1. Лёхин с Шишиком на плече

Новый придушенный вскрик (на слух — хлюпающий, наверное, всю морду лица вдребезги расколошматили) — и Лехин, невесомо летя на полыхнувших жаром ногах, помчался к навесу.

Какие-то шесть шагов. Маленькая сцена-коробка. Тени мельтешат. Руки вздымаются или ходят равномерно, как механический рычаг.

Спины! Лехин сразу, окончательно и бесповоротно решил, что спина — это мордоворот, если уже не убийца, но никак не жертва, А значит — можно бить любую спину, не ошибешься. Решил — и пламя от жарких стоп взревело во всем теле. Впрыгивая под навес( от плотного напряжения чувствовал себя часовой бомбой на последних секундах) Лехин только и сумел прохрипеть:

— Стоять, гады!

Первую спину он пнул так, что даже сквозь кровавую пелену боевого бешенства пожалел о силе удара. Впрочем, в момент удара спина нагнулась, и раскаленная, по ощущениям, подошва полуботинка смачно впечаталась в рельефный зад. От поцелуя с железной скамейкой первую спину спасло непрерывное движение остальных в тесном пространстве: башкой спина саданула в спасительный бок, вовремя нарисовавшийся на ее пути. Бок взвыл дурным голосом и вместе со спиной рухнул под скамейку. Секунду спустя оттуда понеслись ругательства со всхлипами, а затем подозрительно утробные звуки, словно открыли кран с недавно выключенной водой.

Но Лехин уже стоял лицом к лицу с тремя и лишь машинально отмечал последствия своего первого выступления.

— Что за вафлер? — отчетливо и высокомерно выговорил один. Он стоял с краю, и тень от верхней перекладины навеса косо перечеркивала его лицо подобно пиратской повязке.

Второй, почти невидимый в темноте, но смутно квадратный, басисто принялся объяснять матом и в подробностях, что "за вафлер" перед ними и с чем его едят. Или съедят... Гурманы чертовы... Пацанва совсем...

Стопы у Лехина продолжали гореть и чесаться, и он воспользовался случаем притушить пожар или (сам не разобрался) использовать его — заткнув фонтан матерщинного красноречия квадратного невидимки. А хорошо, что квадратный: куда ни плюнь — все равно попадешь. И Лехин на паре изрыгаемых квадратным невидимкой слов придумал комбинацию и поспешил ее воплотить: легкий, неопасный в глазах противника поворот; пылающая подошва ботинка сама, безо всякого усилия со стороны хозяина, взметнулась к отверстию, самодовольно изрыгающему гадские слова; стопа еще во всей полноте ощущала резонанс от мягкого контакта с плотью (та, икнув, сложилась пополам и села на третьего, малорослого, по трагической случайности прятавшегося за его спиной), а Лехин, с ленцой и вроде как нечаянно, двинул локтем в наглый рот, погано вопросивший насчет "вафлера". Кто такой "вафлер" — Лехин представления мало-мальского не имел, но в бандитских устах слово звучало, мягко говоря, хамовато.

Вырубив всех — так грубо, по-мужски суровый победитель определил результаты операции по спасению кого-то, Лехин на достигнутом не остановился. Не мешкая, он вытащил на свет оглушенные жертвы крутых парней.

Судя по сивушному запаху, потенциальных Проводников среди них не было. Но Лехин не пожалел, что поспешил на выручку: бить таких несчастных пьянчужек — последнее дело!.. И, обернувшись к навесу, где на уровне скамейки возились и вполголоса ругались, поднимая друг дружку и снова падая, он высказал все, что думал на тему "сильный слабого не бьет! Стыдно, господа!"

"Господа" не откликнулись, занятые личными проблемами, а Лехин дотащил одного пострадавшего до асфальтовой дорожки — второй, как ни странно, довольно бодро встал и потопал следом. Лехин так удивился, что оглянулся. Пьянчужка шел на фонарь, и белый свет ничего не скрыл: ни страшно опухшего от синяков лица с заплывшим глазом, ни болтающейся чуть вперед руки ("Выбили! — сообразил Лехин и запаниковал: — Не умею вправлять!"). Но — елки-палки! — как легко и уверенно он шел!

— Что-то не так, Алексей Григорьич? — совершенно трезво спросил одноглазый пьянчужка, хоть и невнятно выговаривая слова.

Лехин чуть своего из рук не выпустил.

— Мы знакомы?!

— Ах да! — спохватился пьянчужка. — Савва я. Не признали, Алексей Григорьич?

— Подвальная забегаловка для привидений?

— Конечно! Вас ко мне Ерошка привел.

С сомнением покосившись на второго, безвольным мешком оттягивавшим руки, Лехин пораскинул мозгами и пришел к очевидному: этот — человек. Савва-то — призрак, чужим телом распорядился, оттого-то и в сознании, оттого-то хоть и выглядит стопроцентно пострадавшим, но смотрит и ведет себя бодрячком.

Савва вдруг отошел в сторону и резко, всем телом, ударился о столб. Его поступок был так самоубийственно нелеп, что пьяненький из дрогнувших рук Лехина все-таки выпал. Правда, уже на рыхлую газонную землицу. А Савва замер на секундочку, потом неуверенно покачал рукой, посгибал ее в локте — и вернулся.

— Плохо, что я боли не чувствую, — пожаловался он. — Руку-то, вроде, вправил, двигать ею могу, а что на самом деле — неизвестно.

— За что они вас так-то?

— Дискриминация по эстетическому признаку, — попытался улыбнуться Савва. — Мы с приятелем внешне не вписываемся в тот облик города, который они любят и уважают.

— Фашисты! — с силой сказал Лехин и присел на бордюр. Память мгновенно отозвалась чужой болью: здесь парнишки с непомерным высокомерием — там равнодушные бритоголовые убийцы. — А как вы здесь оказались? Помнится, ваше последнее пристанище далековато отсюда?

— Ресторанчик-то? Дом попал под запретную печать пришлых. Тех самых. Все, кто успел, убрались оттуда, а кто остался... Неизвестно, что там с ними. А так — дом как дом, только войти в него нельзя, нечто не пускает — вот это и есть печать. Ушли мы оттуда с одним знакомцам, да он не выдержал долгого пребывания в теле человека, сбежал, А человек — Семен его звать — оказался компанейским. Он сюда приходил к родне, а сам живет в конце города. И пригласил меня к себе. Ну и шли. Пока вот на этих не наткнулись. Я уж, грешным делом, тоже подумывал сбежать из человека — ах, как страшно били! — да тут вы, Алексей Григорьич, подоспели.

Пока Савва рассказывал печальную повесть о гонениях, начал приходить в себя и Семен, второй пьянчужка. Ему досталось не так сильно, поскольку отключился он после первых же ударов.

Семену помогли сесть, познакомили с Лехиным. Сориентировавшись, пьяненький стал плакаться на судьбу, а Лехин лихорадочно раздумывал, что же делать: оставить обоих на остановке дожидаться дежурного транспорта? Нет уж. А вдруг в вытрезвитель заметут? Им бы побыстрей до дому добраться, так как ближайший вытрезвитель находится в районе обитания зверюг, а ведь Лехин на этих двоих свой след оставил.

Лехин оглянулся на движение у остановки — и ледяной мороз продрал по коже: эти пятеро тоже носят на себе невидимый отпечаток его личности! Они тоже меченые! Тоже жертвы!..

Оттолкнувшись от бордюра, Лехин стремительно зашагал к остановке. Все пятеро уже на ногах, но скорое возвращение победителя их несколько ошарашило. Лет двадцать — двадцать пять каждому, не старше. Если белый свет фонаря не состарил,

— Далеко живете?

— А какого... — агрессивно заговорил квадратный, но Лехин не стал дожидаться, пока тот бесславно вновь напросится на драку.

— Молодой человек, — ласково предложил Лехин, — я вам сейчас врежу и три зуба выбью. Одним ударом. Верите?

Один зашипел, втягивая сквозь зубы воздух; остальные онемели, квадратный невольно поднял ладонь ко рту, Лехин посчитал это хорошим признаком. Молчание — знак согласия. Верят.

— Ребята, предупреждаю по-хорошему: или вы немедленно идете по домам — немедленно! — или утром находят ваши хладные трупики. Нет, я вас убивать не буду. На фига вы мне сдались... Но в этом микрорайоне действует маньяк. А поскольку он псих, его не волнует, сколько человек стоит на его пути. И если уж я оприходовал вас с первого разу по полной, представьте, что будет, если на вас наскочит он. Представили?

— Ты, что ли, из милиции? — хрипло спросил интересовавшийся "вафлерами".

— Не! Я из психбольницы. Медбрат, — весело сказал Лехин. — Мы тут на пару с милицией район прочесываем.

Поверили. Точнее, поверило их смутное представление о персонале психбольниц: ну да, именно такие бойцы и должны работать в заведении, где больные впадают в буйство; а значит поражение в попытке подраться с таким не стыдно. Он же профессионал.

А Лехин еще этак задумчиво добавил:

— Лучше было бы, конечно, где-то сутки вовсе поодиночке не ходить. Этот народ ведь хитрый очень. Спрячутся — сразу вряд ли отыщешь.

Все пятеро рванули через дорогу, уловили такси и скрылись с горизонта.

41.

Савву и Семена Лехин посадил в дежурный троллейбус. Успел предупредить, чтоб дома сидели хотя бы до завтрашнего вечера. Савва, кажется, понял, в чем дело, покивал.

Двери троллейбуса начали съезжаться, когда вдруг страшная маска пьяницы кошмарно скривилась. Двери хлопнули и поехали мимо, а изумленный Лехин все-таки догадался, что Савва улыбнулся. С чего бы это? Ах, вот с чего! Шишик вылез из кармана и, сидя на плече Лехина, жизнерадостно ухмылялся во всю свою разинутую пасть. Мда, это, наверное, про Шишиков сказано — улыбка до ушей. Ибо две еле видные кнопки, не позволяющие пасти раздвинуться до затылка "помпошки", были точно не чем иным, как ушами.

— Ладно, топаем дальше...

Но Шишик, вместо того чтобы уставиться вперед, развернулся на плече, вперил глазища — фонарики в кусты (подозрительно примолкшие — с опозданием вспомнил о них Лехин) и снова зубасто засиял от неведомого счастья.

Лехин опять не обнаружил ни души, хотя и просканировал кусты проникающим взглядом. Кусты в ответ... затаились. Он так ничего и не понял, но положился на Шишика: раз "улыбается" — то безопасно.

И потопали дальше — впереди на диво оживленная ночью дорога, позади — шорох многолапого невидимки.

В сонном воздухе шагалось легко и невесомо. Черев пару минут Лехин забыл, что хотел спать. Неуловимый ветерок обвевал лицо запахами травы и листвы; перекресток проходили — с огромной клумбы пахнуло изысканно-холодной горечью августовских цветов, и Лехин остро пожалел, что вот уже скоро и лето промелькнет, как будто и не бывало...

Ноги двигались машинально, и он отдался такому же машинальному потоку мыслей, не пытаясь сосредоточиться на каком-то определенном. Впрочем, нет. Одна зацепила. Скорее, не мысль, а вопрос. Что будет, когда все кончится? То есть, когда все хорошо кончится? Останется ли любопытная способность видеть призраков? А если останется, как он будет жить, общаясь с представителями обоих миров — привычного, человеческого, и паранормального? Сейчас-то ему задумываться глубоко о том некогда — живет по инерции событий, а потом?..

Ночь благополучно выветрила из головы и эту мысль.

Дорога стала спускаться к мосту, когда Лехин услышал еле различимое гудение. Сначала решил — очередная машина догоняет: гудение постепенно звучало все громче и громче. Но вскоре понял, что звук идет не слева, от дороги, а справа. Он осторожно скосился на правое плечо. Судя по старательно вытаращенным глазам, Шишик вдохновенно орал. Или пел? Глаза и пасть таращились в небесную пропасть с мелким белым сором, в котором "помпошка", видимо, и черпала свое вдохновение.

Наверное, все-таки пел. Гудение гипнотизировало, обладая странным, не всегда уловимым ритмом. И, наверное, звезды в этом странном пении и правда играли не последнюю роль, потому как нетрудно было представить, что именно они испускают чуть вибрирующий атональный гуд...

Едва прошли середину моста, пришлось остановиться. Милиция. Машина сначала проехала, затем вернулась.

— В чем дело? Почему ночью гуляем? — строго вопросил высоченный страж порядка.

"Моих лет, — подумалось Лехину. — Чего это они ко мне прицепились? Подозрительно выгляжу? Эй, ты не забыл, что тебе ни с кем общаться долго нельзя? Придется соврать... А что? Придумать-то что? Чтоб поверили?"

"...три зуба выбью. Одним ударом. Верите?"

Слово "верите" все решило.

— Не поверите, — мрачно оказал Лехин. — С любимой поссорился. Иду мириться.

Водитель, так и не вышедший, тихонько рассмеялся.

— И долго еще идти?

— До Привокзальной.

— Ого! Неблизкий путь. А что ж на своих двоих? Такси бы вызвал или дежурного транспорта дождался. Хочешь, до рынка довезем? А там уж сам две остановки.

— Нет, спасибо. Большое спасибо. Я ведь специально пешком — подумать, слова подобрать. Чтоб на спокойную голову говорить. А то опять разругаемся.

— Психолог... Ладно, счастливого пути! Желаем остатки ночи провести в теплой постельке да под теплым бочком!

— Спасибо на добром слове.

Невольно улыбаясь, Лехин проследил, как фары проехались по всему мосту — машина вновь развернулась, — и даже помахал на прощанье. Вот весело-то будет, когда на обратном пути встретится та же патрульная машина! В общем-то наврать в том же духе: примирение не состоялось, ходьбой хочется развеять плохое настроение — будет нетрудно... А стороной мельком скользнул мысленный вздох: "Когда ж я в самом деле встречу женщину, ради которой вот так, пешком, не жаль пройти почти через полгорода?"

Теплым воздухом дунуло в правое ухо. Шишик. Не улыбается — косматый шарик с глазами. Серьезный-серьезный. А чтобы Лехин понял, чуть приоткрыл пасть и выразительно вздохнул в ухо. Лехин все равно не понял, хотя смутно заподозрил, что "помпошка" среагировала на его последнюю мысль. Вслед подозрению Лехин легкомысленно задался вопросом: "А как Шишики относятся к хозяйкам и знают ли их настоящие имена?" и тут же забыл о нем.

Мост остался позади, и тут только Лехин вспомнил о таинственных преследователях. Куда они делись? Кустов не было — поэтому не шелестели? Или не такие уж они невидимки и без прикрытия все-таки не могут?

Накаркал. Едва начались рябиново-боярышниковые заросли справа, топоток возобновился. Топоток целой армии. Остановился Лехин — замерли кусты.

— Нет, я так не могу, — прошептал Лехин и, старательно припоминая все детали перехода на другое зрение, позволяющее видеть призраков и домовых, "просверлил" глазами ближайшие кусты. Пусто. Может, поднапрячься? Лехин вытаращился на кусты не хуже Шишика. А потом неожиданно, вместо того чтобы выискивать преследователей, представил себя со стороны: пялится как баран на новые ворота и таким же бараном себя чувствует... Никогда не думал, что так трудно будет остановить смех, нервно рвущийся из груди и больше похожий на рвоту, чем на жизнерадостные звуки, смехом и называемые.

И, забыв перенастроить зрение на обычный лад, зрение, ко всему прочему обостренно-проникающее, он развернулся идти дальше — и врос в землю.

Впереди, над дорогой, возвышался мост. Идти под ним Лехину минуты через три. Движение на мосту достаточно оживленное. Уютно-желтые автомобильные огни шмыгали туда-сюда, и белый свет дорожных фонарей не казался таким уж холодным. Аквариум с шустрыми рыбками. А выше фонарей — легкая светлая дамка, а выше нее черное небо с острыми звездами.

Звезды постепенно тушевались и исчезали в дымчатой линии над фонарями. За мостом, совсем близко к нему, вздымалась бесформенная черная масса. Она вздымалась округло: полукруг за мостом вырастал полукружьями над насыпями, на которых держался мост.