Один человек и один город

— Куда?

— Домой!

— К тебе домой?

Могу спорить, к этой секунде в голове девчонки уже не осталось ни одной мысли о духах, колдовстве и прочей возвышенной ерунде. По крайней мере, во взгляде, что-то ищущем на моем лице, ничего сверхъестественного не читалось. Но это-то как раз и пугало. По-настоящему.

— Ты приведешь меня в свой дом?

Все-таки она сумасшедшая. Повернутая на любви. Даже колдовство ей было нужно только для этого. Ну и для замужества, наверное. Хотя если учесть, что ее мать, согласно рассказам падре, так и не захотела связать себя узами брака...

Право, не знаю, какой вариант развития сложившейся ситуации меня больше удручает: возможность обзавестись блаженной супругой или вероятность того, что до венца мы так и не доберемся?

— Мы будем жить вместе?!

Хорошо, людей вокруг нет. Не видят скачущую и вопящую девицу.

— Пошли уже.

— Мы будем жить вместе!

На плече ее нести еще легче. А что самое удобное в этом моменте: не путается под ногами. Пинается только. От избытка чувств. И повизгивает прямо в уши. То в левое, то в пра...

Стоп. Слева — это вовсе не она. Это тормозные колодки.

— Эй, амиго! Как поживаешь? Хотя, что я спрашиваю? Если есть женщина, есть и жизнь, а ты, вижу...

Господи, а это еще кто? Рожа вроде знакомая, только где я мог ее видеть? Торчит из окна такси. А! Вспомнил. Тот самый, добрый самаритянин, который подвозил нас до границы Вилла Баха. Как его там... Муньес или что-то в этом роде. Только расставались мы на более церемонной ноте. 'Сеньор' и все такое прочее. А теперь, значит, 'амиго'?

— Доброго дня.

В появлении нового собеседника было, по крайней мере, одно неоспоримое преимущество: Лил смущенно затихла.

— А приятель твой как? Помню, выглядел он плоховато.

— Пока не помер.

— Ну и слава Господу!

Именно этого мне и не хватало сегодня, пожалуй. Разговора ни о чем с едва знакомым человеком. Причем любопытным и понятия не имеющим о такте и вежливости.

— Гуляете?

— Собственно, домой уже отправляемся.

— Подвезти?

— Я не при деньгах, так что...

— Да ну, какие деньги между друзьями? Садитесь, домчу в два счета!

Или он и вправду добряк, или хорошо усвоил основные правила расширения рынка услуг. Ну да, скидки постоянным пассажирам, бонусы, рекламные акции — вся эта нелепая, но действенная ерунда. Только целевую аудиторию выбрал неудачно.

— Куда ехать-то?

— В Низину. Рискнешь?

— Да запросто.

— Камино Брава, пара кварталов от колонки, дом... С балкончиком. Дурацким. Увидишь — сразу поймешь, что это он.

Лил, едва коснулась ногами земли, тут же юркнула в машину. Довольная донельзя.

— Хорошего парня нашла, — подмигнул ей водитель. — Надежного. А уж видела бы ты его тогда вечером... Настоящий принц был.

— Принц? — переспросила девчонка, озадаченно хмурясь.

— Еще какой! Одет, причесан, все дела. Да не переживай, он сейчас хорош!

— Принц...

Она откинулась на спинку сиденья. Почти вжалась. И о чем-то напряженно задумалась. Меня тоже вдруг внезапно осенило.

— Довезешь ее? Только смотри, чтобы никаких проблем не было.

— Можешь на меня положиться, присмотрю, как за младшей сестренкой. А сам что? Не поедешь?

— Надо зайти в одно местечко. Уж извини, в следующий раз покатаешь. Договорились?

— Как скажешь. Ну что, красавица, готова?

Шевеление губ, но ни одного звука. Ушла в себя, что называется.

— Удачной дороги! И спасибо. Получу зарплату, сразу...

Он покачал головой. Укоризненно. А потом машина торжественно... поплыла, иначе не скажешь. Прямо как карета. С самой задумчивой принцессой в мире.

* * *

События прошедших суток вкупе с сотрясением мозга и душевными потрясениями совсем выбили из головы единственно важную деталь аварии. Трансформацию сеньора Фуэнтеса. А вот доктор сразу подметил схожесть между двумя больными, которых ему довелось осмотреть. И поставил диагноз. То есть, назначил меня главным виновником. Не то, чтобы я совсем уж был ни причем в обоих случаях, но...

Форту большой гарнизон не полагался: упор ставился на мощные орудия, а не на живую силу, поэтому когда возникла необходимость не защищаться от внешнего врага, а подавлять внутренние волнения, рядом — через пустошь, сейчас занятую под парк — отстроили казармы. Широкобокие, низкосводчатые, с трех сторон опоясывающие просторный плац. Помещения без какой-либо внятной планировки внутри. Зачем солдатам удобства и личное пространство? Правильно, незачем. Зато сооружать здесь центральный госпиталь Санта-Озы оказалось крайне удобно. Правда теперь внутри белоснежных стен располагался сущий лабиринт из палат, операционных, сестринских, кладовых и кабинетов, разбираться в котором не рискнул бы ни один здравомыслящий человек.

— Чего тебе? — неприветливо спросила женщина, перекладывающая пухлые тетради из стопки в стопку.

— Навестить больного.

Одна, вторая, третья, четвертая. Пауза. Пятая и шестая — в новую стопку.

— Что за больной?

Отутюженными и внимательными медсестры здесь бывали явно только в дни приезда сенаторской команды. А сейчас и разгар дня, и приемный покой пустует, и обеденный перерыв слишком скоро, чтобы напрягаться.

— Привезли прошлой ночью. На 'скорой', после аварии. Водитель автобуса.

Лениво посмотрела в журнал. Листнула страницу.

— Как звать?

— Фуэнтес, Альваро.

Палец пополз по строчкам. Еще ленивее, чем взгляд.

— Есть такой. А ты ему кто будешь? Только не говори, что родственник: целый день прошел, а кроме священника никто не приходил.

Странно. Нет семьи, что ли? Ладно, допустим. А шайка ночных беспредельщиков? Уж из них кто-то должен был наведаться. Например, чтобы получить новые распоряжения на мой счет.

— Так кто?

— Сослуживец.

Она мельком взглянула на карточку, однозначно определяющую меня в жители Низины. Хмыкнула.

— Врешь.

— Вру.

— Полицию вызову, — пообещала медсестра, правда, все с той же апатией, чуть ли не зевая.

— Зовите. Только можно я пока пройду, посмотрю на него?

— Вот настырный... — ага, все-таки зевнула. — Иди уж. Секция Д, палата 34. У двери все равно сканер стоит, мимо него не пройдешь.

Это она напомнила совершенно правильно. Только дело было вовсе не в обеспечении безопасности.

Конечно, высокопоставленных больных, а также тех, кто мог дорого заплатить за свое здоровье, охраняли безукоризненно. Правда, совсем в другом районе города и совсем другом здании. А центральный госпиталь принимал всех остальных, и администрацию волновало лишь количество посетителей: от него зависел объем бюджетного финансирования. Сначала сканировали людей на главном входе, но цифры получились жуткие. В первую очередь, за счет самого персонала, мельтешащего туда-сюда. Тогда и было принято решение отслеживать тех, кто пользуется медицинскими услугами, целенаправленно. И сами услуги, кстати, тоже.

Систему ввели в эксплуатацию примерно год назад. Помню, главный врач по этому поводу прочел проникновенную речь. Пыжился от гордости, краснел, потел... Смотреть было неприятно, слушать — неинтересно. Но тогда это казалось мне важным, присутствовать на городских событиях. Нужным. Перспективным. М-да.

Половина палат в секции Д пустовало: за прозрачными перегородками не было видно следов человеческого присутствия. Чистота, строгость, скромность. Никаких излишеств. Ни тебе букетика цветов на столике у кровати, ни картинки на стене. Впрочем, даже обитаемая комната, та, куда меня направила медсестра, выглядела точно так же. Уныло. Мало подходяще для ускорения выздоровления. Впрочем, пациент, похоже, ничего не видел вокруг себя. Как по мне, к своему счастью.

Сканер мигнул, считывая матрицу моей 'Молли', и дверь шурша отъехала в сторону. А несколькими секундами повторила этот маневр уже у меня за спиной.

'Альваро Фуэнтес. Возраст — 35 лет. Диагноз...' Ага, пустое место. Было сначала написано что-то вроде 'дорожная авария', но потом затерли, да так и оставили. Жаль. Я-то думал, хоть здесь разобрались, что к чему.

Наверное, санитары не на шутку устали, укладывая его на кровать, и все равно казалось: сидит. Вернее, собирается то ли сесть, то ли лечь обратно, но почему-то застыл на полпути. Согнулся, потом перекосился. Или наоборот?

Но на то, что случилось с Хэнком, не очень-то и похоже. Например, кожа не обугленная. Смуглая, да, но такой она была и до аварии. Если разница и есть, то на пару тонов. Главное, сами искривления, если их можно так назвать. Другие. Намного более... грубые, что ли.

Этот бедняга словно набросок. Задали основные направления усилия, на глазок, условно, и потянули. Не каждое мышечное волокно по отдельности, а пучком, выворачивая конечности из суставов. Как будто кто-то боялся не успеть. И если бы вдруг не передумал, то вполне возможно, что водителя разорвало бы на...

— Помолись со мной! Кто бы ты ни был, помолись, прошу тебя!

Пробовали когда-нибудь согнуть все пальцы в разные стороны, а потом попытаться ухватиться за чужую штанину? Вот и у Фуэнтеса не получилось. Только заставил меня дернуться от неожиданности.

— Помолись со мной!

Глаза его тоже смотрели, куда придется. В основном, внутрь черепа. Представляю, что он там видел. И представляю, почему никто не спешил навещать больного.

— Признавайтесь друг перед другом в проступках и молитесь друг за друга, чтобы исцелиться, ибо много может усиленная молитва праведного!

И с языком у него проблемы. Слова можно разобрать, но общее впечатление... Мрачное. Не приведи Господи, чтобы Хэнк однажды очнулся таким. Я его тогда сам убью. Чтобы не мучался.

— Помолись со мной!

Крюки, шарящие в воздухе. Бррр.

— Прошу тебя...

Все, насмотрелся. Прочь отсюда. Подальше. В коридор. Пред темные очи доктора Веги.

— Пришел полюбоваться на дело рук своих?

— Я уже говорил вам, что...

— Я помню. Да ладно, это шутка. Хотя смеяться, конечно, не над чем.

В медицинском халате он производил более внушительное впечатление. И уважения вызывал несоизмеримо больше, чем когда закуривал сомнительную сигаретку в темном доме папаши Ллузи.

— Пойдем, поболтаем, раз уж зашел. Не против?

Собственно, на это и рассчитывал, отправляясь в госпиталь. Хотя особо не надеялся выполнить все, что запланировал.

— Как голова?

Кабинет доктора располагался поблизости от палаты: весь путь не занял двух минут. А обстановка была еще аскетичнее, чем в апартаментах сеньора Фуэнтеса. Хотя, так могло только казаться. Из-за закрытых стенных шкафов с непрозрачными дверцами и совершенно пустого процедурного стола.

— Все еще на месте.

— Чувство юмора на месте точно, — он приоткрыл один из шкафов. — Извини, не приглашаю присесть: некуда.

— Ничего, постою.

— Как твой приятель?

— Который из?

— А вот злоупотреблять не стоит. Даже юмором.

Хлопнул дверцей, защелкивая замок. Размял в пальцах папиросу, скрученную явно не фабричным способом.

— По-прежнему. Выглядит чуть здоровее, если вы об этом. Но в сознание не приходит.

— Это не так уж плохо, кстати.

— Ага.

Помолчал. Поднес папиросу к лицу. Понюхал.

— Лучше так, чем...

— С ним произошло то же самое? С этим водителем?

— Я бы сказал, что тебе виднее, — Вега оперся о стол. — Но да. Суть та же.

— Почему тогда результат другой?

— А вот это вопрос.

Он все-таки закурил, и по кабинету поплыл тонкий сладкий аромат.

— Трудность в том, что я пока не представляю, каким было воздействие. Отчасти похоже на последствия магнитной бури, но слишком узкая локализация. Точечная, можно сказать, а следовательно, и интенсивность превышает все разумные пределы. Просто зашкаливает.

— В природе такого не бывает?

— Да кто знает, что бывает и не бывает на этом свете? Я вижу впервые, вот и все.

— А ваши коллеги? Вы ведь наверняка консультировались с кем-нибудь?

— Соображаешь, — черты докторского лица начали умиротворенно расслабляться. — Спрашивал. Не прямо, конечно. Но думаю, результат все равно был бы тем же. Отрицательным.

— Неужели во всем мире никто и никогда...

— Насчет всего мира говорить не буду. Хотя шанс крайне маленький, да. Ничтожный.

— Значит, нет ни диагноза, ни методики лечения?

— Значит, нет.

Примерно то, что я ожидал услышать. И надеялся, что не прозвучит.

— Зато есть подопытный и куча времени.

— Хотите сказать...

— Я собираюсь попробовать. Пока только местное воздействие. Возьму списанный томограф и займусь. Может, что и получится. Ну а не получится, и ладно.

— Человеколюбиво звучит. Очень.

Вега затянулся папиросой. С видимым наслаждением.

— Врачи все немного сволочи, разве не знал? Бессердечные ублюдки. А если серьезно...

Он вдруг посмотрел мне прямо в глаза. На редкость ясным взглядом.

— Ты сам все видел. Я буду делать то, что могу и умею, не больше и не меньше. И буду молиться, чтобы кому-то из нас повезло: или мне, или пациенту. На выбор Господа.

* * *

Ну вот, угрожала-угрожала, перепугала до смерти, а дом папаши Ллузи по-прежнему пуст. Передумала? Ой, сомневаюсь. Скорее, лишь ненадолго отсрочила свое вселение. Вещи собирает, ага. Зато пока вокруг тихо. Благословенно и покойно.

Хэнк тоже покоен. Чуть живее трупа. Недвижен и... Нет, что угодно, только не холоден. Первоначального жара, слава богу, нет, но все равно, слишком горяч. Для человека, стоящего на краю могилы, просто-таки раскален.

Чем больше узнается, тем больше все запутывается. Можно верить в бога, можно отрицать его существование, но бессмысленно спорить с тем, что умножение знаний умножает скорби земные. Пока горизонт возможностей закрыт туманом неведения, он широк. Велик. Необъятен. Но как только пелена начинает распадаться на отдельные струйки... Заканчивается все пошлым и примитивным тупиком. Стеной, в которую утыкаешься носом.

Я был не прав, Хэнк, когда надеялся на скорое твое возвращение. Когда хотел, чтобы это случилось. Лучше тебе не просыпаться. По крайней мере, пока. Потому что видеть, как ты... Если это и в самом деле ты, конечно.

Даже боюсь представить, что чувствует тот несчастный. Судя по сумасшествию взгляда и голоса, ничего приятного в новоприобретенном облике точно нет. А уж полезного тем более. И печально думать, что исправить ситуацию способна только молитва.

То есть, это неплохо, Господи. Еще один шанс для Тебя явить чудо на потребу страждущим. Отдаться на волю Твою всем телом и душою. Я тут попробовал. Недавно. Что сказать? Получилось. Вполне. Наверное, сердце больше согрелось бы от чего-то, сделанного человеческими руками, но и так сошло. Сгодилось.

Да, неплохо полагаться на высшие силы. Может, единственно правильно. Но как-то... Скажем, фатально.

Пешка на шахматной доске. Один шаг — одна клетка. Туда. Сюда. Если главный игрок позволит, сможешь кого-нибудь скушать. Если проморгает замысел противника — скушают тебя. Вот только фигуры не имеют собственной воли, а нас Ты ею наделил. Сполна. Зачем, Господи? Чтобы усложнить жизнь нам или себе?