно вспомнив о чём-то. Ему сложно концентрироваться, в детстве ему ставили СДВГ, — строго напоминаю себе каждый раз, когда закипаю и хочу ругаться.

Решительно качаю головой.

— Нет уж, Егор. Давай никаких перерывов, пока не доделаешь. И так уже восемь вечера. Немножко осталось.

— Да ла-адно тебе! Неужели совсем не соскучилась по Изае?!

Отвечаю тебе взглядом, полным досады. Орихара Изая из очередного аниме, которое ты мне показываешь, — действительно моя слабость; ты, конечно, делал ставки на героически-гамлетовского Лелуша, но с ним что-то не задалось. (Возможно, потому, что мой типаж мужчины — всё же манипулятор и сволочь, а не благородная мятущаяся душа). Красивый худенький брюнет в одной из первых серий по-змеиному вкрадчиво доводит девочку-подростка до самоубийства — просто чтобы увидеть, как она ведёт себя, стоя на краю; ставит на уши целый район Токио своими околокриминальными манипуляциями; как типичный трикстер, цинично высмеивает всё вокруг, ходит в гордом шакальем одиночестве, постоянно улепётывает от честного и прямолинейного рубаки-силача, с которым у них какая-то двусмысленная химия, — что ещё надо? Если бы я всё ещё была в том возрасте, когда девочки влюбляются в нарисованных персонажей — влюбилась бы.

(" — А сама сказала, что не влюбилась.

— Соврала").

Вздрагиваю.

Всё дело, наверное, в том, что Изая ассоциируется у меня с тобой, — точнее, с твоей хищной частью, не с растерянным оленёнком. С тем, что ты сам, наверное, не очень-то в себе любишь, из-за чего зовёшь себя лицемером. Изая тоже постоянно твердит, что любит людей, — но любит их очень по-своему. Любит, но играет ими, как кошка — во имя отвлечённой идеи или просто так. У вас много общего.

Наверное.

— К счастью, жизнь не состоит из непрерывного просмотра "Дюрары". Давай дописывай.

— Ой, да ла-адно! Ты так смотрела на него в серии про похищение, что, мне кажется, была бы не против заменить просмотром "Дюрары" всё остальное! — опираясь подбородком на ладонь, язвительно и чуть манерно бросаешь ты.

— Неправда, — бормочу я, изо всех сил стараясь не покраснеть. Полка с книгами, подоконник — куда бы ещё отвести взгляд?.. — Я вообще не очень люблю что-то смотреть, ещё и в таких объёмах. Это ты подсадил меня на эту визуальную наркоту. У меня две статьи стоят, между прочим... И доклад к семинару. Послезавтра семинар у профессора Базиле, а у меня впервые что-то не доделано.

Заканчиваю реплику слегка удивлённо: я сама до сих пор об этом не думала. Весело хмыкаешь, покачиваясь на стуле.

— Всё равно Шизуо круче Изаи!

Морщусь, пряча улыбку.

— Брось, ты сам так не думаешь. Говоришь так, чтобы меня позлить. Как гора мышц может быть круче такого интеллекта и обаяния? Изая прелесть, и всё тут!

— Зато у Шизуо есть совесть, он хороший человек! Или для Юли совсем неважно такое качество, как совесть? Пустяк, да же?

Спрашиваешь об этом весьма заинтересованно; даже чуть подаёшься вперёд, подскочив на стуле. Задумываюсь.

— Ну... Просто в человеческом смысле, конечно, важно. Но влюбиться в совесть тяжело. Или вдохновляться ею.

— Ты и правда чисто Акутагава, — мягким грудным голосом мурлычешь ты, загадочно ухмыляясь. — У меня не так. Меня часто вдохновляют хорошие люди. Тип, разве это не круто — видеть, как человек делает мир вокруг себя лучше, а не хуже?!

— Так-то оно так — но, видимо, что-то внутри меня тянется к крови и хаосу. Тотальное разрушение, трэш, угар и содомия, — спокойно сообщаю я, пододвигая тетрадь к твоим смуглым пальцам. Сдавленно хихикаешь; глаза у тебя снова как-то странно блестят. — А сейчас дописывай, пожалуйста, упражнение.

На следующий день

— О, колечко, прикольно. Кто-то подарил? — шепчешь ты, обдавая меня запахом дыма. На секунду отвлекаясь от конспекта по современной литературе — доцент враждебной нам кафедры чопорно и нудно рассказывает что-то о Пелевине и философии постмодерна, — прикасаюсь к простому серебряному кольцу на пальце.

Я купила его вчера вечером, после посиделок с тобой. Просто пошла гулять — и купила. Дешёвое, гладкое, узенькое; Изая носит такое на указательном пальце, поэтому мне тоже захотелось надеть на указательный.

Раньше я бы никогда не поступила так. Бабушка дарила мне два золотых кольца — и оба я вскоре потеряла; вообще не люблю украшения. Но в последнее время меня то и дело тянет на необъяснимые спонтанные поступки.

Смотрю в твоё вдумчивое лицо, на твои искусанные губы — и меня жалит соблазн соврать, сказать, что действительно кто-то подарил. Парень. Что у меня было свидание, а не одинокая вечерняя прогулка по метели.

— Нет. Сама.

Ты что-то отвечаешь — но меня отвлекает замерцавший экран телефона. Вызов от Алины; она выбрала другой факультативный курс, поэтому не ходит с нами на современку.

Странно. Алина — очень правильный, по-деловому собранный, организованный человек. Она никогда не то что не звонит без весомого повода — даже не пишет.

Вообще не помню, когда она в последний раз мне звонила. Почему-то становится не по себе.

— Извините, можно выйти?

Доцент-современщица отпускает меня величественным кивком. Завтра семинар — наверное, что-то отменилось, перенеслось, дело в этом?..

— Да?

— Юль... Тут, в общем... — (Сдавленно переводит дыхание. Цепенею, почему-то покрываясь колючими мурашками. Я никогда, никогда не слышала у неё такого голоса — такого заплаканного, убито-глухого). — У меня очень плохие новости. Профессор Базиле погиб.

Шёпотом, на выдохе — секунда, секунда — всхлип.

Закрыть глаза. Бирюзовая стена коридора медленно расплывается.

— К... Как это? — глупо выдавливаю я.

— Авария. Они ехали утром с дачи, на трассе гололёд, в них кто-то врезался... Вроде женщина-водитель, я не поняла толком. — (Алина сглатывает, прерывисто и часто дыша. Я прижимаю кольцо к пальцу — так, что серебро вонзается в кость). — За рулём была Анна Борисовна.

— А...

— Она жива, в сознании. Но сильно пострадала, много переломов. Пока она в больнице, ничего непонятно. В пятницу или субботу будут похороны... Наверное.

Она говорит что-то ещё и плачет. Я сажусь на скамейку, вытянувшись в струну, не чувствуя ног и ладоней, сердце схлынывает ударами куда-то вниз. Будто почувствовав что-то, ты выглядываешь из-за белой двери кабинета.

— Юль? Всё нормально?..

— Нет.

Я тоже что-то говорю — в унисон с Алиной, забывая положить трубку; в коридоре чертовски холодно. Метнувшись ко мне чёрной тенью, ты обнимаешь меня — стоя прижимаешь мою голову к своему животу, крепко-крепко, гладишь по голове, что-то шепчешь; я обвиваю руками твою талию, вдыхаю твой запах, хочу заплакать — но у меня не получается.

Наконец-то.

Эта мысль возникает где-то на краю ледяной студенистой мути — и разгорается, как пожар. Наконец-то ты снова обнимаешь меня. Наконец-то я снова могу до тебя дотронуться. Не хочу, чтобы это заканчивалось.

Мерзко, грязно, стыдно?..

Коридор плывёт мимо нас, ты меня гладишь — и я плавлюсь в волнах бирюзы и бессилия, пока где-то там, ещё в больнице или уже в морге на окраине Чащинска, лежит то маленькое, изломанное, окровавленное, что осталось от Алессандро Базиле — синьора русского романтизма, кавальере итальянского Возрождения.

(Продолжение главы следует).

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь (лат.).

"Но..."; "Однако..." (итал.).

"Понимаешь?!" (итал.).

Моя вина, моя великая вина (лат.).

Уильям Шекспир "Гамлет, принц датский". Пер. М. Вронченко.

Хорошо. Свобода (итал.).

Экономическая среда (англ.).

Мы должны поговорить, прости (итал.).

М. Булгаков "Мастер и Маргарита".

"Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу" (итал.). Данте Алигьери "Божественная комедия". Пер. М. Лозинского.

Здесь и далее — И. Бродский "Двадцать сонетов к Марии Стюарт".

А. Блок "О доблести, о подвигах, о славе..."

М. Ю. Лермонтов "Парус".

О. Мандельштам "Бессонница. Гомер. Тугие паруса..."

2