Но чтобы это произошло, сначала мы должны пережить лето, не так ли? — сурово подумал он. — А это значит, что этих ублюдков нужно остановить до того, как они поймут, что здесь гражданские, которых можно убить. И мы должны сделать это так, чтобы они не передали сообщение на базу.
Ему это не нравилось. Ему это совсем не нравилось. Но у него также не было выбора, и с помощью Кантакузен он расспросил каждого, кто видел шонгейри в действии, в поисках информации об их тактике и доктрине.
Было очевидно, что для больших групп войск или подразделений, оснащенных тяжелым вооружением, это была внезапная гибель. Возможно, отчасти это было связано с тем, что экипажи внутри танков не могли "слышать" приближающиеся разведывательные дроны так, как это могла бы сделать пехота на открытой местности, подумал он. И Трумэн и Шерман подозревали, что сенсоры шонгейри были разработаны для обнаружения механизированных войск или, по крайней мере, подразделений с высокой мощностью радиоизлучения, что было одной из причин, по которой он избавился от всех своих раций.
Также выяснилось, что у пехотных патрулей было меньше сенсоров, чем у плавающих танков или их автоколонн. И после нескольких дополнительных стычек, которые он провел с их пехотой, стало очевидно, что у захватчиков не было какой-либо свободной коммуникационной сети, которая простиралась бы за пределы их непосредственного подразделения. Если бы это было так, он был уверен, что к настоящему времени один из патрулей, на которые они напали, успел бы вызвать один из своих кинетических ударов.
Вот почему мы должны нанести им быстрый удар, убедиться, что уничтожили их машины первым же ударом... и что никто из тех, у кого есть личная рация, не проживет достаточно долго, чтобы воспользоваться ею.
Похоже, они начали успокаиваться.
Очевидно, они понятия не имели, что Бучевски или его люди были здесь, и это его вполне устраивало.
Продолжайте, — мрачно подумал он. — Устраивайтесь поудобнее. Засыпайте. У меня здесь ваше снотворное. Примерно через пять минут...
— Простите, сержант, но разумно ли это на самом деле?
Стивен Бучевски дернулся, как будто кто-то только что подал на него высоковольтный разряд, и его голова резко повернулась в сторону вопроса, заданного шепотом. Вопроса, который только что был задан ему на ухо по-английски почти без акцента... голосом, которого он никогда в жизни не слышал.
* * *
*
— А теперь, может, вы просто скажете мне, кто вы и откуда, черт возьми, взялись? — потребовал Бучевски десять минут спустя.
Он стоял лицом к лицу с совершенно незнакомым человеком в двухстах метрах от лагеря шонгейри и жалел, что здесь так темно. Хотя у него даже не возникало желания чиркнуть спичкой.
Незнакомец был выше среднего роста для румына, хотя и не дотягивал несколько дюймов до Бучевски. У него был острый нос, большие, глубоко посаженные зеленые глаза и темные волосы. Это было все, что мог сказать Бучевски, не считая того, что его улыбка казалась слегка насмешливой.
— Извините, — сказал другой мужчина. — У меня не было желания... напугать вас, сержант. Однако я кое-что знал, а вы этого не знаете. В километре отсюда, в том направлении, находится второй патруль.
Он указал на узкую дорогу, по которой приближались шонгейри, и по спине Бучевски внезапно пробежал ледяной холодок.
— Откуда вы это знаете?
— Я и мои люди наблюдали за ними, — сказал незнакомец. — И это построение мы уже видели раньше — оно появилось примерно на прошлой неделе. Я полагаю, они экспериментируют с новой тактикой, высылая пары пехотных отрядов для поддержки друг друга.
— Черт возьми. Я надеялся, что им потребуется больше времени, чтобы обдумать это, — пробормотал Бучевски. — Похоже, они умнее, чем я предполагал, исходя из их первоначальной тактики.
— Я не знаю, насколько они умны, сержант. Но подозреваю, что если бы вы напали на этот патруль, другой, вероятно, быстро вызвал бы мощную поддержку.
— Именно так они и поступили бы, — согласился Бучевски, затем нахмурился. — Не то чтобы я не был благодарен за предупреждение или что-то в этом роде, — сказал он, — но вы все еще не сказали мне, кто вы, откуда и как сюда попали.
— Конечно, — на этот раз в голосе румына безошибочно угадывалось веселье, — этот более разумный вопрос я мог бы задать американскому морскому пехотинцу здесь, в сердце Валахии?
Бучевски сжал челюсти, но его собеседник усмехнулся и покачал головой.
— Простите меня, сержант. Мне говорили, что у меня сомнительное чувство юмора. Меня зовут Басараб, Мирча Басараб. А место, откуда я родом, находится недалеко от озера Видару, в пятидесяти или шестидесяти километрах к северу отсюда. Я и мои люди делаем то же самое, что, как я подозреваю, делаете и вы — пытаемся защитить мой народ от этих мясников шонгейри. — Он поморщился. — Защита гражданского населения от захватчиков, увы, является чем-то вроде национальной традиции в этих краях.
— Понимаю, — медленно произнес Бучевски, и в полумраке блеснули его белые зубы.
— Верю, что вы понимаете, сержант. И, да, я также верю, что деревни, которые я и мои люди взяли под свою защиту, могли бы приютить тех мирных жителей, которых вы защищаете. Это типичные горные деревни, в основном самодостаточные, с небольшим количеством "современных удобств".
— Они сами выращивают себе пищу, и прокорм такого количества дополнительных ртов сильно истощит их ресурсы. Сомневаюсь, что кто-нибудь из них растолстеет за зиму! Но они сделают все, что в их силах, и будут рады дополнительной помощи, пока готовятся к зиме. И, судя по тому, что я знаю о вас и вашей группе, вы были бы весьма желанным дополнением к их обороне.
Бучевски склонил голову набок, пытаясь разглядеть выражение лица собеседника. Все это обрушилось на него слишком быстро. Он знал, что ему следовало бы отойти в сторону и хладнокровно и рационально обдумать предложение этого незнакомца. И все же, что он на самом деле почувствовал, так это волну невыразимого облегчения, когда мужчинам, женщинам и детям — всегда детям — тем, за кого он нес ответственность, была предложена отсрочка от голодной смерти и обморожения.
— И как бы мы этого добились, если бы эти щенки сидели у нас на пятках? — спросил он.
— Очевидно, сержант, сначала мы должны избавиться от них. Поскольку мои люди уже на месте, чтобы разобраться со вторым патрулем, а ваши уже на месте, чтобы разобраться с этим патрулем, я бы предложил нам обоим вернуться к работе. Полагаю, вы намеревались использовать эту гранату, чтобы подать сигнал к началу вашей собственной атаки?
Бучевски кивнул, а Басараб пожал плечами.
— Я не вижу причин, по которым вы должны менять свои планы в связи с этим. Дайте мне пятнадцать минут — нет, лучше двадцать, — чтобы вернуться к моим людям и сказать им, чтобы они ждали вашего нападения. После этого, — его белые зубы снова сверкнули, и на этот раз, как знал Бучевски, улыбка была холодной и жестокой, — не стесняйтесь объявить этим паразитам о своем присутствии. Громко.
X
Командиру взвода Дираку это совсем не нравилось, но приказ есть приказ. Он медленно двигался в центре своего второго отделения, насторожив уши и прислушиваясь к малейшему звуку, пока они следовали за его первым отделением по узкой тропе.
К сожалению, его народ был цивилизован уже тысячу стандартных лет. Большая часть остроты восприятия звуков и запахов, которые когда-то отмечали границу между смертью и выживанием, исчезла, и он чувствовал себя более чем наполовину слепым в этом густом тенистом лесу.
В его родном мире больше не было таких лесов — с таким высоким, первобытным пологом, со стволами деревьев, ширина которых у основания могла быть в половину роста шонгейри, — и все же лесная местность вокруг него была на удивление свободна от кустарника и подлеска. Согласно ботаникам экспедиции, чего и следовало ожидать в зрелом лесу, где до земли добирается так мало прямых солнечных лучей. Без сомнения, они знали, что говорили, но это до сих пор казалось Дираку... неправильным. И, как ни странно, молодые деревца и подлесок, растущие по краям этой узкой тропы, нравились ему еще меньше. Они, вероятно, подтверждали теории ботаников, поскольку, по крайней мере, немного солнца проникало в те места, где тропа пересекала полог, но из-за них он чувствовал себя стесненным и замкнутым.
На самом деле, большая часть его беспокойства, вероятно, была вызвана тем фактом, что ему было недвусмысленно приказано оставить назначенный ему разведывательный беспилотник/ретранслятор связи далеко позади своего положения, привязанным к колесным транспортерам, с трудом передвигающимся по тому же маршруту, далеко позади него.
Анализ того, что произошло с тремя последними патрулями, отправленными в этот район, позволил предположить, что "людям" каким-то образом удалось уничтожить дроны еще до того, как они вступили в бой с пехотой, которую эти дроны поддерживали наблюдением и защищенной связью с базой. Никто не имел ни малейшего представления о том, как примитивам — только, конечно, они не примитивы, не так ли? — удавалось определить и так эффективно убрать дроны, но штаб решил попробовать более осторожный подход... и выбрал Дирака, чтобы провести эксперимент.
О, как, должно быть, боги улыбнулись мне, — мрачно подумал он. — Я понимаю, что необходимо набраться опыта в борьбе с этими... существами, если мы собираемся изменить доктрину. Но почему именно меня выбрали для того, чтобы сунуть голову в логово хастара? Это было не похоже на...
Он услышал взрыв позади себя и обернулся. Он не мог ничего разглядеть сквозь козырек над головой, но ему не нужно было видеть это, чтобы понять, что взорвался его радиоуправляемый дрон. Как они вообще смогли разглядеть его сквозь эти проклятые листья и ветки!
Этот вопрос все еще терзал его, когда он услышал еще несколько взрывов — на этот раз на земле... где два его резервных отделения следовали за ним на своих бронетранспортерах.
У него не было времени понять, что это были за взрывы, прежде чем автоматы, спрятанные за деревьями и под грудами листьев по всему южному флангу тропы, открыли огонь.
К несчастью для командира взвода Дирака, мужчины и женщины, вооруженные этими автоматами, научились распознавать командира пехотного формирования шонгейри.
* * *
*
— Прекратить огонь! Прекратить огонь! — проревел Бучевски, и лай и грохот автоматных очередей внезапно стихли.
Он стоял на своем месте, все еще держа АКМ наготове, и осматривал тела шонгейри, распростертые вдоль тропы. Один или двое все еще корчились, хотя было не похоже, что это продлится долго.
— Хорошо, — произнес позади него голос, в котором слышалось явное удовлетворение, и он оглянулся через плечо. Мирча Басараб стоял в густой тени леса, наблюдая за патрулем, попавшим в засаду. — Отличная работа, мой Стивен.
— Может быть, и так, но нам лучше поторопиться, — ответил Бучевски, убирая оружие и поднимаясь со своей огневой позиции.
Выражение его собственного лица, как он знал, было более тревожным, чем у Басараба. Это был третий серьезный контакт с шонгейри за шесть дней с тех пор, как он передал своих людей под командование Басараба, и, судя по словам того, они приближались к анклаву, который он основал в горах вокруг озера Видару. А это означало, что им действительно нужно было избавиться от этого настойчивого — если не неумелого преследования.
— Думаю, у нас есть немного времени, — не согласился Басараб, взглянув дальше по тропе на столбы дыма, поднимавшиеся от того, что раньше было бронетехникой.
Отделение Ионеску и половина людей Басараба разобрались с ними. — И на этот раз кажется маловероятным, что они отправили сообщение.
— Возможно, и нет, — признал Бучевски. — Но их начальство должно знать, где они находятся. Если они не выйдут на связь по расписанию, кто-нибудь начнет их искать. Снова.
Возможно, это прозвучало так, как будто он был не согласен, но на самом деле это было не так. Во-первых, потому что Басараб, вероятно, был прав. Но, во-вторых, потому что за последнюю неделю или около того он пришел к выводу, что Мирча Басараб был одним из лучших офицеров, под началом которых он когда-либо служил. Что, по его мнению, было высокой похвалой морского пехотинца для любого иностранного офицера... и не мешало румыну быть одним из самых страшных людей, которых когда-либо встречал Бучевски.
Многие люди, возможно, не осознавали этого. При более ярком освещении лицо Басараба казалось красивым, как у лисы, а его улыбка часто была теплой. Но за этими зелеными глазами скрывались темные, неподвижные места. Тихие места, которые были не чужды слишком многим людям на Балканах после Чаушеску. Темные места Бучевски узнавал, потому что в своей жизни встречал так много других страшных людей... и потому что теперь внутри него тоже было темное, тихое место с надписью "Вашингтон, округ Колумбия".
И все же, что бы ни скрывалось в прошлом Басараба, этот человек был почти пугающе компетентен и излучал своего рода непринужденную харизму, с которой Бучевски редко сталкивался.
Ту харизму, которая могла завоевать даже лояльность Стивена Бучевски, и даже при таком относительно коротком знакомстве.
— Твоя точка зрения понятна, мой Стивен, — сказал теперь Басараб, улыбаясь, почти как если бы он читал мысли Бучевски и, протянув одну руку, положил ее на плечо возвышающегося американца. Как и то, что он почти собственнически произнес "мой Стивен", это могло бы звучать покровительственно. Но это было не так.
— Однако, — продолжил он, и его улыбка погасла, — я полагаю, что, возможно, пришло время отправить этих паразитов куда-нибудь еще.
— По-моему, это было бы неплохо. — В голосе Бучевски послышались нотки скептицизма, и Басараб усмехнулся. Это был не особенно приятный звук.
— Я верю, что мы сможем это сделать, — сказал он и пронзительно свистнул.
Через несколько мгновений из леса появился Таке Братиану, темноволосый, широкоплечий румын.
Спасибо Элизабет Кантакузен, что Бучевски быстро овладел румынским, но последовавший за этим обмен репликами был слишком быстрым, чтобы он, все еще плохо владеющий языком, смог разобраться в них. Это продолжалось несколько минут, затем Братиану кивнул, и Басараб повернулся к Бучевски.
— Боюсь, Таке не говорит по-английски, — сказал он.
Это было очевидно, — сухо подумал Бучевски. — С другой стороны, Братиану не нужно было говорить по-английски, чтобы понять, что он действительно крутой человек. Никто из людей Басараба тоже не говорил.
Их было всего около двадцати, но они двигались как призраки. Бучевски не был лентяем, но он знал, когда его превосходили в умении гадить и вынюхивать что-то в кустах. Эти люди умели стрелять гораздо лучше, чем он когда-либо, и в дополнение к винтовкам, пистолетам и ручным гранатам они были щедро увешаны самым разнообразным оружием из ножей, топориков и мачете. Действительно, Бучевски подозревал, что они предпочли бы использовать холодное оружие, а не какие-нибудь заурядные автоматы.
