Сломанные сказки

Всё пошло на удивление хорошо: бывшая повелительница осени была мягкой Зимой, не лютовала, не убивала почём зря, исправно следила за снегопадом и за таянием, почти не наведываясь в Ледяной Замок. Они побывали там — сразу после того, как почувствовали, что зло ушло. Маленьким летним принцу и принцессе не позволили пройти к трону Снежного короля — а вот весенний колдун с тех пор стал начёсывать свои волосы гребнем забвения, пытаясь стереть из памяти сотни окоченевших трупов. Всё-таки, он был слишком впечатлительным, этот попавший в сети цветочницы юнец.

Весна с тех пор, конечно, немного взбесилась — но сезон этот и прежде не отличался здравомыслием. Были и плюсы — забросив свой цветник и прекратив превращать людей в растения, воплощение весны стал внимательнее следить за цветением по всему королевству. Он контролировал весну почти во всём. Пугал, конечно, иногда своим безумным видом, но в остальном был мирным и безобидным.

Воронье наследство постучалось из глубин веков через несколько лет, когда принц и принцесса вступили в законное управление своим сезоном. Всего и делов — следить за солнцем, да за ходом чужих снов. Справиться нетрудно — особенно, если вам двое. Но пришли вороны — слетели прямиком с нарисованного в библиотеке потолка и потребовали более тщательных проверок. Белла, которую нарекли Дарианой, даром сновидения, каждую ночь просматривала тысячи снов и сама забыла, как нужно спать. Чёрные крылья из лопаток начали пробиваться через пару лет, когда сил на сны перестало хватать. Теперь эти крылья ломались под тяжестью чужих небес, чужих историй и чужих переживаний, но принцесса терпела. Потому что сны — это важно.

Принц Биль получил новое имя и стал даром наблюдения в тот же день, когда его сестра почувствовала пробивающиеся сквозь кожу лишние кости. Его превращение заняло несколько недель, было болезненным и страшным — но он привык. Ко всему постепенно привыкаешь. В обязанности Дариуса входило чёткое разделение границ: сезоны не должны были увлекаться. Год делился на четыре ровные части, и никому нельзя было отхватить кусок побольше.

В вино что-то подмешали, не иначе — стоило Бену отпить глоток, как его тут же потянуло в сон. Дремота навалилась на разум, веки стали непреподъёмными — и то, что произошло с разбойниками, он уже не услышал. Ему почудился хриплый вороний клёкот, осторожное шиканье и мягкая, сонная песня. Никто и никогда не пел Фэнхуану колыбельных, даже когда он был маленьким.

Но теперь летняя принцесса сидела подле его постели, мурлыкала под нос мотив старой убаюкивающей песни и задувала свечи, даря простор снам. Вскоре, когда дыхание Бенну успокоилось и выровнялось, тени на стене извернулись, поползли в стороны и начали обретать смысл. Дариана расправила крылья и приготовилась к путешествию по чужому сну, надеясь, что на этот раз сновидение странника не будет столь тревожным.

Осень

Конь, запряжённый в карету, был, как ни странно, белой масти. Сказки в очередной раз не удивили. Транспорт выглядел чуть поживее, чем в прошлый раз, когда краска слоями осыпалась на лесную дорогу, да и мешочек с деньгами оказался наполненным не только медяками. Королевские отпрыски теперь особо не нуждались в роскоши — впрочем, и не наживали её. Бена подмывало спросить, откуда они взяли лошадь, если в замке, вроде бы, не осталось прислуги, но он передумал, увидев залёгшие под глазами принцессы тени. Похоже, Дариана следила сегодня за его сном. А он в упор не помнил, что же такого ему снилось. Впрочем, не массовый огненный геноцид, что не могло не радовать.

Принц летел за каретой до самой кромки осеннего леса: листва там так и осталась кроваво-красной, словно в небесах подрались между собою боги и окропили землю своей жизнью. Разбойники, вопреки всякой логике, появились почти сразу же — на середину дороги вдруг упало дерево, и белый конь замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.

— О, Снежок, — сын атаманши, одноглазый темноволосый парень, увешанный ножами всех мастей, ласково потрепал коня по загривку. — Правильного коня отрядили, очень заметный.

Разбойник распахнул дверку кареты и шутливо поклонился.

— Прошу на выход, господин, время не ждёт!

Бенну выбрался на пыльную дорогу и оглядел окруживших его молодцев. Все как на подбор: нехватка зубов, красочные тряпицы, огромные серьги, выражение незамутненного просветления на челе... И где таких только находят? Сказочные стереотипы, оно и ясно — но вот атаманы от подобных клише вроде бы не страдали.

— Даже обзывать не пришлось, а? — атаман тряхнул всклокоченной шевелюрой и хлопнул Фэня по плечу.

— Я просто поражён, — пробормотал Бен, ощущая себя блохой среди комариной стаи. Все разбойнички — в том числе и когда-то малохольный сынок атаманши — были куда выше и куда шире в плечах, чем разведчик Песочного отряда.

— Небось, и к матери поведёшь без лишних вопросов? — усмехнулся Бен и тут же осёкся — настолько хмуро и ненавистно посмотрели на него мужланы.

Пальцы одноглазого разбойника до боли сжали плечо — и Бенну понял, что сына Осени теперь по праву можно было называть атаманом.

Он мог бы и догадаться: что сделает Снежный король, найдя на своём месте начавшую седеть тётушку? Да будь ей хоть восемьдесят, хоть десять — исход мог быть только одним. Бен помнил маленькие гробы, заставляющие ледяные покои спятившей Зимы.

Он должен был это остановить. Должен был попытаться поговорить с Каем раньше. Должен был не выпускать его тогда из подвалов, должен был предугадать...

Должен — хорошее слово. Особенно когда должок у тебя не только перед другом, но и перед самим собой.

— Я... не... мои соб...

— Ну тебя, странный рыжий парень, в самом деле, — атаман криво усмехнулся, но глаза его оставались всё такими же тёмными. — Приведите Селестиля Третьего, живо!

— Буде сделано, Виктор! — просвистели из-за деревьев, и через пару минут худой разбойник без двух передних зубов вывел на дорогу северного оленя.

— Мы знали, что ты вернёшься. Стали ждать после того, как вернулся он. Пытались предупредить Реджи, да он в последнее время совсем плох... — разбойник положил обе руки на плечи Фэнхуана и чуть присел, чтобы посмотреть ему в глаза. — Ты только уведи его обратно. Мы с ним не справимся.

Виктор любил травить байки. Вот и после того странного обмена оленя на карету, он вдруг принялся рассказывать, как увидел в глазах рыжего незнакомца клубившийся там огонь. Язык у него развязывался после пары литров лёгкого алкоголя, и ему мало кто верил.

Только Дариана, когда они сталкивались в винном погребе и распивали кувшин на двоих. Взамен она в красках расписывала подсмотренный у странника сон, в котором была и жара, и холод, и ещё то, чего им, воплощениям сезонов, сложно было понять.

Только Реджин в редкие моменты просветления. Он тогда принимался заваривать припрятанный жасминовый чай и твердить о живучести Драконьего пламени.

Только ворон с крошечной золотой короной на голове, иногда залетающий в разбойничье логово.

Зима

Селестиль был очень выносливым животным. Как ещё объяснить упрямство, с которым он доходил до дверей дома, у которого отсутствовали стены и крыша? Его закон говорил: ты должен идти к лапландке, потом к финке, а после ни за что на свете не ступать дальше куста с красными ягодами, непонятно как уже который год росшего под стенами зимней обители. Ни старой лапландки, которая так виртуозно писала на рыбах, ни финки, которая так любила собирать сомнительные ягоды, уже не было в живых. Фэнь старательно гнал подальше мысли о том, что к этому как-то может быть причастен Снежный король. Это чудовище, которому для существования необходимо хрупкое юношеское тело.

Стыдно было признать — но чем ближе Бен подходил к пикам ледяного дворца, тем страшнее ему становилось. Что, если у самых ворот ужас сдавит ему горло и не даст двинуться с места? Что, если у него не получится... ничего? Нельзя было бросаться за Дверь сломя голову, нельзя было приходить сюда хотя бы без какого-нибудь захудалого плана. Но мысли разбегались, упорно не желая собираться воедино — они просто в панике носились по черепной коробке, ища причины и совсем не думая о следствиях.

Нельзя идти к воротам. Всё, что угодно — только не стучаться в парадную дверь. Нужно понаблюдать со стороны, сколько это будет возможным — а потом решить, поступать ли так же, как советовали когда-то информаторы. Ведь на этот раз цветы Драконьего пламени были при нём. Впрочем, и о крыльях не стоило забывать.

* * *

Герда, милая Герда, никого нет прекраснее на свете, чем ты. Любое зеркало скажет тебе о том, если спросить.

Поцелуи твои холодны, как возлюбленный лёд, и похожи на те, что дарила она. Та, что носила чёрный венец, который теперь приятно давит на виски. Та, что была идеальной и недосягаемой. Та, что подарила безграничную силу, весь мир и пару коньков в придачу.

Герда, кажется, что ты всегда была в сердце — не образ, не воспоминание, но нечто большое. Может, именно ты подарила свободу. Тебе нравятся снежинки, что для тебя выковал ветер?

Скажи, Герда, зачем тебе столько зеркал — ведь есть лёд, чудесный отшлифованный лёд, который не утаит ни капли истины? Тебе нравятся зеркала — что ж, многим девушкам они нравятся, Герда, но не каждая способна проходить сквозь них, как через двери.Он врал, что ты умерла, представляешь? Только не помню — кто это, "он".

Королева всегда говорила, что истина — в зеркалах и во льду заледеневшего озера. Теперь тронный зал наполнен истиной до краёв. Мог ли хоть кто-то мечтать о таком?

Иногда, правда, возникает такое странное ощущение... Когда ты спишь по ту сторону истины, и метель вольна гулять по свету и сеять холода хоть все двенадцать месяцев в год, лёд начинает трескаться. И от этого страшно. Словно раскалывается лицо, словно тают руки, словно рассыпается тело. Стоит тебе вернуться — и всё хорошо.

Я больше не хочу, чтобы ты уходила. В сердце — которое, как и должно, цельным, прекрасным куском льда вдавлено в грудную клетку — слишком пусто без твоих объятий. Кажется, истина нужна мне, как воздух. Иначе я начинаю забывать, кто я на самом деле.

* * *

Дариус нахохлился и поглубже зарылся в тёплые фэнхуановские перья.

— А это чертовски удобно, знаешь ли, — сообщил принц, почесав одной лапкой другую. — Идеальные условия для работы в стане врага, так сказать.

— Я же говорил тебе, что он не враг, — терпеливо уточнил Бен, пытаясь обнять себя другим крылом.

— Да-да, просто сложно, знаешь ли, привыкнуть ко всей этой неразберихе.

Бенну готов был благодарить всех — от отдельно взятых богов, в которых трудновато поверить, до Провидения — за то, что юркий ворон, дар наблюдения, подобно ангелу спустился к нему с небес.** И как только не отбросил лапки по пути — холод же жуткий.

Догорали огни северного сияния, последние розовые и зелёные всполохи сотрясли звёзды и устремились к земле, исчезая в самых высоких башнях зимнего замка.

— Надеюсь, то, что я рассказал, хоть чуть-чуть поможет.

— Уже помогло. И очень сильно, — Фэнь бездумно вертел в руках переговорник. Нужно было ещё продумать план отступления — на случай, если Кай будет не в состоянии воспользоваться ключом. И зачем он только умыкнул отмычки? Но думать тогда было некогда. Да и сейчас времени не так уж и много — ведь Бен узнал о Герде. А к ядовитым девушкам у него было особое отношение.

* * *

Договор с пламенем — последний, на дыхании, на крови и словах — был единственным выходом. Как ещё справиться с тем, чего не видишь сам, с тем, что засело в чужом сердце, с тем, что подкреплено сумасшедшими Законами?

Герда была красивой иллюзией, которую для Кая создали узнавшие правду Законы. Умные Течения, разозлившись и увидев, что им не достать зачинщика, причину изменений, постигших сотни тысяч миров, умыкнули то, что было для них самым важным. Множество ключей, которые отопрут для Закона Двери, и Кая, который эти Двери сможет открыть, даже если они будут подвальными или чуланными. Даже если будут вовсе не Дверьми.

Закону хотелось справедливости — но теперь ему ещё больше хотелось власти. Хаоса в каждом из миров, господства Идеи, одного Закона для всех. Но Бен ничего этого не знал. Единственное, что было известно разведчику наверняка — это то, что кусочек древнего зеркального волшебства пытается вить из Кая верёвки. Творит из ранимого ключника чудовище. Создаёт ещё одного Фэня. И этого было достаточно для того, чтобы войти через парадный вход.

Цельные куски толстого голубого льда с айсбергов расплавились подобно дешёвой свечке, воды хлынули в тронный зал, тут же замерзая порожками и ступеньками. Распахнутые почти во всю свою ширину фэнхуановские крылья горели — ровным пламенем, как на газовой плите. Посветлевшие до невероятия глаза скрывали толстые стёкла огромных очков на кожаном ремешке. Бен, собранный и сосредоточенный снаружи — и усмиряющий почуявший свободу огонь внутри — обвёл взглядом полукруглую залу. Девятнадцать зеркал по правую и левую сторону от ледяного трона, идеально вычерченный лёд над озером и замерший среди всего этого безмолвия Снежный король. Который не успел и шагу ступить — Фэнь пустил пламя по кругу, весь жар, что смог из себя извлечь, и зеркала стали лопаться, осыпая осколками фигуру в горностаевой шубе. Он даже не попытался уклониться — только повернулся к божественной птице, что спустилась с небес с благой вестью, и топнул ногой.

Ледяная пика — тупая на конце — ударила прямо в челюсть, отбросила назад и заставила потерять контроль над огненным кругом. Рыжее пламя распалось на одинокие языки и уползло умирать за ледяную мозаику. Король повернул руки ладонями вниз — с потолка посыпался град сталактитов и снежной крошки, которая слепила глаза. Фэнь распахнул крылья окончательно и выставил их на манер щита — пламя над перьями взметнулось вверх и в один мин "слизало" всю опасность, как собака слизывает снежинки с носа.

Потом лёд ударил снизу. Сбоку. Снова сверху и снизу одновременно. И пусть Бенну растапливал каждое посланное в него копьё, булаву или топор, боль всё равно была. От синяков, которые проявятся попозже — и от пламени, начавшего щекотать гортань после второго снежного "града".

Где же Герда?

Если ворон сказал правду — а иное он, кажется, говорить был не в состоянии — только сам Снежный король может видеть свою "валькирию". Значит, если проследить за его чуть обеспокоенным пустым взглядом... Обеспокоенным? Эмоции? Что ж, взгляд "пустым" уже не назвать.

Большая часть зеркал ещё цела, и остаётся ещё озеро... Но погодите...

Целый ледяной пласт ударяет Фэнхуана в бок, он не успевает вовремя поднять крыло, и кости перешибает в нескольких местах. К сожалению, они не пламенные, вполне себе обычные — разве что только огнеупорные. Заново не выровнять и не срастить. Не взлететь — впрочем, под сводами зала и так почти негде с таким размахом развернуться.

Герда сидела во втором осколке. Будь Бен внимательнее — знал бы, что судьба наградила Кая двумя осколками злого зеркала. Один засадила в глаз, а другой — в самое сердце. Только сейчас это сердце — кусок льда. Куда же делать эта ненастоящая Герда, в какое из зеркал?