— Я. Я останусь.
Она покачала головой и горько улыбнулась.
— С каждым разом тебя будет оставаться все меньше, а его в тебе — все больше. И однажды ты перестанешь различать свои желания и его, потеряешься в нем, а когда он бросит тебя, сломаешься.
— Эрик не бросит меня, — резко ответила я. — Он уйдет. Это разные вещи.
— Когда это случится, ты поймешь, что это одно и то же. Я не знаю, от чего это зависит — от того, что его кен в тебе, или от того, что часть тебя будет долго жить в нем. Очень долго ни с одним мужчиной ты не сможешь...
— Для этого не нужен обмен. Достаточно полюбить.
— Не обижайся. Просто подумай. О большем я не прошу.
По дороге в Липецк мы молчали. Эрик хмурился и сосредоточенно вел машину, а я смотрела на наползающую на небо снеговую, тяжелую тучу. Рано радовалась весне, зима так просто не отступит. Будет бороться — свистеть промозглым ветром, бросаться мокрым снегом в лицо, злиться и выть.
О неизвестных летунах Эрик так и не сказал — наверное, ждал, когда приедем. Я тоже эту тему не затрагивала. Думала о словах Риты. Почему она вот уже много лет не может забыть Филиппа, а он даже не вспоминает о ней? Разве обмен кеном не должен иметь двустороннего влияния? Влад вон с Ирой обменивался... Интересно, скучает ли он? Есть ли ему дело до жены, которая его покинула? А ей? Почему она все еще в Москве? Думает ли возвращаться?
— Ты подавлена, — сказал Эрик, помогая мне выбраться из машины. С неба посыпалась крупа — мелкая, густая и колючая. Я повыше подняла воротник, прячась от противного снега. — Расскажешь, почему?
— Ты не сказал мне, зачем мы едем к атли, — обиженно ответила я.
— Ты не спрашивала, — пожал он плечами и толкнул тяжелую дверь подъезда. В помещении было уютнее, но зудящая фоном неуверенность не отпускала.
— А если бы спросила, сказал бы?
— Конечно. Я не намерен играть с тобой в игры, Полина. И хочу сделать все, чтобы тебе было комфортно... потом.
Я вошла в лифт и прислонилась спиной к стене. Голова уже буквально раскалывалась, и я подумала, что будет несправедливо, если меня настигнет новое видение. Казалось, я его не переживу.
— У атли мне было некомфортно. Марк чуть не прибил меня, да и Мишель теперь не отстанет. Смотрителю явно не понравилось, как погиб его палач.
— Ты не умрешь, — уверенно парировал Эрик. — А с древним я разберусь.
Я покачала головой.
— Не шути с ним, пожалуйста. Мишель очень хитрый, да и Альрик его ценит.
Эрик высокомерно усмехнулся и приобнял меня за плечи.
— Сколько у Альрика древних? Около двадцати? Уверен, он пожертвует одним за пару-тройку полезных навыков. — Он заглянул мне в лицо, и взгляд стал тревожным. — Что такое? Тебе плохо? Так сильно испугалась?
— Голова болит, — буквально простонала я.
— И молчишь! — пожурил он. — Сейчас помогу.
Мы вышли на лестничную площадку, и Эрик, ловко удерживая меня одной рукой, открыл дверь.
Внутри снова окутало ощущение безопасности и покоя. Интересно, это потому что защиту на квартиру ставил Эрик, а во мне его кен? Теперь ведь и не поймешь... Может, действительно, не стоило поощрять обмен, а то от любви крышу снесло? У меня в этой области опыт большой...
Эрик закрыл дверь, прислонил меня к стене и положил ладонь на лоб. Ощущение накрыли с головой — знакомые, но теперь такие пугающие. Желание близости и нежность. В груди разлился жар, а жила тут же натянулась, требуя привычных ласк.
— Не надо... — Я попробовала отстраниться, но Эрик сжал меня еще крепче, его дыхание запуталось у меня в волосах, а хриплый шепот окончательно лишил воли:
— Стой спокойно.
Постепенно боль уходила, а тело расслаблялось, наливалось легкой негой усталости. Я и не заметила, как оказалась на кровати, вместе с Эриком. Он так и не выпустил меня из объятий, словно я была дорогой вазой, и он боялся меня разбить.
— Лучше? — спросил все так же тихо, хотя наверняка понимал, что боли больше нет.
Я кивнула. В глаза ему смотреть почему-то не могла и подумала, что атли каким-то образом умудряются отравить все хорошее, что есть в моей жизни. Еще утром я была безмерно счастлива, а теперь боюсь этого счастья, словно оно может обжечь. Наверное, у того дома, правда, аура такая. Или у людей, что в нем живут.
— Я сегодня сжег тех, кто явился тебе в видении. Значит, вот так дерутся сольвейги? — поинтересовался Эрик, не сводя с меня странного взгляда. — Испепеляющим кеном из ладоней?
— Да, так и дерутся.
— И многих ты убила?
— Одного древнего, что пришел за атли и нескольких охотников во время войны. — Я помолчала немного, а потом добавила: — Не думаю, что нам стоит обмениваться дальше, Эрик.
— Из-за него? — Во взгляде был холод, а в голосе — сталь. И вид такой требовательный, напряженный.
— Из-за кого? — не поняла я.
— Из-за Влада, из-за кого же еще! — Он резко выпустил меня и откинулся на спину. Смотрел в потолок, не мигая, и явно злился.
— Причем тут Влад? — опешила я.
— Он умеет громко думать.
— Я не... Эрик! — возмутилась я. А затем невольно улыбнулась. — Ты что же, ревнуешь?
— Не знаю значения этого слова, — буркнул он, все так же глядя вверх.
— Ты злишься. На меня и Влада. Потому что он думал что-то обо мне, верно?
— Злюсь, — кивнул он и повернулся ко мне. — А ты думала о нем?
— Нет, — честно призналась я.
— Тогда почему не хочешь меняться со мной больше?
— Боюсь. Ты уйдешь, а я... Думаю, потом мне будет плохо. Обмен предполагает связь, так ведь? И не ты ли сам говорил мне, что не стоит настолько сближаться? Что не хочешь меня обижать...
Эрик тихо рассмеялся и провел большим пальцем по моей нижней губе. Ну вот зачем он так? Я же сразу перестаю соображать — тепло поднимается к затылку, плавит мысли, и они склеиваются, как восковые шарики.
— У меня в этом довольно большой опыт, малыш. Ни я, ни девушки, с которыми я обменивался, не пострадали.
— Уверен? А как же Нора?
Он отстранился и тут же посерьезнел.
— Откуда ты знаешь о Норе?
— Неважно. Я видела ее, и счастливой в тот момент она не выглядела. Думала, наверное, что я тебя знаю... Так с ней ты тоже играл в любовь? Спал с ней и обменивался?
— Я никогда не спал с Норой, — резко ответил Эрик. — И давал ей кен всего однажды, по вынужденной причине. А вот сейчас мне кажется, ревнуешь ты.
— Ревную, — призналась я. — Это нормально — ревновать тех, с кем спишь, с кем делишься кеном. С кем так хорошо, что...
Я замолчала и опустила глаза. Испытывая стыд за случайно вырвавшуюся фразу, за слабость, которую ощущала рядом с Эриком, за внезапно вспыхнувшую влюбленность.
— Не думаю, что у Норы что-то есть ко мне, — ласково произнес он и снова меня обнял. — В любом случае, я могу спросить ее прямо, и она ответит.
— Не можешь, — помотала я головой. — Она мертва. Герда ее убила.
Эрик на мгновение застыл, а потом крепче прижал меня к себе.
— Больше она не убьет никого, можешь мне поверить.
Поверить хотелось. А еще хотелось верить в то, что Нора ничего не испытывала к Эрику из-за кена. Что блеск в ее глазах был связан с другими эмоциями, или она влюбилась потому, что Эрик просто клевый.
Но маленькая червоточина, которую зародила в моей душе Рита, росла и множилась новыми сомнениями.
Возможно, обмен действует лишь на тех, кто любит? Рита страдает по Филиппу, хотя он и думать о ней забыл. Ире тяжело вдали от Влада, а ему как с гуся вода. Нора ждала Эрика, а он вообще о ней не помнит, и весть о ее смерти не очень-то его и зацепила. Он больше переживает о Герде, чем о погибшей пророчице.
А может, обмен так только на девушек действует? Не зря ведь у хищных полигамия — возможно, таким способом мужчина может привязать к себе нескольких женщин.
В любом случае, для меня это опасная игра: я — девочка, и влюблена в Эрика. Возможно, когда он уйдет, я умру от боли.
— Если не хочешь, мы перестанем, — осторожно сказал Эрик. — Но разве тебе было хоть раз плохо? К тому же мой кен помогает тебя защищать — для печати Арендрейта нужен мой кен. Для меня сейчас твоя безопасность превыше всего. Нужно разобраться с охотниками, драугром и узнать, кто тебя отравил. Когда мой кен в тебе, я чувствую тебя — твою радость, твой страх, твою боль. Смогу найти и помочь, в случае чего. Это дает тебе свободу действий — разве это не то, что ты так любишь?
— То, — прошептала я и уткнулась лицом ему в грудь. Было спокойно и хорошо. Не больно. Не страшно. И больше не сомнительно.
— Тогда позволь помочь.
— Хорошо.
Эрик обнимал меня, и я все больше убеждалась: свой опыт объясняет доходчивей, чем чужой. И хоть и говорят, что умные учатся на чужих ошибках, пока не прочувствуешь, не поймешь. А я так давно ничего не чувствовала! Вообще. Совсем.
Рядом с Эриком ожил мир, раскрасился яркими красками, зашевелился, разрумянился. Я проснулась от многолетней спячки, вышла на свет и увидела солнце.
И пусть потом будет больно. Одиноко. Холодно. Сейчас мне тепло, я счастлива, а значит, оно того стоит.
Глава 17. Видения и опасности
Эрик оказался прав — я была свободна. Пока он подолгу отсутствовал по делам скади, я наслаждалась жизнью: гуляла, ходила в гости, занималась спортом. Ни в чем себя не ограничивала. Отбросила страхи, стараясь только не светиться в людных местах, чтобы не попадаться охотниками на глаза.
Знала, что Мишель не забудет и не простит мне Марка. Мне и Глебу. И сомневаться в словах Эрика о том, что я нуждаюсь в опеке, считала глупым. Что, впрочем, не мешало мне подолгу сидеть у Вики и сплетничать. Говорить о жизни. О мужчинах. И, конечно же, о любви.
Теперь я могла говорить об этом, не таясь. Сбросив оковы, надевать их уже не хотелось. Казалось, Эрик ловким движением скальпеля вскрыл рану, и все скопившееся в душе — разочарование, тоска, боль, страхи, сомнения — вытекло. Слова полились сами — яростные, эмоциональные, резкие. Были слезы и смех, горькие улыбки, коньяк с лимоном, приглушенный свет кухонных ламп.
И одиночество — в этом мы с Викой похожи. Как в детстве — жались друг к другу, словно роднее никого не было, и делали вид, что все хорошо, что никто нам не нужен, а самодостаточность — величайшая ценность женщины.
Сейчас врать себе было сложнее и, если я могла замаскировать одиночество яркими отношениями с Эриком, то у Вики не было и этого. Я делилась с ней мыслями, переживаниями, просто эмоциями. И радовалась, что несколько лет назад, в один из осенних дней Глеб буквально заставил меня рассказать подруге об атли. О том, кто я, и что это за собой влечет. Сама бы я не отважилась ни за что.
Глеба с тех пор я видела дважды. Но оба раза — в квартире Эрика. К атли мы больше не ездили, я не просила, а сам Эрик казалось, забыл о важности крови.
Март плавно перетек в апрель, весна уже не крылась — звенела, чирикала, грела солнышком. Снег растаял, асфальт просох, девушки распустили волосы, надели короткие юбки, каблуки и яркие куртки. Жизнь возрождалась, просыпалась от спячки, как проснулась я — одним холодным февральским днем. Видения больше не досаждали, но, признаться, я каждый день со страхом ждала очередного, как события, обрезающего нить между мной и Эриком.
В тот день я не грустила. Погода была ослепительно прекрасной, растворяющей страхи и вызывающей улыбку.
Я приехала за вещами — все равно жила у Эрика, так что, можно сказать, имела право на полку в его шкафу, хотя шкафом огромную гардеробную назвать было сложно. Эрик не возражал, даже сам предлагал пару раз — ненавязчиво и осторожно. Словно боялся, что я снова испугаюсь и сбегу, а кан так и останется для него недостижимой целью.
Сбегать я не собиралась. Привязалась к нему. Любила в нем все: ямочку на подбородке, льдистые глаза, морщинку на лбу, когда он хмурился. Руки, которые обнимали по ночам, насмешливый взгляд. Уверенность. Сосредоточенность, когда он занимался делами и не знал, что я за ним наблюдаю. А я сидела, укутавшись в плед, на широкой кровати, накрытой темно-синим покрывалом, и любовалась им, как произведением искусства.
Наверное, мне нужен был идеал. Снова. Чтобы перекроить себя, поверить, что в жизни есть не только боль и предательство. И вылечиться, наконец, окончательно.
В общем, однажды я поняла, что вещам место рядом с хозяйкой, а домой я еще нескоро вернусь. Да и весенний гардероб немного отличался от зимнего.
Родной подъезд встретил свеженьким ремонтом — запахом краски и шпатлевки, гладко отполированными перилами и вымытыми ступенями. На лестничной площадке я наткнулась на Мирослава. Он куда-то уходил, но, увидев меня, решил задержаться. Сказал, что соскучился, как мне показалось, совершенно искренне, и заманил-таки меня на чай.
Мы говорили обо всем — долго, до хрипоты. Дело не в том, что темы вдруг появились — они были всегда. Просто что-то изменилось во мне. Что-то незримое, но существенное. Мне стало интересно все: как живут альва, не женился ли Алекс, видится ли Мир с Евой и Майей, собираются ли альва в Тверь. Он, в свою очередь, спрашивал об Эрике — в душу не лез, но подробностями разборок с Мишелем поинтересовался. И тем, как погиб Марк — все же не каждый день встретишь хищного, умеющего ставить печать Арендрейта.
В общем, я не заметила, как стемнело. Опомнилась, когда позвонил Эрик и поинтересовался, где я. Сказал, что сам находится недалеко и заедет за мной через десять минут.
Появился на пороге милый, обаятельный, сдержанно поздоровался с Мирославом и потянул меня к выходу. Нетерпеливо, словно спешил куда-то, направился вниз по лестнице.
— Постой, — рассмеялась я. — Вещи. Я же за вещами приехала и... заболталась.
Эрик развернулся, сверкнул глазами. Полубезумный, жадный взгляд. И его жажда — на коже, бежит мурашками по позвоночнику, рукам, ногам. От ощущений хочется смеяться.
— Заболталась, — прошептал он хрипло и тут же меня поцеловал. — А я соскучился.
— Ты очень странный сегодня, — нахмурилась я.
— Предвкушение. — Он провел пальцами по моей шее, едва касаясь, и я закрыла глаза от удовольствия. А затем развернул меня и подтолкнул к двери.
— Бери уже свои вещи.
Квартира Эрика вызывала во мне уверенность, а вот моя в последнее время ассоциировалась с неприятными событиями, поэтому, когда вошла, я ощутила легкое беспокойство. Не приняла это близко к сердцу, списала на страхи прошлого, а их я как раз тщательно изгоняла. Выкуривала.
К тому же Эрик был со мной — скользнул следом, по-хозяйски зажег свет в коридоре, потом в комнате. Я помню, как шагнула за ним.
Помню, как он обернулся. И резкий запах — кисло-сладкий, удушающий. Странное предвкушение в глазах Эрика сменилось тревогой.
— Беги... — прошептал он, но я не успела даже пошевелиться — меня столкнуло во тьму...
Я проваливаюсь в воду — темную, холодную, вязкую. Водоросли опутывают ноги, тянут на дно. Пытаюсь выплыть, судорожно гребу руками, но тщетно. Вода сильнее. Коварная, шепчет русалочьими голосами, велит не дергаться, расслабиться. Как тогда, когда Кира...
