Архиепископ Мейкел Стейнейр слушал мягкое жужжание ящерокота у себя на коленях, поглаживая его короткую шелковистую белую плюшевую шерстку. Ящерокот лежал на спине, задрав в воздух все шесть лап, и его золотистые глаза были прищурены в бесстыдном блаженстве, когда длинные пальцы архиепископа ласкали его мех на животе.
— Тебе нравится это, да, Ардин? — усмехнулся Стейнейр.
Ящерокот не удостоил его ответом. В конце концов, ящерокошки, как, очевидно, знал каждый ящерокот, были истинными венцами творения. Человеческие существа существовали с единственной целью — кормить их, открывать для них двери и — прежде всего — ласкать их. В этот конкретный момент мир был на своем месте, насколько это касалось Ардина.
Архиепископ улыбнулся при этой мысли. Ардин был его любимчиком (и не было смысла думать об их отношениях в каких-либо других терминах) уже почти десять лет, вскоре после смерти его жены. В то время, когда у него появился Ардин, он думал, что ящерокошка была самкой. Даже знатокам было трудно отличить самцов от самок, пока им не исполнялось пару лет, и он назвал своего нового питомца в честь своей жены. К тому времени, как он осознал свою ошибку, Ардин освоился со своим именем и, несомненно, отказался бы, со всем монументальным упрямством своей породы, отвечать на что-либо еще.
К счастью, Ардин Стейнейр была женщиной с редким чувством юмора, и Стейнейр не сомневался, что ее позабавила бы эта путаница. Конечно, ее дочь, которая теперь делила свое имя с ящерокотом, тоже была такой. Пушистый Ардин был ее подарком одинокому отцу. Она тоже предположила, что он был самкой, и сама достаточно разбиралась в ящерокошках, чтобы не тратить зря время на попытки переубедить этого кота. То же самое сделал и зять Стейнейра, сэр Лейринк Кестейр, хотя было слышно, как он замечал — в основном в отсутствие жены, — что ящерокот Ардин гораздо менее упрям, чем его двуногая тезка. И что оба они были менее упрямы, чем любой из четырех внуков Стейнейра.
Улыбка архиепископа смягчилась при этом воспоминании, но затем она превратилась в задумчивую гримасу, когда мысли о его собственных внуках напомнили ему об огромной угрозе, нависшей над всем королевством Чарис и всеми его детьми. Эти внуки были заложниками судьбы, и всякий раз, когда он думал о них, он точно понимал, почему некоторые люди не осмеливались поднять руку на коррупцию Церкви.
Но это также причина, по которой другие мужчины не могут отказаться поднять руки, — подумал он. — И ни Ардин, ни Лейринк никогда не подвергали сомнению мое решение.
Костяшки пальцев осторожно постучали в его дверь, и Стейнейр пошевелился в кресле. Глаза Ардина полностью открылись, когда матрас под ним сдвинулся, и архиепископ поднял его.
— Боюсь, мне пора на работу, — сказал он. Ящерокот зевнул, продемонстрировав свой розовый раздвоенный язык, затем быстро и нежно лизнул его в щеку.
— Подкупом ты ничего не добьешься, маленький пушистый дьявол, — сказал ему Стейнейр, затем опустил его на пол. Ардин спустился вниз и направился к корзине в углу, а Стейнейр прочистил горло.
— Войдите! — позвал он и задумчиво наблюдал, как в его кабинет в архиепископском дворце проводили двух неожиданных посетителей.
Эти двое мужчин во многих отношениях отличались физическим контрастом, а другие различия были гораздо глубже. Тем не менее, они вдвоем обратились с просьбой о совместной встрече со Стейнейром, что предложило несколько интересных возможностей.
Ни одна из них, — напомнил он себе, — скорее всего, не будет точной, учитывая, как мало у тебя информации, на которой можно основывать любую из них.
Епископ-исполнитель Жирэлд Адимсин был уже далеко за пределами среднего возраста, и до недавних... неприятностей имел был солидный, упитанный вид. На самом деле, он всегда наслаждался комфортом хорошего стола, и у него было немного больше веса, чем одобрили бы священники-целители ордена Паскуале. Он также был очень осторожен со своей внешностью. Он знал, что выглядеть в роли епископа-исполнителя было значительным преимуществом, и его внешность всегда была безупречной. Теперь, хотя он все еще был облачен в белую сутану своего епископского сана, он стал стройнее, и в его движениях появилась странная хрупкость. Дело было не в том, что он постарел, а скорее в том, что он был вынужден справиться с чем-то совершенно неожиданным и в процессе обнаружил, что мир на самом деле не был таким аккуратным, хорошо организованным, контролируемым местом, каким он его представлял.
Человек, сопровождавший его, отец Пейтир Уилсин, был намного моложе, самое большее, не более чем на дюжину лет старше самого короля Кэйлеба. Волосы Адимсина были темными, там, где их не тронула седина возраста, но у Уилсина были вьющиеся рыжие волосы, которые здесь, в Чарисе, были такой же редкостью, как и его серые глаза северянина. Адимсин был почти такого же роста, как Стейнейр, а Уилсин был на голову ниже архиепископа, и там, где Адимсин двигался со странно хрупким видом, Уилсин был таким же уравновешенным и энергичным, как и всегда.
Их сопровождали два оруженосца в оранжево-белой форме архиепископской стражи. Оруженосцы, о которых шла речь, почтительно шагали позади посетителей, но их присутствие не было простым церемониальным актом уважения, каким оно могло бы быть. Особенно сейчас, после того, как так близка к успеху была попытка убийства. Оруженосцы и стражи Стейнейра были не в настроении подвергать себя дополнительным рискам, когда речь шла о его безопасности, и архиепископ был уверен, что оба его посетителя знали об этом.
Адимсин и Уилсин остановились перед его столом, и он встал, чтобы поприветствовать их.
— Епископ-исполнитель, — сказал он, слегка наклонив голову в сторону Адимсина, а затем посмотрел на Уилсина. — Отец.
Он не предлагал свое кольцо для поцелуя.
— Архиепископ, — ответил Адимсин за них обоих.
Брови Стейнейра не изогнулись, и ему удалось скрыть любые признаки удивления на лице. Это было нелегко. Присвоение ему этого титула, даже в частной беседе, имело бы серьезные последствия для Адимсина, если бы слух об этом когда-нибудь дошел до Храма.
— Пожалуйста, садитесь, — пригласил Стейнейр, указывая на стулья перед столом, за которым когда-то сидел Адимсин в качестве заместителя Эрейка Динниса здесь, в Чарисе.
Стейнейр не раз появлялся перед этим столом, чтобы получить "совет" — и выговор — от Адимсина, и осознание епископом-исполнителем перемены в их судьбах отразилось в легкой ироничной улыбке другого человека. Отец Пейтир, с другой стороны, просто сидел с самообладанием и чем-то очень близким к безмятежности, которая, казалось, почти не подозревала о землетрясении, произошедшем в Церкви Чариса со времени его последнего визита в этот офис.
Стейнейр мгновение смотрел на них, затем кивнул оруженосцам. Они на мгновение заколебались с несчастными глазами, и архиепископ поднял обе руки и сделал им отгоняющие жесты, пока они, наконец, не сдались и не вышли из кабинета, тихо закрыв за собой дверь.
— Должен признаться, — продолжил архиепископ, возвращаясь на свое место, когда дверь закрылась, — что я был несколько удивлен, когда вы двое попросили об этой встрече. Ваше сообщение ясно дало понять, что у вас есть какой-то фундаментальный момент, который вы оба хотели бы обсудить со мной, но в нем, как ни странно, ничего не говорилось о том, в чем именно может заключаться этот момент.
Его тон превратил последнюю фразу в вопрос, и он вежливо поднял брови. Адимсин взглянул на Уилсина, затем глубоко вздохнул, сунул руку в карман сутаны и извлек сложенный листок бумаги.
— Не сомневаюсь, что вы были удивлены... ваше высокопреосвященство, — сказал он, и на этот раз Стейнейр позволил своим глазам сузиться из-за выбранной епископом-исполнителем манеры обращения. Адимсин, очевидно, заметил это, потому что слегка улыбнулся и покачал головой.
— Сначала, когда я сидел в своих удобных, хотя и невольных, покоях во дворце Теллесберг, ваше преосвященство, у меня не было намерения давать даже малейшую видимость согласия на вашу явную узурпацию законной власти архиепископа Эрейка здесь, в Чарисе. Конечно, в то время, когда я стал... гостем короля Кэйлеба, я имел не больше представления, чем кто-либо другой в королевстве, о том, почему и как против него была предпринята такая массированная атака. С тех пор стало гораздо яснее, что "рыцари земель Храма", должно быть, привели своих "союзников" в движение против Чариса задолго до того, как архиепископ Эрейк смог добраться до Зиона с каким-либо официальным отчетом о своем последнем пастырском визите.
Он сделал паузу, и Стейнейр склонил голову набок.
— Есть ли причина, по которой время их действий должно повлиять на ваше отношение к — как вы это назвали? — моей "явной узурпации законной власти архиепископа Эрейка"?
— Само по себе, нет. — Полуулыбка Адимсина погасла. — Однако это сыграло свою роль. Ваше высокопреосвященство, не буду притворяться, что многие из моих решений, когда я сидел в кресле, которое вы сейчас занимаете, не были мотивированы... прагматическими соображениями, скажем так, в той же степени и даже больше, чем духовными или доктринальными соображениями. Однако, несмотря на это, надеюсь, вы поверите мне, когда скажу, что я ни на секунду не рассматривал какие-либо действия и нововведения здесь, в Чарисе, тревожащими, хотя некоторые из них, возможно, и были, как повышение до уровня, который потребовал бы или оправдал очевидный выбор решений "рыцарей земель Храма".
— Я действительно верю в это, — тихо сказал Стейнейр, и это было правдой. Он никогда не считал Адимсина злым человеком, хотя в некотором смысле сама банальность его корыстных побуждений была едва ли не хуже.
— Уверен, вы также понимаете, — продолжил Адимсин, — что отчеты отца Пейтира инквизиции подчеркивали его собственную убежденность в том, что ни одно из нововведений, по которым его попросили вынести решение, не представляло собой нарушения Запретов Джво-дженг. Думаю, что он был еще больше шокирован нападением на Чарис, чем я.
Стейнейр взглянул на Уилсина, и молодой верховный священник спокойно посмотрел на него в ответ. Без сомнения, Уилсин был удивлен больше, чем Адимсин, — подумал Стейнейр. — В отличие от епископа-исполнителя, в искренности и глубине личной веры Пейтира Уилсина никогда не возникало никаких сомнений. Он должен был знать о часто грязных соображениях, которые лежат в основе официальных заявлений совета викариев и политики "храмовой четверки", но Стейнейр нисколько не сомневался, что молодой священник был шокирован и напуган предложенным этой "четверкой" решением "проблемы чарисийцев".
— Несмотря на это, — продолжал Адимсин, — мы оба оказались в довольно неудобном положении. Имейте в виду, ваше высокопреосвященство, никто не пытался каким-либо образом оскорбить нас или плохо с нами обращаться. Действительно, сомневаюсь, что когда-либо в истории Сейфхолда двум заключенным было так комфортно, хотя один или два охранника, несомненно, были немного... вспыльчивы после того, как эти сумасшедшие попытались убить вас прямо здесь, в соборе. — Адимсин покачал головой, как будто даже сейчас не мог поверить, что кто-то пытался убить архиепископа — любого архиепископа — в его собственном соборе. — Тем не менее, у нас не было никаких сомнений в том, что мы на самом деле были заключенными, как бы вежливо все ни притворялись, что это не так.
— Я вполне могу это понять, — ответил Стейнейр. — На самом деле, это именно то, чем вы были, и по нескольким причинам. Во-первых, конечно, из-за вашего положения в церковной иерархии здесь, в Чарисе. Во-вторых, потому что было бы так много причин — многие из них вполне веские, даже в глазах короля Кэйлеба, — для того, чтобы вы активно выступили против наших действий, имевших место здесь в последнее время. Это противостояние было бы неизбежным, и, откровенно говоря, вы оба, возможно, по разным причинам, имели бы значительный вес среди некоторых наших местных священнослужителей. И, в-третьих, если быть до конца откровенным, и независимо от того, легко вам в это поверить или нет, это также попытка защитить вас. Чтобы дать понять даже храмовой четверке, что вы не принимали участия в тех же действиях.
Несмотря на его собственное открытое признание того, что великий инквизитор и его коллеги намеревались сделать с Чарисом, кожа вокруг глаз Адимсина, казалось, на мгновение напряглась, когда Стейнейр использовал термин "храмовая четверка". Однако он не выразил никакого протеста против выбора слов архиепископом.
— Никто никогда не объяснял нам этот конкретный аспект, ваше преосвященство. Тем не менее, я знал об этом. И чтобы ответить откровенностью на откровенность, я не был слишком уверен, что это принесет какую-то пользу, по крайней мере, в моем собственном случае. Я полагаю, что в вашем собственном флоте существует традиция, согласно которой капитан несет ответственность за все, что происходит на борту его корабля. Совет викариев будет — совершенно справедливо, если быть откровенным — считать меня, по крайней мере, частично ответственным за то, что здесь произошло.
— Несмотря на это, я всегда намеревался отмежеваться от неповиновения вашего королевства Матери-Церкви. Я еще мог согласиться с вашим правом на законную самозащиту от неспровоцированного нападения на вас, но чувствовал, что вы зашли слишком далеко, отвергая авторитет самого великого викария. Не только с точки зрения доктрины, но и с точки зрения неизбежных последствий не только для Чариса, но и для всего Сейфхолда.
— А потом, вчера, я получил это.
Он поднял сложенную бумагу, которую достал из кармана.
— И что это такое? — вежливо спросил Стейнейр.
— Личное письмо от архиепископа Эрейка, — очень тихо сказал Адимсин. — Письмо, адресованное совместно отцу Пейтиру и мне.
— Понимаю.
Стейнейру удалось скрыть свое явное удивление в голосе или выражении лица, хотя возможность письма от Эрейка Динниса Адимсину и Уилсину никогда не приходила ему в голову. И у него не было никаких причин подозревать, что прибудет что-то подобное. По настоянию самого Стейнейра Кэйлеб распорядился, чтобы во входящую почту его "гостей" не вмешивались. Король настаивал на том, что любая исходящая корреспонденция должна тщательно проверяться и подвергаться цензуре, но никто не пытался ограничивать сообщения Адимсину или Уилсину.
— Поскольку письмо, по-видимому, вдохновило вас на эту беседу, могу я предположить, что вы намерены поделиться со мной его содержанием?
— Можете, ваше преосвященство. — Голос Адимсина был тяжелым, рот мрачным.
— Ваше высокопреосвященство, — сказал он, — архиепископ Эрейк мертв.
— Прошу прощения? — Стейнейр внезапно выпрямился за своим столом.
— Я сказал, что архиепископ Эрейк мертв, — повторил Адимсин. — Сюда, в Чарис, новости еще не дошли до нас. Я это понимаю. Однако письмо архиепископа Эрейка не оставляет у меня никаких сомнений в том, что он действительно уже мертв. Казнен инквизицией за должностные преступления, отступничество, ересь и измену Божьей Церкви и Самому Богу.
