Человек, которого нет

...

Проект МКULTRA (англ. Project MKULTRA, также известен как МК-ULTRA) — кодовое название секретной программы американского ЦРУ, имевшей целью поиск и изучение средств манипулирования сознанием, например, для вербовки агентов или для извлечения сведений на допросах, в частности, с помощью использования психотропных химических веществ (оказывающих воздействие на сознание человека).

По имеющимся сведениям, программа существовала с начала 1950-х годов и, по крайней мере, до конца 1960-х годов, а по ряду косвенных признаков продолжалась и позже. ЦРУ намеренно уничтожило ключевые файлы программы MKULTRA в 1973 году, что значительно затруднило расследование её деятельности Конгрессом США в 1975 г.

Википедия

Записки сумасшедшего: Три строчки

Как же мне страшно на это смотреть.

Как на то, что со мной делали, так и на то, что я (если) смог справиться с этим.

Аж подташнивает.

Записки сумасшедшего: Кто я

Журналист, о да. Редактор. Специалист по формированию мнений. Хороший специалист. И это дело — любимое. Потому что специализация под человека и человек под специализацию, это была (была?) взаимная любовь.

В любом случае — не боевик, общая подготовка неплохая, и специфическая — отличная, судя по результатам, но не боевик.

Просто мирный специалист по идеологическим операциям.

Записки сумасшедшего: Химия, химия, вся цистерна синяя

С этими флэшбэками что-то я по утрам опасен для близких становлюсь.

Почти проснулся, лежал, вспоминал, как позавчера сказал Анне, что если бы у меня остались — перенеслись сюда — шрамы, я мог бы их показать, этого было бы достаточно. Но их здесь нет, и приходится говорить, а это очень трудно.

Вспоминал, представил себе, что она бы сказала: если бы ты мог показать шрамы, что показал бы?

Я еще только успел подумать, что я и этого не знаю про себя...

Но руки сами вытянулись вперед, внутренней стороной локтевых сгибов — венами — кверху: вот. Как будто это и есть самые глубокие следы. То, что осталось от игл. Мне страшно на это смотреть, я и не смотрел. Сморщился, подумав о той гадости, что они в меня заливали.

Внезапно, вдруг — почувствовал сильные и резкие, очень быстрые — произвольно так не смогу — сокращения мышц, тело задергалось, это было очень неожиданно, и я не мог это остановить. Сознание ясное, я оставался здесь, кажется. А тело делало что-то непонятное и неостановимое. Сильно, резко, быстро.

Мой друг буквально выдернул меня из этого.

Спросил, что происходит.

Я объяснил, еле преодолевая острую тошноту.

Он обнимал меня, я попросил: скажи что-нибудь.

Он сказал, что это все уже прошло. Нужно проживать, чтобы уже отпустило, но можно уже не бояться, что я что-то выдам. Всё уже.

Мне стало сначала удивительно, как будто я не мог поверить. Но потом понял: правда, бой окончен. И стало легко и спокойно. Пусть будет все это, я переживу. Самое главное я уже смог.

Только долгая печаль о том, как мои мозги превращали в манную кашу. Отвращение и страх, когда с тобой что-то ужасное происходит изнутри, невидимо, но ощутимо, как будто само собой, вроде ты — это ты сам, а это уже что-то чужое и враждебное в тебе, и невозможно остановить. Настолько страшно, насколько я могу вынести.

Выписки:

"Перед своей нацией мы были непогрешимы. Дело, видите ли, в том, что все самые сложные и опасные исследования, порою с летальным исходом, мы проводили не на американцах и не в Штатах, а на иностранцах".

С. Томпсон, руководитель операции "Артишок"

Разговоры на полях: Вопрос к другу

— У меня вопрос про Лу. Вы же давно знакомы?

— В сети — с 2004. Лично познакомились в 2006. Сейчас видимся время от времени. Блоги читаю постоянно.

— Можешь сказать, заметил ил какие-то изменения за последние год-полтора?

— На мой взгляд, стал заметно спокойней и уверенней в себе.

Неокончательный диагноз: Синхронизация

А дальше они продолжали работать с М. и им открывались другие стороны жизни Лу в Вальпараисо и до Вальпараисо: и был телефонный звонок в августе и крик, руками удерживаемый внутри, и была встреча с памятью об отце — на грани обморока, и снова Ким и его последние дни, и снова флотские, а потом — то, чем Лу занимался до сентября, его работа и его ценности. Сессия за сессией, слой за слоем, эпизод за эпизодом, в разброс и обрывочно, но постепенно собиралось все больше деталек этого паззла. Картина была еще далека от полноты, но подробностей накопилось уже достаточно, чтобы в общих чертах представлять ее сюжет. И в конце концов они снова вернулись к концу его жизни.

Харонавтика: "Минус я"

Сессия N20, 16 июня 2013

Он пришел, рассказал, что пару ночей трудно уснуть — от тревоги. Как раз принимали закон "о пропаганде нетрадиционной ориентации", и столько страшного предсказывали по поводу этого закона, что трудно было совсем не тревожиться. Лу не повезло: нынешнее беспокойство разбудило тогдашние тревоги. Он хорошо понимал, что переживает скорее то давнее напряжение, потому что актуальная реальность не соответствовала силе его эмоций.

Он рассказал, что невозможно расслабиться из-за сильной тревоги, ощущения кроющего адреналина, от понимания того, что накатывает, наползает что-то огромное, страшное и неотвратимое. Что-то, что он я никак не может остановить. И как будто у него есть что-то, что он должен успеть сделать — не одно дело, а какой-то список дел (самого списка он не знает сейчас). И действие адреналина надо как-то контролировать, чтобы не дергал, не мешал "оставаться на месте" и работать. С другой стороны — этот же адреналин можно использовать для повышения работоспособности, и он знает, как это делать. Это были очень быстрые и устойчивые ощущения в сетке мыслей. Это было очень остро и горячо: захлебываться адреналином и лихорадочно пытаться соображать про план действий, которого не знаешь.

Но из-под этой лихорадки постепенно стал проступать, наползать сверху — вязкий туман. В речи Лу появились паузы, он как будто провисал в разговоре, отключаясь от собственных мыслей.

Он смотрел на "отвертку" и спустя какое-то время ему захотелось приоткрыть рот... и так... как будто рот сам собой раскрылся и высунулся язык, совершенно расслабленный, тяжелый. Лу вспомнил выражение "вывалить язык". Он собрал все обратно, оно вполне поддавалось контролю. Но ему захотелось посмотреть, что там дальше, он расслабил область рта — и язык вывалился мягко, и появилось легкое едва слышное ощущение, как будто привкус: слюна свободно вытекает. М. увидела, что у него пустое гладкое лицо, что глаза закатываются, и он падает вправо, как будто в обморок. Она придержала его рукой и вернула в здесь и сейчас.

— Я не заметил, что падал, — сказал Лу. — Обычно тело падает, но я остаюсь в ясном сознании. А сейчас меня самого, меня-наблюдателя затягивало в эту пустоту...

Он походил, он даже попрыгал. Он в самом деле здорово испугался, и это было не в голове, а в теле, наверное, потому что он не осознавал страх, но замечал, что тело ведет себя, как будто он испуган. Он еще оставался здесь, и он очень боялся того, куда его тянуло. Там не было ничего страшного: только пусто, там вообще ничего нет. Покой и отсутствие. Но, выскочив с порога — было очень страшно осознавать этот порог. Не умом, телом.

Он походил, попрыгал, постучал по стене, прижался к стене лицом, потом развернулся, пока описывал свое состояние, заглянул в пустоту и поволокся туда опять, выскочил и обругал себя.

Сел обратно на диван, и сразу захотелось лечь и свернуться. Он не стал опускаться на пол, он лег на диване на бок, подтянув руки к груди и лицу, ноги согнув в коленях, и так лежал и постепенно понимал, что это он спит, что он лежит на полу, на бетонном полу, возможно, пол влажный, он спит...

Сон был его собственный, просто сон, без химии, он просто спал. Сонливости сейчас не было, Лу осознавал, что лежит на диване, слышал М. и разговаривал с ней.

Он понял, что ему нужно как-то громко дышать... Он позволил телу делать то, чего оно хотело. Это был стон, короткий стон на каждый выдох. Он стонал и вздрагивал во сне, там, на влажном бетонном полу.

Лу не хотел пугать и расстраивать М. Не хотел показывать ей, что происходит. Это как показать близкому человеку или женщине фотографию, где кишки-месиво-расчлененка, и сказать: это я, это сделали со мной.

Но он старательно лежал и стонал, даже когда ему это надоело. Он чувствовал, что тело нуждается в этом, и позволил телу лежать, горлу стонать. Так и лежал, стонал, пока было нужно.

Потом сел.

— Как ты? — спросила М.

— По сравнению с ним — хорошо, — ответил Лу, кивая на тот угол дивана, где лежал перед этим. Руками он ощупывал лицо. — Хорошо, приятно. Лицо в порядке... Там, где я лежал, оно было в ссадинах, кажется. Подсохших и свежих.

— Сколько времени ты лежал, как думаешь?

— Там — несколько часов. Здесь — немножко. Минуты три?

М. взглянула на часы:

— Девять минут.

<...>

Он сказал, что вот та пустота и отсутствие — это она и есть, "улитка".

И что тот бетонный пол — это как раз перед тем, как уйти в нее, он так думает: он спит нормально, сам, просто спит, значит, он уже сможет уйти, когда проснется.

Записки сумасшедшего: Сокровище

После сессии партнер встретил меня и домой мы ехали вместе. Я решил по дороге почитать, чтобы отвлечься. Достал из рюкзака книжку Франкла и стал читать.

На второй странице я обнаружил, что тело неудержимо валится вбок, пришлось схватить партнера за руку и срочно восстанавливать дыхание и принимать другие меры, чтобы вернуться в здесь и сейчас.

Это еще не сама книга, это только предисловие Дмитрия Леонтьева: "...сохранив себя, свою личность, свое "упрямство духа", как он называет способность человека не поддаваться, не ломаться под ударами, обрушивающимися на тело и душу".

И, прочитав это, я теряю дыхание и падаю. Очень интересный эффект.

Мне кажется совершенно очевидным, что "Сокровище" основывается на Франкле, и это естественно и логично. Это просто текст специального назначения для специальных людей. Рабочий, работающий текст. Запоминать наизусть абзацами — короткими, емкими. Рабочие формулы. Оптимально и эффективно упакованные смыслы.

Хотел бы я прочитать его сейчас. Но, видимо, это уже никак.

Очень устал в той сессии. По рекомендации М. мы после обеда пошли в парк и долго гуляли, ходили, "выхаживали" стресс. Я только на следующий день с большим трудом записал отчет, то и дело засыпая, забывая, теряя нить.

Он подарил мне подвеску — топаз в гладкой серебряной оправе. Прозрачная, прохладная чистота камня, его цельность напоминают мне о "Сокровище". Успокаивают, дают опору. Хочу верить, что это правда: я устоял.

Разговоры на полях: А как же ты?

На его вопрос, как ей удается выносить все, что происходит с ним в сессии, М. ответила так:

— Да, я вижу и слышу тебя. И мне не безразлично. Я вижу твой страх, вижу твою боль. Я испытываю сострадание. Но я уверена, что мне не так страшно, как тебе, не так больно, как тебе. И я выдержу это, я вполне в состоянии это выдержать. Мне не так трудно, как тебе. Не бойся за меня.

А потом снова была Африка, и он немного отдохнул от ужаса и безнадежности.

Записки сумасшедшего: Уравнение

Вторник, 25 июня 2013

Опять не верю.

Столько страха — и такого огромного, — что кажется абсолютно невозможным справиться с ним.

Но если я верю этому, то должен, видимо, верить и другому, о чем узнаю из того же источника: сильному чувству победы, гордости и торжеству.

Как это может быть?

Для меня совершенно невообразимо, как это может быть, что и одно, и другое.

Выписки:

"Я думаю, что наступит день, когда мы сможем комбинировать сенсорную депривацию с лекарственной терапией, гипнозом и искусственной системой поощрения и наказания, чтобы достичь почти полного контроля поведения индивида.

...

Вы не знаете, какова была ваша личность до сих пор, и поэтому нет оснований считать, что вы имеете право отказаться от возможности стать новой личностью..."

Дж. Мак-Коннел, профессор психологии Мичиганского Университета

"Psychology Today", April 1970.

Записки сумасшедшего: Как я провел лето

Понедельник, 15 июля 2013

В отпуск поехали к морю, поселились на пару недель с палаткой на Балтийской косе.

Брал с собой Франкла в надежде все-таки почитать. Раскрыл книжку один раз, лежа на теплом песке дюны, между шумом прибоя и соснами. Прочитал пару страниц. До конца отпуска отдыхал от пережитого.

Само по себе чтение трудное и страшное. Но я не удерживаюсь в тексте, я отправляюсь в другое время, в другие места. А там и дышать нечем.

Думаю: какой хороший способ — убедить допрашиваемого в том, что он уже всё сдал. "Давай-ка еще раз пройдемся, только подробнее. Всё уже, нечего из себя девственницу строить..." Химия. Искаженное восприятие, сбитые настройки, разваленная память. Что было на самом деле, чего не было... Ясности вообще ни в чем нет. Очень легко поверить. Тем более что разваливают опоры со всех сторон, не только с этой. И невозможно вспомнить, невозможно проверить.

И только один способ устоять.

Не верить. Этого не было. Нипочему, вот просто: этот невозможно, этого не может быть, точка.

Но сколько же долбили в это место...

Это же какой запас убежденности в том, что ты — хороший и надежный, надо иметь.

Как удалось его создать при таком-то детстве-отрочестве-юности?

В этом странном исследовании, которым занимаемся с М., часто получается так, что происходящее здесь и сейчас отражает, воспроизводит какие-то механизмы и последовательности оттуда. Похоже, и в этот раз я пережил как бы уменьшенную модель некоторых событий.

Вполне логично было предположить, что это мое "чувство победителя", за которое я так отчаянно держусь и на которое опираюсь в самые страшные моменты воспоминаний, совершенно не исключает того, что я всё сдал, просто — не помню об этом. Химия же.

Вполне логично было предположить, что я очнулся в ясность и осознанность, необходимые для запуска "улитки", только потому, что они просто перестали травить меня химией, потому что уже не надо было, уже все получили.

И я предположил это — оба пункта. Я все сдал. И не помнил об этом. И ушел в "улитку", радуясь, не помня о своем поражении.

Полдня прожил в ужасе. Партнеру сказать об этом не мог. Я даже сам перед собой не мог признать, что всё сдал, хотя это казалось абсолютно очевидным.

Так и бродил весь день призраком — вдоль моря и по лесу, в поселок за едой и кофе, мимо маяка, по старой взлетной полосе... То молчаливый, то готовый трепаться о чем угодно, лишь бы не думать. Еле удерживаясь за одно только голое упрямство и — "этого не может быть".

Ближе к вечеру, на этом "не может быть" отдышавшись, стал соображать, почему это не так уж и логично. Тогда и смог рассказать другу, а он удивился: почему ты думаешь так? С тогдашней химией они вряд ли получили бы достаточно информации без твоего сотрудничества. Им не хватило бы взятого с химией, они пытались бы добрать в осознанном состоянии — и они предъявили бы тебе хоть что-то из полученного, чтобы доказать, что уже всё.