Случайный билет в детство

— Эта песня Юрия Визбора, — сказал Григорьев, — называется 'Тихий вечер спустился над Камою'.

Обалдеть! Из Визбора я знаю пару-тройку песен, и все. Не могу я знать абсолютно все песни. М-да, он наверно шутит.

— Извини, — говорит Витя, — эту песню ты мог и не знать.

И начинает другую мелодию, а затем и поёт:

— Над деревней Клюевкой опустился вечер,

Небо залунявилось, звезды — пальцем тронь.

Где-то вдалеке пичуги малые щебечут.

Где-то недалече всхлипнула гармонь.

Песню я узнал сразу. Какой оказывается он хулиган. Мельком глянул на Щупко. Не знает она этой песни и, не дожидаясь финала, сказал:

— 'Над деревней Клюевкой', — перебиваю Григорьева. — А написал её Юрий Лоза. У него много отличных песен.

Чуть не сказал, что вырос на его песнях. Делать невозмутимое лицо стало труднее, так как во мне зашевелился хулиган, и, не дав Григорьеву опомниться, начинаю играть и петь:

— На маленьком плоту,

Сквозь бури дождь и грозы...

Взяв только сны и грёзы,

И детскую мечту...

У Григорьева отвисает челюсть. Чего это он?

— ... но мой плот,

Сшитый из песен и слов,

Всем переменам назло,

Вовсе не так уж плох.

— Откуда та её знаешь? — потрясенно спросил Витя. — Эту песню Юра только недавно написал и нигде, кроме как в узком кругу она не звучала.

— Откуда? — от злости на самого себя, так и хотелось про горбатого ввернуть, но я сдержался, так как сам виноват. Знал бы он — откуда.

— Слышал её как-то, в узком кругу. А ты вот так говоришь, будто сам Лозу хорошо знаешь.

— Знаю, конечно! — кивает Григорьев. — И очень хорошо знаю. Это сейчас он в столицу подался, а до этого мы часто вместе собирались, тексты сочиняли, идеями делились, играли. Даже группу свою собрать хотели, но как-то не вышло...

Витя задумался, а меня сзади нетерпеливо толкнули, и зашептали: 'Играй, давай'.

Ладно, я спою то, что давно известно, и начал 'Отель Калифорния'. Григорьев встрепенулся и тоже включился в мелодию. Вот только оригинальный текст я плохо помнил, и решил спеть русский:

— На пустынной дороге

Кудри ветер трепал...

И вновь Григорьев смотрит удивленно, даже на миг играть перестал.

Словно дымом кальяна,

Над шоссе смог стоял...

Впереди свет призывный

На ночлег намекнул...

И как будто приливной волной

Он меня притянул.

А ребята удивленного состояния Григорьева не замечают. Сидят, слушают и раскачивались в такт песне. Еще немного и, если бы у них были зажигалки, то вокруг нас горели бы маленькие огоньки.

— Милости просим в отель наш 'Калифорния',

Это просто рай!

Это просто рай!

Это просто рай!

— Сам перевел? — спросил меня Витя, как закончили песню.

— Сам. — А как ему ещё ответить? Что этот перевод вовсе не мой, и его я в интернете отыскал? Прогрессия вопросов начнется.

Витя перебирал струны, видно думая — какую бы ещё песню спеть? Я же, перебирал в уме варианты ответов на будущие вопросы по поводу моей 'ошибки'. Но тут у кого-то заурчало в животе. Да так громко, что все засмеялись.

— Че ржете-то? — смутился Савин. — Есть хочу.

— Да, — встрепенулась Щупко, — ребят, песни песнями, есть мы будем или не будем? Вера, Лариса, что там с ужином?

— Давно готов, Елена Михайловна, — почти в голос ответили Смольнякова и Раевская. Интересно, когда это они успели его приготовить, если все время сидели рядом со мной?

— А не остыло?

— Нет, — ответила Лариса, — мы котелки с огня сняли и рядом с костром поставили.

— Хорошо, — поднялся Григорьев, — давайте ужинать, а то вон какая темень уже!

В горах темнеет быстро. Раз и ни зги не видно, будто выключателем щелкнули. А ещё холодней становится. Ребята-то уже одетыми к костру подошли, а я в рубашке и штанах у костра так и сидел.

Все потянулись к палаткам, спотыкаясь об выступающие камни. Как добрались до рюкзаков, замелькали лучики фонариков. Олег тоже достал свой фонарь. Включил, но лампочка светила еле-еле.

— Батарейки, что ли сели? — затряс он фонарем.

Вокруг зазвенела посуда, ребята выстраивались в очередь у четырех котлов со сваренным супом.

— А, зараза! — выругался Савин, споткнувшись. — Я запасных батарей не взял.

— А я и так все вижу, — хмыкнул Женька и сам тут же споткнулся об растяжку.

— Молчал бы уж, филин.

Олег опять потряс фонарем.

— Да не тряси ты его, — и я протянул ему руку, — давай сюда батарейки.

— Зачем?

— Вынь, говорю.

Савин немного повозился, откручивая колпачок, потом вытряхнул мне на ладони три больших круглых батарейки. Я нашел палаточную растяжку, выбрал небольшой булыжник из кучи и обстукал им все батареи. Затем протянул их Олегу.

— На, вставь и проверь.

— Ого! — удивился он, когда включил фонарь. — Светят, будто новые.

— Серег, — говорит Женька, — а если опять сядут, то ещё раз покоцать? И опять будут ток давать?

— Нет. Но потом что-нибудь придумаем.

Мы задержались у крайней палатки. Подсвечивая фонариком, нашарили свои рюкзаки. Я положил гитару на чехол, из мешка вынул тарелку с ложкой, хлеб. Заодно вытащил куртку. Сразу поддел ещё одни штаны, сверху свитер, только куртку пока не стал надевать.

— Может по капле? — спросил Савин, не вынимая рук из рюкзака. — Все равно в темноте никто не увидит.

— На голодный желудок не надо, — отвечаю, — вот поедим, тогда...

— Или во время еды, — кивает Ильяс.

Суп мы получали последними. Три котла уже опустели и, принимая миски у нас, Смольнякова ухнула супа из четвертого котла каждому, да чуть ли не до краев.

— Ешьте, — приговаривает Верка, раскладывая варево, — у нас жуть как вкусно получилось.

— Можете ещё за добавкой прийти, — добавляет Лариса, — целый котел остался.

На другой стороне поляны включили магнитофон. Мы, пританцовывая, отошли к крайней палатке, и присели на валуны. Миски поставили на колени. Я отломил хлеба, откусил немного и только запустил ложку в суп, как рядом забился в кашле Женька.

— Ты чего, обжегся, что ли?

— Мать... — выругался Расулов, выплевывая суп.

— Тьфу, — вторит Савин, — пересолено!

Я попробовал малость варева, действительно — есть невозможно.

— Глянь, — вытер рот Олег, — а остальные рубают, как ни в чем небывало.

В отсветах от костров было видно, что ребята сидят и спокойно ужинают. Никто не возмущается соленостью супа.

— А нас что, — сплевывает Переходников, — типа, прикололи, чтоль?

— Пойдем разбираться, — поднимается Расулов.

Неся миски перед собой, гуськом идем обратно к котлам. Возле них, спиной к костру, по-прежнему сидят Раевская со Смольняковой. Едят один хлеб, шушукаются и чему-то смеются.

— Ещё и ржут, — бурчит Ильяс, — я им сейчас этот жутко вкусный суп на голову надену. Нашли над кем приколоться!

Подходим к девчонкам.

— Уже съели? — удивилась Верка.

— Вкусно? — спрашивает Лариса. — Добавки хотите?

А у обоих глазки такие невинные, что именно в злую шутку больше верится.

— Добавки?! — почти рычит Ильяс. — Сейчас будет вам добавка!

И собирается выполнить недавнюю угрозу. Девчонки с визгом отскакивают, хватают крышки от котлов и закрываются ими.

— Вы чего! — пятясь за костер, кричат они. — Чего не нравится?

— Издеваетесь, что ли? — в ответ орет Олег.

— Сами хоть пробовали? — говорит Переходников и ставит свою миску у котла. — Пересолено, будто пачку соли в суп насыпали.

— Конечно... — мямлят обе, — пробовали.

— Что тут происходит? — спрашивает Щупко, появляясь из темноты вместе с Григорьевым. — Что за ор?

— Суп нам пересолили! — отвечаю я. — Только одним нам.

— Как это, только вам? — не поняла она.

— А так, — говорит Расулов, — есть невозможно! Сами попробуйте.

Елена Михайловна берет ложку, наклоняется и черпает немного супа из миски Расулова. Сморщивается.

— Действительно пересолено.

— У нас так же, — показываю я на другие миски.

— Девочки? — оглядывается Щупко на Смольнякову и Раевскую.

— Мы ничего не солили! — возмущаются они. — Чего солить-то, если в пакетах все уже есть!

— И тут, — говорит Григорьев, попробовав варево из котла. — Жуть как солено!

И тут я понял — приправа!

— Кто пакеты в котел высыпал? — спрашиваю у девчонок.

— Я, — говорит Лариса, — только я соли не сыпала.

— Я знаю, что не сыпала, — усмехаюсь, — а на сами пакеты ты смотрела?

— Нет.

— А надо бы. Я же предупредил про приправу!

— Зачем ты вообще её взял? — спросил меня Витя.

Зачем? Похоже, это привет из прошлой жизни. Былая привычка. Бывая на рыбалке, я заметил, что ночью чай или кофе быстро надоедают, а немного бульончика взболтаешь, попьешь — согретый и сытый.

— Чтобы бульон сделать, — отвечаю я. — Так согреться быстрей можно.

— Разумно, — чуть помолчав, кивнул Григорьев. — Девочки, а как так вышло, что остался целый котел супа?

— Не все любят такой суп, — пояснила Раевская. — Некоторые девочки сказали, что свои продукты есть, а этот суп не будут.

— Хм... — Витя, развел руками, — дети.

— А вас теперь чем кормить?

— Ничего, Елена Михайловна, у нас консервы есть — и тушенка, и 'братская могила'...

— Сергей! — вскрикнула Щупко. — Что ещё за могила?

— Лен, — взял классную за локоть Витя, — это так кильку в томатном соусе называют.

— Дурацкое название!

— Дурацкое, — согласился тот, — пойдем, парни уже взрослые, сами разберутся.

Они удалились, а Раевская и Смольнякова опустили головы.

— Мы песни послушать хотели, — сказала Верка, — вот и торопились.

— Сереж, Жень, Олег, Ильясик, — надула губы Лариса, — простите, мы нечаянно.

— За нечаянно... — продолжать, что там дальше делают, Расулов не стал. — Посуду помоете.

— Хорошо, — согласились они,— так прощаете?

— Прощаем, — отвечаю сразу за всех.

— Ой,— обрадовались девчонки, — а мы вам чаю можем заварить.

— Только без соли, — уточнил Ильяс.

Мы идем обратно.

— Теперь обопьемся, — ворчит Савин, — после соленого-то. И чай не поможет.

— А коньяк? — шепчет Женька, оглядываясь.

— Не, с него ещё больший сушняк бывает.

— Откуда знаешь? — изумляется Женька.

— Батя,— невозмутимо говорит Олег, — когда перепьет, а похмелиться нечем, так дует воду литрами.

Я в разговор не вмешивался, слушал и вспоминал. Наша компашка не раз грешила с алкоголем. Мы и пиво пили, и вино, один раз водку где-то надыбали, но все было чинно и разумно, а главное незаметно для родителей. Баловство, да и только. В первый раз мы напились на выпускном. Именно напились. На торжественном школьном собрании всем выпускникам вручили аттестаты, затем последовал не менее торжественный ужин, ну а потом была дискотека на которую, кстати, была приглашена группа 'Палитра' (обалдеть, только сейчас вспомнил). Вот перед дискотекой мы, уединившись в одном из пустых классов, и употребили.

— Свобода! — счастье из нас плескалось как вино в полных стаканах. Причем вина было закуплено много. Кто-то из ребят целую операцию по добыче провернул. Вино не крепкое, пили без закуски, а зачем, ведь только что ели?!

И мы нализались!

Кто-то вырубился, кому-то плохо стало... В школьном туалете долго в себя приходили. Потом пришлось скрываться от надзирающих за порядком взрослых в толчее танцующих, и попробуй, определи — от вина ты качаешься, или под музыку колбасишься? А вообще, как потом выяснилось, тогда почти все ребята тайком выпили. Даже девчонки пригубили.

Но когда это ещё будет, или вообще будет ли? А пока мы влезаем в палатку, чтобы поужинать и принять коньячку под настроение.

— Так, — суетится Савин, — по банке тушенки на брата хватит?

— Хватит, — киваю, — а там посмотрим.

— Может, сразу все выпьем?

— Всё сразу выпьем, — передразниваю я Женьку, — нет, пьем опять по чуть-чуть, а то окосеем и втюхаемся. Вам хорошо, а мне может ещё петь и играть придется. Олег доставай ещё кильку.

Подсвечивая себе фонариком, вскрываем консервные банки. Пока нарезаем хлеб, Переходников греет тушенку на костре. Приготовили кружки. Как только вернулся Женька, сразу наливаем коньяк. Немного, только-только на дне.

— Вздрогнули! — сдвигаем кружки.

Коньяк в отличие от прошлого раза проходит легко. Даже вкус ощутил. Сунул в рот кусок хлеба с наложенной сверху килькой. Сижу и жую. Хорошо!

— Мальчики, — слышим голос Раевской, — мы вам чаю принесли.

Женька, как раз только что выпивший свою порцию, поперхнулся и закашлялся. Савин выпить не успел, и теперь прятал кружку за рюкзаки.

— А чего вы тут делаете? — заглянула внутрь палатки Верка.

— Едим мы тут.

— Ой, — в палатку лезет Раевская, — а что вы тут пьёте?

— Ничего, — бурчит Расулов, и начинает ковыряться ложкой в банке.

— Сереж, а ты ещё играть будешь?

— Буду. — Навязчивость этой парочки начинает злить. — И петь буду, и играть буду, и с бубном вокруг костра скакать.

— Девочки, — Ильяс облизнул ложку и выразительно ею покачал, — дайте поесть спокойно.

Раевская и Смольнякова тут же исчезают.

— Вот редиски, — прошептал успокоившийся, наконец, Женька, — приперлись не вовремя.

— Ладно, давайте есть. Там вон уже пляски начались.

На поляне играл магнитофон. Ярко горел костер, а вокруг него танцевальная толкотня. Нам того и надо.

* * *

Нет, нас наверно кто-то сглазил, иного объяснения не находится. Или после того как попробовали супер-пересоленый суп, все наперекосяк идет.

Сначала коньяк нам боком вышел, хоть и выпили чуть-чуть. Несмотря на хорошую закуску, конкретно захмелели. Вылезли, качаясь, из палатки, будто моряки на корабле во время шторма. Тут пришлось с взрослыми в прятки играть. Ну, именно мы им понадобились! То бревна разрубить, как будто топоры только у нас имеются, то какой иной вопрос, который без меня не решить...

Какое-то время в толпе танцующих у костра прятались, или в темень леса утекали. Но дискотека на природе завершилась быстро — батарейки в магнитофоне сели. Пришлось мне макнуться в реку, чтобы немного в себя прийти. А куда деться, если народ опять возжелал живого исполнения? И вновь вместе с Григорьевым исполняем песни. Только приходится их тщательно отбирать, чтобы опять непоняток не вышло. Пели все, что на дискотеке играли. Мне пришлось повторить спетые мной новые песни, 'Скучаю' и 'Зурбаган'. Витя больше на нашу эстраду налегал, а я зарубежную играл, что была уже известна. Под конец посиделок исполнил 'Фантом', зная, что Чиж только перепел её. Приняли на ура. Витя сказал, что слышал другую трактовку песни. Ну да, вариантов имеется множество.

Сидели допоздна. Потихоньку ребята разбрелись. Взрослые сидели дольше, но наконец и они решили разойтись по палаткам. Елена Михайловна потянула Витю прочь, говоря, что спать ложиться пора.

— Завтра поговорим, — сказал мне Григорьев на прощание.

— Опять, наверно, будет в группу сватать, — улыбнулся Савин, когда они отошли. — Ты соглашайся, Серег.

— Ага, — поддакнул Женька, — у тебя хорошо выходит.