Хотя для приезжих из Айгерима условия торговли были не очень выгодные. Купцы оттуда вынуждены были платить двойной налог: налог на ввоз товаров на территорию Мацуи, который теоретически должен был идти на развитие города (а практически, скорее всего, оседал в карманах членов городского совета), и налог на право продавать свои товары на территории порта.
Самые умные из купцов работали через купеческую гильдию. Как жители Малероссы, они сбывали свои товары, даже не произведенные на территории города, а привезенные откуда-то, оплачивая только налог на реализацию, и тот был намного ниже, чем установленный для приезжих из Айгерима.
Схема действительно простая и сугубо в рамках закона: купцы из гильдии покупали товар у купцов из Айгерима за территорией города, как правило, в какой-нибудь деревушке. В этой же деревушке они покупали часть товара, который был у селян на продажу, и вписывали в документы все одним махом. Так как окрестные деревни считались частью города, то получалось, что продукция была произведена на территории Мацуи для купцов из Малероссы. И платить двойной налог не требовалось. Все оставались довольны.
Кроме купцов из Айгерима. Чаще всего купцы из гильдии скупали товар по цене, намного ниже рыночной, и прибыль, которую в таком случае получали проделавшие нехилый путь купцы из соседнего государства едва-едва была больше чем та, которую они получили бы, продавая все сами. Как и любой человек, занятый в торговле, купцы из Айгерима умели считать свои деньги, и понимали, что имей они свободный доступ в Мацуи, их прибыль выросла бы до сорока процентов. Но пока за Малероссой стояла Гатрида, никто не ждал от короля Айгерима каких-либо действий по возвращению порта исконным владельцам. То есть — Айгериму. Все знали что в соседнем государстве так думают, а те в свою очередь знали, в Малероссе знают о их амбициях. Но по какой-то молчаливой традиции все молчали о том, что знают. Вот такой вот замкнутый круг.
Во-вторых, Седрика поразил сам город. Порт распологался у подножья горы, а город, пришлось построить на небольших, искусственно сделанных террасах и он лесенкой спускался вниз, к порту.
А если подняться достаточно высоко, то можно увидеть не только дорогу, ведущую из Айгерима в порт, но и россыпь деревень, из которых в город поступали свежие продукты. Большинство деревень принадлежали различным крупным землевладельцам, живущим в городе и крестьянам позволялось обрабатывать землю за десятую часть урожая. Но были и свободные общины. Ну, как свободные. Это деревни, которые заплатили своему господину крупную сумму денег и получили право в течение оговоренного срока распоряжаться землей по своему усмотрению. У них чуть больше прав и свобод, чем у тех, кто все ещё в вассальной зависимости, но в основном их жизнь протекает также.
Это то, что Седрик узнал от барона Сильвестри. Арчибальд рассказывал о Мацуи очень много. И все же оставалось такое впечатление, что барон не рассказал ничего. Седрик не мог избавиться от впечатления, что не узнал ничего важного. Что ж, хвала богам, что у него есть альтернативные источники информации о городе.
Помощью одного такого он как раз решил воспользоваться.
Имение Гастена, в котором все ещё жили Седрик и Елизавета, находился на одной из срединных террас. Здесь не было улиц в широком смысле слова, как на нижних террасах, занимаемых бедняками — лишь имения богатых людей. Особняк Гастена и вовсе был построен на выступе скалы, с которого открывался отличный вид не только на город, но и на все прибывающие корабли.
Если бы барон Сильвестри не устроил сегодня званый ужин в честь Седрика, то этот день Лиз потратила бы на переезд и обустройство в Вилхейм Буро. Но из-за приема переезд решили отложить на два дня. Девушка долго отнекивалась, но в итоге согласилась сопровождать его. В благодарность он купил ей чудесные серьги и колье. Которые впрочем не сильно обрадовали её. Что-то происходило с Елизаветой, но она почему-то не хотела об этом говорить. И дело было не в возвращении в Мацуи, или страхе неопределенности. Всю дорогу девушка была очень спокойна и переезд её не волновал. Но уже по приезде сюда Елизавета стала грустной и замкнутой, угнетенной, если это слово сюда подходит. Хотя видимых причин для этого нет.
Седрик решил, что как только все немножко уладиться — обязательно заставит её рассказать правду. А пока ему нужна была помощь.
Елизавете нравилось сидеть на небольшом балкончике и смотреть на протирающийся у ног восхитительный вид. И в этот раз Седрик не ошибся, первым делом заглянув сюда. Правда, к его немалому удивлению, девушка была не одна. Компанию ей составлял Гастен. Они тихо о чем-то разговаривали и беседа её не радовала. Но, узнать о чем, Седрику было не суждено. Он успел услышать только окончание фразы Гастена:
— ... она тоже будет там.
Когда его заметила Лиз. Девушка радостно улыбнулась ему и откинула шаль, чтобы встать на встречу, но Седрик её опередил, первым подойдя, чтобы поцеловать любимую. Затем сел в пустующее кресло рядом, оказавшись между Гастеном и Елизаветой.
— О чем вы говорили? — спросил он, как бы, между прочим, отрывая виноградинку и отправляя её к себе в рот.
— Мы говорили о приеме и о тех, кто на нем будет, — ответил Гастен. — Такого масштабного события давно не было, на этом званом ужине соберутся все, кто хоть что-то значат в городе: члены городского совета, представители купеческой гильдии, главы самых больших ремесленных цехов, владельцы крупных судоходных компаний...
Седрик подавился очередной виноградинкой и откашлявшись спросил:
— Цехов? Мацуи же портовый город, какие цеха?
Елизавета тихо рассмеялась:
— Милый, но Мацуи это не только порт, — Седрик буквально замер, услышав из её уст это "милый". Их отношения никогда не для кого не были тайной, но Лиз практически никогда на людях не проявляла свои чувства. Хотя Седрику этого чертовски хотелось. Ему нравилось, когда все вокруг получали доказательство того, что Елизавета — его, а он — только её. И вот она так запросто назвала его "милый" при Гастене.
Как же ему хотелось продлить это мгновение! Но сам купец все и испортил:
— Прекрасная графиня Малони права, — почти весело согласился он. — Как бы странно это не звучало, но две третьих дохода состоятельных людей в Мацуи составляет именно продажа изделий из ремесленных цехов.
— Но, что за цеха? — перевел на него недоуменный взгляд Седрик. — Почему я о них только сейчас слышу?
— А разве барон Сильвестри тебе ничего не рассказывал? — неподдельно удивилась Елизавета.
Сефрид рассмеялся:
— Это то, как раз и не удивительно, — все ещё улыбаясь пояснил он. — Умолчать о таких вещах — вполне в его духе. Потом он придумает какое-то глупое оправдание.
— Но почему он умолчал о цехах? — недоуменно спросил Седрик. — Почему это такая тайна?
— Это не тайна, — слегка растягивая гласные ответил Гастен. — Просто не все, что производится в цехах, продается открыто. Часть... товаров, — немного замявшись, подобрал он подходящее слово, — производится по спецзаказам. И чем позже вы об этом узнаете — тем больше времени будет, чтобы скрыть следы этого.
— Они совершают государственное преступление и если вы мне покажите в каких именно цехах... — начал было Седрик, но Сефрид не очень учтиво перебил его:
— Гильдия купцов также приобретает товары, произведенные по спецзаказам, — как ни в чем не бывало, сказал он и почти скучающим тоном сказал: — И Буревесник мог бы приобретать товары, произведенные по спецзаказам.
Седрик нахмурился и встал:
— Что вы такое говорите?
— Я говорю, — таким же спокойным и не выражающим голосом сказал Гастен, — что гильдия всегда блюдет свои интересы. Мы не вмешиваемся в политику, если этого не требует необходимость, но мы всегда знаем все и обо всех. Гильдия не принимает не чьих сторон, пока не задеты наши интересы. И как сторона нейтральная — мы одинаково лояльно относимся ко всем.
Седрик молча стоял, глядя на купца сверху вниз, и все же его не покидало ощущение, что это Сефрид смотрит на него свысока. Продлилось это всего несколько секунд, затем Гастен тоже встал:
— Я вижу в вас большой потенциал, милорд Абиатти, — многозначительно сказал он. — Я видел его ещё тогда в Хилэри. В вас есть многое от отца, Эгберта, да будет светлым его путь в чертоги богов. Герцог Патио, покойный отец Александра, знал его величество ещё до коронации. И тот никогда не хотел быть королем. Ему нравилась та жизнь, которой он жил: разгульная, веселая, безответственная. И корону его величество Эгберт принял спьяну, а затем хотел отречься. Но знаете, почему он этого не сделал?
— Почему? — настороженно спросил Седрик. Ему не нравилось, что Гастен так далеко ушел от изначальной темы разговора, но в то же время хотел знать, к чему эта беседа приведет.
— Потому, что увидел, кого хотели посадить на трон вместо него, — ровным тоном ответил Сефрид, и повернулся лицом к простирающемуся у подножья горы порту. — Эгберт был умнее и сильнее любого из них. И он просто не смог смириться с мыслью, что придется жить под властью того, кого он даже не уважает.
Повисла тишина, которую вновь прервал Гастен:
— Вы очень похожи на отца, — повторился он. — Не понимаю, как этого не заметил Оскар. Видимо, возраст берет свое. Думаю, вы с уважением относились к принцессе Маргарите и ничего не стали бы предпринимать, не смести её Закери.
Сефрид повернул голову и посмотрел на Седрика:
— А может и нет, — задумчиво пробормотал он, не сводя взгляда со своего более молодого собеседника. — Что-то другое послужило толчком? — проницательно догадался Гастен. — Вы ощутили угрозу. Для себя? Для семьи.
Седрик почувствовал, как его взяла за руку Елизавета. Он повернул голову и увидел её ободряющую улыбку. Она что, подталкивала его к откровенному разговору с купцом?
Поколебавшись ещё немного, Седрик все же неохотно ответил:
— Боадикея.
Всего одно слово, которое все расставило по местам для Гастена:
— А-а-а, — как ему казалось, понял, о чем говорит принц купец. — Закери хотел использовать её, чтобы держать вас в узде...
Отведя взгляд в сторону, Седрик поправил его:
— Закери ПРОСТО хотел её.
Вот теперь на лице купца появились эмоции — изумление, ошеломление и много ещё чего, что невозможно было разобрать. Наконец, Гастен выдохнул:
— То есть вся эта возня с троном... Он сместил Маргариту, вы хотите сместить его... Все из-за вашей младшей сестры?!
— Причин много, — холодно сказал Седрик. — Но вы действительно назвали две главные. Закери недостоин ни трона, ни моей сестры.
Сефрид неожиданно усмехнулся:
— А герцог Патио получается более достойная кандидатура чем король?
Тут усмехнулся уже Седрик:
— Король или нет, Закери никого не может сделать счастливым, кроме себя. А это главное условие, при выборе достойной кандидатуры. Король или нет — моя сестра должна быть счастлива.
— И как? — заинтересованно склонил голову на бок Гастен. — Александр справился с поставленной задачей?
— Блестяще, — широко улыбнулся Седрик. — Он смог очаровать Боадикею в первую же встречу, а я понял, что они будут ну просто идеальной парой.
— Простите моё любопытство, но как вы это поняли? — глаза Сефрида выдавали его искренний интерес в этом деле.
— О, — просто пояснил Седрик, не затягивая интригу. — Боадикея и Александр с первой же секунды знакомства были на одной волне: понимали друг друга, не испытывали неприязни. Они нашли много интересных тем для разговоров...
— Таких интересных, что ты даже уснул, — неожиданно рассмеялась Елизавета, ткнув пальцем в любимого.
— Милая не вини меня, — поднял руки вверх, как бы сдаваясь на её милость Седрик. — Я тебе пересказывал все самые интересные моменты и ты тоже зевала.
В этот раз Лиз смеялась не одна, к ней присоединился и Гастен.
— Но если все было так хорошо, то зачем было отсылать Алекса в Гатриду? — вновь вернул себе серьезный тон Сефрид.
— Его отослал не я, а Закери, — немного раздраженно ответил Седрик. — Но пусть вас это не беспокоит. Мы с Лиамом решили, что он заберет Боадикею с собой в Гатриду и там они с герцогом поженятся.
— Это очень разумно с вашей стороны, — не мог не согласиться Гастен.
Воцарилось неловкое молчание. Первым тишину нарушил Седрик:
— Я могу рассчитывать на лояльность гильдии?
Сефрид посмотрел на него слегка недоуменно, как будто считал этот вопрос давно решенным:
— Разумеется, ваше высочество, — и тут же добавил: — Прошу меня извинить, дела требуют моего присутствия в Мацуи. Мы с вами встретимся уже на приеме в вашу честь.
Мужчина поклонился на прощание, и повернувшись к Елизавете поклонился с не меньшим почтением:
— Леди Малони.
Она сдержанно улыбнулась ему в ответ, и Седрик, неожиданно для себя почувствовал укол ревности.
Елизавета откинула шаль с ног и встала:
— Пойдем собираться? — невесело спросила она.
Вместо ответа Седрик подхватил её на руки и понес в спальню. К дьяволу морскому прием! Подождут...
* * *
**
Женевьеву по приезде в храм поселили в восточном крыле. Девушке досталась уютная и просторная келья, обставленная так, чтобы предоставить новой постоялице максимум комфорта. Из обрывков фраз, она сделала выводы, что в этой комнате уже не раз квартировали попавшие в такую же беду девушки из высшего света.
Даже несмотря на высокий статус наследной принцессы, Женевьеве установили жесткие правила. Как объяснила в личной беседе глава храма, это делается для сохранения конфиденциальности. Чем меньше служителей храма её увидит, тем надежнее будет сохранена тайна. Поэтому в течение дня, когда в храме идет служба или проводятся повседневные работы, девушка должна находиться у себя в келье. Ей будут приносить еду и книги из библиотеки. Но сама она покидать свои покои не должна. Впрочем, ранним утром, пока служительницы храма завтракают, перед началом своим каждодневных трудов, да поздним вечером, когда идет последняя молитва, Женевьеве разрешалось прогуляться. На этом вольности и ограничивались.
Конечно, перспектива просидеть взаперти без малого три месяца до рождения ребенка, не особо радовала девушку. Но она снова и снова повторяла себе, что так нужно. В конце концов, ничего этого бы не случилось, если бы не её беспечность.
Сидя взаперти, Женевьева много думала: о ребенке, о Дайоне. Она старалась гнать от себя переживания. Врач при храме, регулярно её осматривающий, сказал, что нервничать — вредно для малыша.
Но Женевьева ничего не могла с собой поделать. Особенно, когда ребенок начал шевелиться. Впервые почувствовав его внутри, девушка осознала, насколько малыш ей дорог и как неимоверно трудно будет отдать его. Эта боль от предстоящей разлуки разрывала бедняжке сердце и Женевьева часто и подолгу плакала. У неё пропал аппетит и ухудшился сон.
Врач в первое время постоянно делала замечания. Но видя, что слова не имеют должного эффекта, приставила к ней одну из служительниц храма, чтобы та следила за будущей роженицей. Женевьева начала есть все что приносят, хоть и не чувствовала вкуса еды. Просто механически выполняла требования.
