'В постель, — произнесла я синими бескровными губами. — С тобой. Прямо сейчас'.
Он прижал к моей щеке теплую мозолистую ладонь. Большую руку. Надёжную. Главное — надёжную.
'Ты уверена, a nighean (девочка, гэльск. — прим. перев.)? — переспросил он с ноткой удивления в голосе. — Ты выглядишь, будто...'
Я положила ладонь на рукав Джейми, немного опасаясь, что та пройдет насквозь.
'Жёстко, — прошептала я. — До синяков'.
Мой стакан был пуст, a графин — наполовину полон. Я налила ещё и осторожно взяла стакан, не желая расплескать его. Я решила забыться, пусть даже на время.
Я размышляла: можно ли полностью разделиться? Может ли душа действительно оставить тело, если я ещё не умерла? Или она уже покинула его?
Я медленно выпила стакан — глоток за глотком. Ещё один стакан. Глоток за глотком.
Наверное, какой-то звук заставил меня взглянуть вверх, но я не помнила, как подняла голову. В дверях моей комнаты стоял Джон Грей. Он был без шейного платка, а рубашка, спереди облитая вином, небрежно висела на плечах. Распущенные волосы спутались, глаза покраснели, как и мои.
Я поднялась медленно, будто находилась под водой.
— Сегодня ночью я не буду оплакивать его в одиночку, — резко заявил он и закрыл дверь.
Я НЕ ОЖИДАЛА, что проснусь. На это я и правда не рассчитывала. Стараясь осознать происходящее, я полежала ещё немного. Только чуть побаливала голова, и это удивляло даже сильнее, чем факт, что я до сих пор жива.
Но оба этих обстоятельства померкли по сравнению с тем, что рядом со мной в постели лежал мужчина.
— Вы не против, если я спрошу, давно ли вы в последний раз спали с женщиной?
Кажется, он был не против. Слегка нахмурился и задумчиво почесал грудь.
— Ну... лет пятнадцать назад. По меньшей мере.
Он взглянул на меня, и его лицо стало озабоченным.
— О, прошу меня извинить.
— Извинить? За что? — приподняла я бровь.
Мне припомнилось сразу несколько причин, за что он мог бы просить прощения, но вряд ли он имел в виду одну из них.
— Боюсь, я повел себя не... — он помедлил, — слишком по-джентльменски.
— Не слишком, — довольно едко подтвердила я. — Но уверяю вас, что и я не вела себя как леди.
Он посмотрел на меня, и его губы зашевелились, будто Джон хотел что-то ответить, но через пару секунд он покачал головой и передумал.
— Кроме того, вы ведь не со мной занимались любовью, — заметила я, — и мы оба это знаем.
Он ошарашенно уставился на меня своими до невозможности синими глазами. Потом по его лицу пробежала тень улыбки, и он опустил взгляд на стёганое покрывало.
— Да, — тихо согласился Джон. — Вы тоже занимались любовью не со мной, правда?
— Да, — подтвердила я.
Горе предыдущей ночи перестало быть таким острым, но легче от этого не стало. Мой голос ослаб и охрип, оттого что горло внезапно перехватило от тоски.
Джон сел и потянулся к столу, где стояли графин и бутылка со стаканом. Он налил что-то из бутылки и протянул мне.
— Благодарю, — сказала я и поднесла стакан к губам. — Боже правый, это пиво?
— Пиво. К тому же, очень хорошее.
Он запрокинул бутылку и, прикрыв глаза, сделал несколько мощных глотков, а потом с довольным вздохом опустил ее.
— Очищает нёбо, освежает дыхание и подготавливает желудок к пищеварению.
Это меня невольно позабавило... и потрясло.
— Хотите сказать, что привыкли ежедневно пить пиво на завтрак?
— Конечно, нет. Я им запиваю еду.
— Поразительное пристрастие к пиву, — съязвила я, но рискнула немного отхлебнуть.
Пиво было вкусным — густым и сладким, с правильным кисловатым привкусом.
В этот момент я заметила, что он явно напрягся, и это никак нельзя было объяснить нашей беседой. Как бы туго я ни соображала, я мгновенно поняла, в чём дело.
— Если вам надо выпустить газы, — сказала я, — не стесняйтесь. Давайте!
Его настолько обескуражило моё замечание, что он так и сделал.
— Прошу прощения, мадам! — воскликнул он и вспыхнул до корней волос.
Я попыталась не смеяться, но от сдерживаемого смеха кровать затряслась, и он покраснел ещё сильнее.
— Стали бы вы стесняться, окажись вы в постели с мужчиной? — спросила я просто из любопытства.
Он потер костяшками пальцев губы, и румянец у него на щеках стал чуть бледнее.
— А. Ну, это зависело бы от мужчины. Но, в общем-то, нет.
Мужчина. Я знала, что именно Джейми был тем мужчиной, который занимал все его мысли. Так же, как и мои. Но сейчас я не собиралась из-за этого возмущаться.
Грей тоже знал, о чём я думаю.
— Однажды он предложил мне своё тело. Вы знали об этом? — сухо спросил он.
— Я так понимаю, вы отказались.
Мне это было известно, но очень хотелось услышать его версию той встречи.
— Да. Я хотел от него не этого. Вернее, не только этого, — честно добавил он. — Я хотел всего — и был молод и достаточно горд, чтобы думать, что если не смогу получить всё, то не стану соглашаться на меньшее. А он, конечно, не мог дать мне всего.
Я немного помолчала в раздумье. Окно было открыто, и ветерок перебирал длинные муслиновые занавески.
— Вы сожалели об этом? — спросила я. — Я имею в виду, что не приняли его предложения?
— Как минимум, десять тысяч раз, — подтвердил он с печальной улыбкой. — В то же время... отказавшись от Джейми, я совершил один из немногих истинно благородных поступков, которые записал бы на свой счёт. Знаете ли, правильно говорят, — добавил он, — что бескорыстие вознаграждается: ведь если бы я овладел Джейми, то навсегда уничтожил бы сложившиеся между нами отношения... Подарив ему взамен своё понимание, как бы трудно мне это ни далось, — иронически добавил Джон, — я обрёл его дружбу. Так что, с одной стороны, я испытал минутное сожаление, а с другой — удовлетворение. И в конце концов именно дружбу с ним я ценю превыше всего.
После секундного молчания он обернулся ко мне.
— Можно мне... Вы решите, что я со странностями.
— Ну, вы же и правда немного странный, — миролюбиво сказала я. — Но я не против. А в чём дело?
В его взгляде, брошенном на меня, отчётливо читалось, что если уж кто-то из нас действительно странный, то явно не он. Но, будучи джентльменом, он удержался от каких бы то ни было замечаний по этому поводу.
— Вы позволите увидеть вас?.. А... обнажённой?
Закрыв один глаз, я посмотрела на него.
— Ну, вы же не впервые спали... я имею в виду переспали... с женщиной, верно? — поинтересовалась я.
Когда-то он был женат, но, насколько я помнила, большую часть своей супружеской жизни они с женой прожили раздельно.
Джон задумчиво поджал губы, будто пытаясь вспомнить.
— Ну, да. Хотя думаю, что сегодня я, наверное, впервые сделал это абсолютно добровольно.
— О, я польщена!
Он посмотрел на меня, чуть улыбаясь, и тихо сказал:
— Кому бы не польстило!
Всё-таки я была в том возрасте, когда... Но, с другой стороны, подсознательно он, очевидно, реагировал на женские прелести иначе, чем большинство мужчин. А значит, открытым оставался вопрос:
— Зачем?
Застенчивая улыбка тронула уголок его рта, и он устроился на подушке поудобнее.
— По правде говоря, я... точно не знаю. Возможно, просто пытаюсь увязать свои воспоминания о прошлой ночи с... э-э... тем, что произошло в действительности?
Я почувствовала острую боль, словно он ударил меня в грудь. Он не мог знать, о чём я подумала сразу после пробуждения, увидев его, не мог представить себе того яркого, сбивающего с толку мгновения, когда я вообразила, что он — это Джейми, так отчётливо вспомнив плоть Джейми, его вес и страсть. Я так сильно хотела, чтобы он оказался Джейми, что на миг мне удалось в это поверить, а затем осознание того, что он — не Джейми, раздавило меня, как виноградину, и вывернуло наизнанку.
Возникли ли такие же чувства или мысли у Джона, когда он проснулся и обнаружил меня рядом?
— Или, может, это любопытство, — улыбаясь немного шире, сказал он. — Я давно не видел голой женщины, если не считать рабынь-негритянок в порту Чарльстона.
— Сколько это — давно? Вы говорили, пятнадцать лет?
— О, гораздо дольше. Изабель...
Он внезапно замолчал, улыбка исчезла. Он не упоминал до этого свою покойную жену.
— Вы никогда не видели её голой? — спросила я.
Это было не только праздное любопытство. Опустив глаза, он чуть отвернулся.
— А... нет... Это не было... Она не... Никогда.
Джон откашлялся, а потом так откровенно посмотрел мне в глаза, что сразу захотелось отвести взгляд.
— Я наг пред тобой (аллюзия на Псалтирь — прим. перев.), — просто сказал он и откинул простыню.
Могла ли я не уставиться на него после такого-то приглашения? И, по правде говоря, меня разбирало простое любопытство. Он был строен и изящен, но мускулист и крепок. Талия немного расплылась, но ни капли жира. Тело обильно заросло еле заметными светлыми волосами, которые становились тёмно-русыми в паху. Тело воина. Я их немало повидала. На одной стороне груди бросались в глаза крестообразные шрамы, имелись и другие: один глубокий пересекал верхнюю часть бедра, другой, зигзагообразный, как молния, спускался вниз по левому предплечью.
'Моих собственных шрамов хотя бы не видно', — подумала я и без дальнейших колебаний сдернула с себя простыню.
Слегка улыбаясь, Джон с глубоким интересом посмотрел на моё тело.
— Вы очень привлекательны, — вежливо заметил он.
— Как женщина моих лет?
Джон окинул меня бесстрастным взглядом, не то чтобы пытаясь вынести суждение, а, скорее, как человек с развитым вкусом, оценивающий предмет сквозь призму многолетних наблюдений.
— Нет, — наконец сказал он. — Не как женщина ваших лет, то есть, вообще не как женщина.
— А тогда как кто? — заинтересовалась я — Как некий объект? Скульптура?
В некотором смысле, я могла себе это представить. Что-то вроде музейных скульптур: обветренные статуи, осколки исчезнувшей культуры, хранящие в себе след былого вдохновения. Этот след каким-то странным образом увеличен линзой вечности, освящён древностью. С такой точки зрения я себя никогда не рассматривала, но понятия не имела, что ещё он мог иметь в виду.
— Как мой друг, — просто сказал он.
— О.
Я была очень тронута.
— Спасибо.
Помедлив, я натянула на нас обоих простыню и осмелела:
— Ну, раз уж мы друзья...
— Да?
— Мне просто интересно... вы были... совсем один всё это время? С тех пор, как ваша жена умерла?
Джон вздохнул, но, улыбнувшись, дал мне понять, что не возражает против вопроса.
— Если вы и правда хотите знать, многие годы я наслаждался физической близостью со своим поваром.
— Со... своим поваром?!
— Не с миссис Фиг, нет, — поспешил уточнить он, услышав ужас в моем голосе. — Я имел в виду своего повара в Маунт Джосайя, в Вирджинии. — Его зовут Маноке.
— Ма... О!
Я вспомнила, как Бобби Хиггинс рассказывал мне, что лорд Джон нанял себе поваром индейца по имени Маноке.
— Это не просто удовлетворение насущных потребностей, — подчеркнул Джон, повернув голову, чтобы встретиться со мной взглядом. — Мы действительно нравимся друг другу.
— Рада это слышать, — пробормотала я. — Он, хм, он...
— Понятия не имею, предпочитает ли он исключительно мужчин. Я в этом сильно сомневаюсь и даже был удивлён, когда он озвучил мне свои желания на мой счёт. Но каковы бы ни были его пристрастия, я не вправе жаловаться.
Я провела костяшками пальцев по губам. Не хотелось казаться вульгарной, но любопытство взяло верх.
— Вы не возражаете, если у него... появляются другие любовники? Или, если уж на то пошло, не возражает ли он, если у вас?..
Внезапно я забеспокоилась. Мне не хотелось, чтобы события прошлой ночи повторились. По правде говоря, я всё ещё пыталась убедить себя, что вообще ничего не произошло. И в Вирджинию я с лордом Джоном ехать не собиралась. Но что если мне придется туда поехать, а его домашние предположат... Я представила себе ревнивого повара-индейца, добавляющего отраву в мой суп или подкарауливающего меня с томагавком за нужником.
Джон поджал губы и, казалось, тоже задумался над этим вопросом. Я заметила, что густая светлая щетина смягчила черты его лица, и в то же время у меня возникло странное ощущение, будто рядом со мной незнакомец: я почти всегда видела Джона только тщательно выбритым и ухоженным.
— Нет. У нас... нет собственнических чувств, — наконец сказал он.
Я окинула его откровенно недоверчивым взглядом.
— Уверяю вас, — проговорил он, слегка улыбаясь, — это... ну. Возможно, мне удастся лучше описать это с помощью аналогии. На моей плантации... Конечно, она принадлежит Уильяму... Я называю её своей только потому, что там живу...
Я негромко вежливо кашлянула, намекая, что в интересах дела он мог бы умерить свою тягу к абсолютной точности.
— На плантации, — продолжал он, не обращая на меня внимания, — за домом есть большая открытая площадка. Сначала там была маленькая полянка. С годами я расширил её и в конце концов разбил на ней газон, но край поляны доходит до деревьев. Довольно часто вечерами из леса выходят олени пощипать траву по краям газона. Но иногда я вижу особенного оленя. Вроде бы он белый, но выглядит так, будто отлит из серебра. Не знаю, то ли он становится таким лишь при лунном свете, то ли его просто не видно без луны, — но это зрелище редкой красоты.
Взгляд его смягчился, и я поняла, что перед глазами у Джона не оштукатуренный потолок над головой, а белый олень с сияющей в лунном свете шкурой.
— Он приходит две-три ночи подряд, редко — четыре, а потом уходит, и его не видно неделями, иногда месяцами. А потом он возвращается, и я опять околдован.
Джон повернулся на бок, шурша постельным бельем, и пристально посмотрел на меня.
— Понимаете? Я не хозяин этому созданию. Я не стал бы им, даже если бы мог. Его появление — подарок, который я принимаю с благодарностью. Но когда он уходит, я не чувствую, что меня бросили или чего-то лишили. Я лишь рад тому, что он был со мной столько, насколько посчитал нужным остаться.
— И вы говорите, что точно так же относитесь к Маноке. А как вы думаете, испытывает ли он те же чувства к вам? — с интересом спросила я.
Джон посмотрел на меня с явным удивлением.
— Понятия не имею.
— Вы, хм, не... разговариваете в постели? — постаралась я выразиться тактичнее.
Его губы дрогнули, и он отвёл взгляд.
— Нет.
Мы полежали несколько секунд молча, изучая потолок.
— А у вас когда-нибудь был?.. — выпалила я.
— Было что?
— Любовник, с кем вы разговаривали?
Джон искоса взглянул на меня.
— Да. Возможно, не настолько откровенно, как я сейчас говорю с вами, но да.
Он открыл рот, словно хотел сказать или спросить что-то ещё, но вместо этого вдохнул, крепко сжал губы и медленно выдохнул через нос.
Я понимала, — не могла не понимать, — что Джону очень хочется узнать (помимо того, что я невольно показала ему прошлой ночью), каким был Джейми в постели. И я вынуждена была признаться себе, что чувствовала большое искушение рассказать ему об этом, — только чтобы на краткий миг, пока мы говорим, воскресить Джейми. Но я знала, что за такие откровения придётся потом заплатить не только ощущением, что я предала Джейми, но и стыдом за то, что я использовала Джона, — независимо от того, хотел Джон, чтобы его использовали подобным образом, или нет. Но даже если мне больше не с кем разделить воспоминания о том, что происходило во время близости между Джейми и мной, они оставались частью только нашей жизни, и не мне о них болтать.
