Сгоревшие сказки

И он отыскал её.

Ты слушаешь меня? Не спи. Слушай. Ведь это история обо мне.

Слушай. Слушай, как стучит в ушах твоя кровь. Много ли на свете тех, кто может похвастаться морозными чернилами? Сияющими? Полными льда и холода, и немного — смерти? Живые чернила, от которых пахнет железом и немного мной?

Слушай. Ведь это история и о тебе.

И белый тигр рисовал кошек до конца своих дней.

Всё чаще сбрасывал шкуру, всё больше привыкал к человеческим пальцам. Всё сильнее надеялся, что ему повезло не однажды. Что новые чернила сами придут к нему — на своих двоих. Он чуял их по другую сторону дворца. Он чуял их задолго до того, как начал рисовать кошек.

Это был запах огня, который расплавил тени и оставил на пожарище крики умирающих и кусочки настенной росписи в главном зале.

Ты ведь знаешь об этом пожаре? Ты ведь видел его когда-то тоже?

В нём был гнев. В нём была боль. Много ли на свете огня, которому бывает больно?

Стоит ли дразнить такое пламя? Стоит ли вспоминать, что когда-то у Ди-цзюня. Повелителя востока, было десять сыновей-солнц? И все они были женаты на прекраснейших девах Поднебесной. Все, кроме одного.

О, этот Солнце был бунтарём. Выкатывался на небосклон, когда ему вздумается, а когда повзрослел — и вовсе отправился в путешествие. Виданное ли дело: Солнце, огненное пламя, на которое не взглянешь, несётся куда-то, осушая реки и поджигая посевы? Ему было всё равно. Он был молодым, свободным и бессмертным. И он хотел повидать мир.

Он спускался в самую глубокую пропасть и осветил мерзких чудовищ, что жили там. Он поднимался на самую высокую гору и катился кубарем вниз, вызывая камнепады. Он даже нырнул в море, к самому дну, и из-за него вскипела вода во дворце морского царя, а несколько его придворных сварились заживо. Солнцу было всё равно.

Он хохотал и плевался пламенем, и плевал на чужое мнение. До тех пор, пока не оказался далеко на севере.

Лёд плавился под шагами Солнца, и за ним тянулся водяной след, похожий на морского змея, обвивавшего своими кольцами всю землю. Он забрёл так далеко на север, что однажды след исчез. Сын Ди-цзюня делал шаг, и его прошлые следы тут же исчезали, затягиваясь коркой льда. Холод так далеко от дома побеждал пламя. И это было любопытно.

Он не смог остановиться и шёл всё дальше и дальше. Закончился длинный полярный день, и началась не менее длинная полярная ночь. Свет одного из Солнц отражался от снега, но даже он не мог рассеять холодную северную тьму.

И там, так далеко на севере, что замерзало дыхание, десятый сын Ди-цзюня встретил девушку. Среди мрака и холода, среди смерти и бесконечных снегов она сидела в маленьком домике, шила чёрную накидку из шкуры Безымянного зверя и напевала песню.

Конечно, Солнце тут же влюбился. Он схватил её своими горячими руками, обернул в недошитую накидку и понёсся домой, в сады Нефритового императора.

Никто не знал, кем была незнакомка. Никто не знал, вправду ли она проплакала десять дней и десять ночей, прежде чем выйти на свет и посмотреть на страну, которая стала её новым домом. Никто не знал, в самом ли деле Солнце выкрал её, не спросив разрешения у родителей. Но все знали вот что: ненависть и непонимание, которые отражались поначалу в глазах северной девушки, постепенно превратились в любовь.

Кое-кто поговаривал, что сын Ди-цзюня спас её от ужасной судьбы: там, в северных льдах, её держала при себе могущественная чародейка. Кое-кто поговаривал, что эта чародейка унесла её из дома маленькой девочкой, выкрав у родителей. Кое-кто поговаривал, что судьба это девочки состояла из сплошных похищений, которые никогда не заканчивались хорошо.

Та девушка и родила от десятого Солнца пламя, способное чувствовать боль, способное гневаться и способное плавить тени.

Знал он в своей жизни много предательств, но и много хороших вещей тоже. Мать воспитала в нём тягу к северной ночи, а отец — умение держать своё слово и помогать людям.

Он помогал многим — а после подружился с самими императором, и Поднебесная страна расцвела, а сына Солнца стали считать вестником удачи. До той поры, пока он не спалил императорский дворец и не исчез из истории на века.

Однажды сын Солнца и проклятой северной девушки встретился с белым тигром.

Он пошёл тропой, которой никто не пользовался до него: он пошёл вслед за болезненными воспоминаниями и своим другом. Не всякий сможет такое провернуть. Но этот — смог.

Он провалился в дворцовую тень, и его оглушили крики мёртвых, о которых сын Солнца старался забыть. Одно из его огненных крыльев волочилось по земле, сломанное. Он прихрамывал, и каждый шаг отзывался для него болью, словно он ступал не по пеплу, а по острым ножам.

Он вошёл в главный зал, туда, где когда-то сжёг предателей, лжецов и злодеев. Тех, кто заставил его сразиться с божеством и потерять свои крылья. Потерять целое небо и, в придачу, единственного друга. Друга, который тогда стоял с чашей вина в руках и слушал ядовитые речи, которые нашёптывала ему самая прекрасная девица на свете. Царевна Юнь-Тири, которую сын Солнца добыл для императора, потому что тот жить без неё не мог.

Белый тигр был повёрнут к нему спиной. Друг, вслед за которым он пришёл, сидел, привалившись к стене и уронив голову на грудь. Спутанные пряди его длинных волос кое-где окрасились кровавыми чернилами.

Иначе и быть не могло.

И, когда сын Солнца уже собирался потребовать возвращения своего друга, белый тигр поднялся и сказал.

— Добро пожаловать, внук Ди-цзюня! Я ждал тебя!

* * *

Байху, огромный белый тигр, был законом абсолютной, безвозвратной смерти. Он был Законом, который невозможно было получить.

Смерть одинакова во всех историях.

Она — не больше и не меньше — заканчивает все пути. Ставит точку, за которой пишет потом предложения на неизвестном ни одному из живых языке.

Её нельзя обмануть. Встретившись с ней лицом к лицу, очень сложно отвернуться.

Байху, чья полосатая шкура лежала в углу, посмотрел своими ярко-голубыми глазами прямо в душу Фэнхуана. И увидел там множество Сломанных Законов.

Бен не отвёл взгляда. Его глаза были не менее яркими. Он мог смотреть Смерти в лицо, потому что у него было бессчётное число жизней.

Байху мог сколько угодно ловить его прах лапами, как кошка, гоняющаяся за бабочками, но тот вновь и вновь возвращался под свет Солнца. Как само Солнце всегда возвращается на небосклон — даже после долгой полярной ночи.

Белый тигр поднял руку, испачканную кровью, тёмной и сверкающей. Чернильной.

— Я знаю, зачем ты пришёл, сын Солнца. Должен ли я говорить, как бесполезна твоя затея? Или... или назвать тебя Закрывающим? Или Фениксом? Какое имя тебе по душе?

Фэнхуан молчал. В тени было не так-то легко попасть. И оставаться здесь было тоже не так-то просто. В его ушах до сих пор раздавались крики давно умерших людей, которые где-то в прошлом ещё горели, и плоть всё ещё слезала с их костей.

— Твоя затея — глупость, — продолжал Байху. — Всё, что тебе остаётся — сесть здесь и подарить мне прекрасные, полные огня чернила.

Хвост белого тигра дёрнулся, предвкушая новую забаву. Новую, на этот раз действительно горячую, кровь.

— Или ты можешь уйти. Я буду горевать, но, наверное, ничего не смогу сделать. Из теней нельзя забрать ни тигра, ни его добычу.

— У всего есть цена, — произнёс Фэнхуан, бросив взгляд на спутанные белые волосы и тонкие пальцы, которые возвращали его из пожара, который давно уже закончился.

— Что ты можешь такого предложить в обмен на дорогу из страны смерти? Мне не нужны небеса, если ты вдруг решил, что во второй раз это сработает.

Крылья — хорошая цена, но сейчас она слишком мала. Да и что можно отдать за сломанные кости?

У него... у них есть Законы. Тоже сломанные, конечно. Нужны ли они смерти?

Готов ли Феникс расстаться хоть с одним из них?

Он тоже здесь, сероглазый, с синими перьями за спиной. В полудрёме, оглушённый чужими воспоминаниями. По колено в снегу. В их общем сне.

Готов ли?

Феникс прошипел "Нет" самому себе — так тихо, через силу, словно готов был дать другой ответ.

Да и зачем Смерти Законы? Особенно безумные, под стать ей самой.

Байху заговорил, словно бы в насмешку:

— Я не заберу у тебя ничего сломанного. Всегда хотят отдать какую-нибудь испорченную дрянь. Надеются, что я попадусь. Скажи, удалось ли кому-нибудь обмануть смерть? Хоть раз?

Фэнхуан не ответил. Он знал, что Смерть возможно обмануть. Но торжествовать после придётся недолго.

Что есть у Фэнхуана, кроме страшных воспоминаний и мыслей, мечущихся по разуму, как загнанные звери?

Только...

— Я отдам тебе свои жизни.

Белый тигр замер. Даже хвост его перестал шевелиться.

Круговорот солнечных жизней. Одна за другой. Перо за пером. Пламя, из которого можно сковать цепи, или выткать платье, или... или выжать чернила. Каково это — рисовать чужими жизнями? Рисовать одной и той же жизнью, повторяющейся бесконечно число раз? Каково это — рисовать солнечными лучами вечно умирающего солнца?

— Все? — у Байху поменялся голос. В нём было слышно урчание, а не угрожающий рокот. Наверное, белый тигр мог бы даже замурлыкать. — Одну за другой?

— Все до одной.

Байху стряхнул с пальцев чернильную кровь и протянул ладонь.

— Идёт.

И, когда божественная птица пожала протянутую руку, белый тигр начал задувать его свечи.

Одну за другой.

И каждая — больнее предыдущей.

Каково это — умирать так быстро, что не успеваешь понять, что произошло? Каково это — возвращаться к жизни так быстро, что остаётся времени только на один вдох? Каково это — умирать и рождаться вновь, из пепла в пламя, из пепла в плоть, из пепла в кости, сухожилия и волосы?

Феникс лежал в снегу и видел, как гаснут далеко наверху, в чёрной пропасти сонного неба, звёзды. Одна за другой. Словно кто-то зажимал их между пальцев. Словно кто-то дул на них с такой силой, которая и не снилась Страшному Серому Волку.

Если бы мог, Феникс поднялся бы, взвился бы в эти тёмные небеса и спас бы оставшиеся звёзды. Это было так глупо — отдавать их. Он мог бы... Если бы его слушались ноги. Если его слушались крылья. Если бы пламя не сжирало его изнутри. Если бы он Феникс не помнил, что если звёзды не погаснут, все Законы останутся за этой Дверью навсегда, потому что ключей не осталось. Все они — в инее под ногтями снежного Ключника. А если Законы останутся здесь, то не будет никакого хорошего конца.

Феникс лежал в снегу, чувствуя, как тает снег под его лопатками. Он почти оглох от крика — не понимая, что кричит в унисон с Фэнхуаном.

А потом погасла предпоследняя звезда. Та, что осталась, золотым огнём горела в тёмном небе. Маленькое солнышко на бархате Вселенной. Феникс улыбнулся этой звёздочке и закрыл глаза.

Бен Бенну Фэнхуан открыл глаза. Он не помнил, чтобы их закрывал. Он лежал в пепле своего преступления... и когда успел упасть? Крыло нещадно болело — он задел его ещё раз, падая.

Белый тигр нависал над ним, в своей полосатой шкуре, с когтями и усами, и клыками, способным вспороть горло любому чудовищу. Из его полуоткрытой пасти рвался наружу свет: он заглатывал последние из отданных ему звёзд.

Фэнхуан еле поборол желание броситься вперёд, раскрыть пасть и схватить хотя бы несколько искорок света.

— Слушай, дитя Солнца, — пророкотал Байху. — Слушай, что было дальше, после того, как божественная птица отдала все своим жизни за одного маленького человечка. Слушай.

Внутри птицы жил паразит, который уже почти забыл, что он паразит.

У каждой дороги есть своя цена. Дорога, на которой будет открыта множество Дверей, стоит множества жизней. Множество радостей, падений, разочарований и хороших воспоминаний.

Паразит не заплатил ничего, и потому не мог покинуть страну смерти.

И тогда Байху, белый тигр, провожающий мёртвых, предложил сделку и ему.

Он сказал:

— Отдай мне то, что лежит у тебя за пазухой, и тогда я отпущу вас всех.

Фэнхуан пошевелил рукой, пытаясь нашарить то, что прятал Феникс во внутреннем кармане.

Глаза вспыхнули серым, а ещё — тревогой.

У Феникса за пазухой лежал моток белоснежных волос.

В самом конце они должны были стать его оружием против мистера Сноу. В самом конце он бы обманул того, с кем заключил договор на ключи, связал бы его собственной силой и поступил бы так, как задумывал с самого начала. Чтобы всё, наконец, было хорошо.

Но теперь его план забрала сама Смерть. А её нельзя обмануть, не пожалев об этом.

* * *

Ему нравилось быть бессмертным.

Он мог оставаться неосторожным, мог принимать любой вызов, мог падать с небес, не боясь расшибиться насмерть. Смерть — это не навсегда. Каждое дитя Солнца это знает. Каждый внук Ди-цзюня носится по садам Нефритового императора, как угорелый. Они всегда остаются безнаказанными.

Когда Фэнхуан узнал настоящую цену бессмертия, он пожалел, что жизней у него столько же, сколько звёзд на небе.

Его мать рассказывала сказки о короне, которая даровала бесконечное число пустых дней. Надевший её обретал власть над северными ветрами и северными землями, но терял контроль над самим собой. Она говорила, что иная короткая жизнь гораздо лучше бесконечной пустоты. И маленький Фэнь соглашался с ней, и думал, что никогда не будет тратить подаренные ему жизни впустую.

И, в конце концов, сдержал слово.

Он проснулся от боли, и поначалу даже сам не мог понять, кто он сейчас — Фэнхуан или Феникс. Мысли сплелись с видениями из сна: ему казалось, что вокруг снег, а на тёмном небе слишком много звёзд. Ведь должна была остаться только одна. А потом парень заметил Кая, который отдёрнул руки от сломанного крыла.

Они покинули страну смерти.

Ключник молча бинтовал кости — оказалось, что сломанное крыло Бен не может убрать из поля видимости по своему желанию. Сам Фэнхуан изредка шипел сквозь зубы, когда Кай задевал особо болезненные места. Синее пламя Феникса не могло исцелить крылья из алого пламени Фэнхуана, зато холод бывшего Снежного короля неплохо смягчал боль.

— Я знаю, что ты сделал, — сказал Кай, закончив с перевязкой. — Возьми.

Он вытащил из кармана куртки изогнутый коготь, совсем не тигриный и совсем чёрный, словно его окунули в темнейшие на свете чернила.

Золото глаз превратилось в серость. Феникс учуял Сломанный Закон. Обезумевший клочок одного из сильнейших Законов за Дверьми — ибо ничто не ускользает от Смерти.

Феникс прижал коготь к губам и мгновенно выпил смертельный Закон. На вкус он ничем не отличался от смертельного яда.

— Как ты его достал, мистер Сноу? — Феникс осклабился, а потом улыбка его потухла. Он вдруг вспомнил, что белый тигр только и делает, что заключает сделки. Как сам Закрывающий закон. А сделкам нельзя верить.

— Как занозу, — отозвался Кай, а потом продолжил, откидывая испачканные в крови кончики волос за спину. — Нам пора.

Интерлюдия XТак дай же мне воздух — я стану тебе крылом,

Я дам тебе бурю и, может быть, даже грозу