— Это с какой стати Сахалин, ваша земля?! И ваш сельский староста велел мужикам с топорами идти на наши пулеметы, а бабам с детьми вешаться — а вы пошли, как бараны на бойню?

— Молодой офицер, я вам рассказываю, как устроена жизнь нашего народа — без этого вы ничего не поймете! Понимаете, у нас Император другой, не такой, как ваш царь Николай, в старые времена; ваш царь — просто царь, человек на троне, с которым можно не соглашаться, против которого можно даже бунтовать, как ваш народ сделал; наш Император — живой Бог, это основа жизни каждого японца; его приказ немыслимо не выполнить — это даже не закон, который можно нарушить, это именно воля Бога. Потому, у нас даже мятежи бывают исключительно за лучшее понимание и толкование Императорской Воли! А та земля, на которую ступил хоть раз Император, становится неотъемлемой частью, Японии, в понимании любого японца. Вот отчего Император никогда не совершает зарубежных визитов, чтобы наш народ не потерял лицо, ведь тогда мы должны будем признать территорию, где он был, своей, и идти за нее воевать!

-А при чем тут ваш император, который про ваш поселок и не слышал?

-Молодой офицер, если Император наш живой Бог — то те, кто поставлен им нами править, все наши начальники, от министров и генералов, до сельских старост и командиров ополчения в любой деревне, тоже говорят не свои слова — считается, что они доносят до простых японцев волю Тэнно, Божественного Императора. И противиться им — все равно что пойти против Бога. Тем более, если наши Боги отвернулись от нас. В наших священных книгах записано, что это значит, настал час Последней Битвы, когда Аматерасу заберет на небо достойных. И это будет то, что вы называете раем — а прочим, зачем жить никчемной жизнью на проклятой богами земле? Что до смерти, то мы, японцы, относимся к ней намного легче прочих народов. В любой миг земля может разверзнуться под ногами, или прийти большая Волна, или твой дом будет разрушен тайфуном. И я помню совсем недавние времена, когда мы сами убивали своих стариков, детей, калек — в голодный год, когда еды не хватало на всех. Потому, для нас грань между жизнью и смертью тонка и призрачна — было время жить, пришел час умереть.

Замполит не верил своим ушам — но, глядя на старика, он понимал, что тот говорит ему чистую правду. То, что говорил старый рыбак, производило впечатление полного сумасшествия — но, то, что он только что видел своими глазами, тоже было настоящим безумием. Одно безумие соответствовало другому — поэтому он и поверил старику, хотя это и было дико для него. А впрочем, разум тут же подсказал ему объяснение. Японцы такие же люди, как и мы — только головы у них напрочь засорены гремучей смесью из доморощенного фашизма и поповско-монархической пропаганды. "Высшая раса, избранный народ", и еще "царь-батюшка, непогрешимый помазанник Божий" — знаем хорошо, что это такое! Сейчас, как сила не на их стороне, то овечки, головы склонили — а было бы наоборот? В Харбине живых людей на опыты резали, как крыс или хомячков — еще в Совгавани агитматериалы показывали, после чего в батальоне дружно решили, что в плен к самураям лучше не попадать, это страшнее, чем к фрицам! И был грех, здесь разозленные морпехи нередко стреляли даже в тех японских солдат, кто уже бросил оружие и поднял руки — но по отношению к мирному населению, и это замполит хорошо помнил, действовал строжайший приказ, не допускать бесчинств!

— Спасибо, отец, ты мне очень хорошо объяснил, в чем дело. Скажи теперь вот что — как нам предотвратить эти самоубийства? Ведь не все же покончили с собой? Ты живой — и мы еще нескольких баб с детьми нашли. И никто у нас их тронуть не посмеет — мы в безоружных не стреляем!

Тут замполит немного покривил душой. Потому что час назад видел два трупа у двери одного из домиков — старики, мужчина и женщина, в темных одеждах, обоих срезало одной автоматной очередью, зачем? Ведь у них не было никакого оружия, даже палок! Замполит доложил об увиденном начальнику Особого отдела, тот отнесся серьезно и пообещал разобраться, какое подразделение наступало по той улице, и при каких обстоятельствах это произошло. Если при штурме, тут и впрямь могли стрелять во все, что показалось подозрительным — и имела место случайность, неизбежная на войне. Но если убийство произошло уже после, когда поселок был захвачен, и не вызывалось никакой военной необходимостью — это преступление, за которое виновные должны быть наказаны!

-Я слишком долго жил у вас и успел заразиться вашим духом — ответил старик — а кто-то просто хочет жить, вот и все. Даже японцу, и выполняя волю Тэнно, очень страшно — убить себя, своих близких, родителей, детей. Я могу предложить вам лишь одно — захватывайте наши поселки, города быстро! И потом обязательно собирайте жителей, говорите им, что вы новая власть — и требуйте жить как прежде, сохраняя порядок. Мы, японцы, привыкли подчиняться власти — это может подействовать'.

— Но твердо ты этого не можешь сказать, отец? — спросил старший лейтенант.

— Я не мудрец, молодой офицер — я простой рыбак — прямо ответил японец — что знал, я сказал.

— Спасибо, отец, ты мне помог — поблагодарил старика замполит — скажи, тебе чего-нибудь надо? Вообще, я могу для тебя что-то сделать?

— Спасибо, молодой офицер, у меня все есть, что мне надо — отказался старый японец.

После этой беседы старлей помчался к рации, докладывать командиру десанта обо всех этих вывертах японского ума. Командир десанта тоже недолго думал, благо ему доложили обо всех этих ужасах — и связался со штабом ТОФ, подробно доложив и о самоубийствах, и о разговоре со старым рыбаком.

И было короткое совещание в штабе ТОФ. После которого в приказы о занятии японских населенных пунктов вошло — если позволяет военная обстановка, стремиться к скорейшему захвату местной гражданской администрации (старост, мэров), и требовать от них призвать население сохранять порядок и выполнять все распоряжения советской военной администрации. Которая и является здесь высшей властью, до окончания войны.

Если сами самураи, вторгнувшись на Камчатку в девятьсот четвертом, поставили столб с надписью "эта земля принадлежит Японии, кто против тот будет убит". Столб этот и сейчас в Петропавловске в музее хранится. Значит, и к себе такое же отношение должны понять правильно?

Отдельно же для политорганов было разъяснено — что СССР, придя на землю, которую считает своей, не претендует на мирное японское население. Которому после будет предоставлен выбор — остаться, приняв советское гражданство, или быть репатриированным в Японию.

Из кн. А.Сухоруков "В небе Маньчжурии и Китая". Из интервью с летчиком 776-го ИАП 32-й истребительной Краснознаменной авиационной дивизии 9-й ВА 1-го Дальневосточного фронта полковником И.Ф.Гайдаем (Альт-история 2002 г.)

А.С. А второй день войны помните?

И.Г. Помню. Накануне очень рано легли спать, сразу после ужина. Все вымотались.

На следующий день разбудили очень рано, в 04:00, было еще темно. Позавтракали, пошли на аэродром. Пока техники готовили самолёты, получили новое полётное задание, практически такое же, как и в первый день — 'свободная охота' с сопутствующей разведкой, парами, на коммуникациях в японских тылах, в пределах 150-200 км, от границы. Поэтому в этот раз подвешивали не ПТБ, а бомбы. Редкий случай, когда мы имели ударную нагрузку при полной заправке внутренних баков. Я на своём 'тяжёлом' имел две ФАБ-50, а Колька Рассохин на своём 'легком' — две 'сотки'.

На предполётном инструктаже особенно заострили внимание, что приоритетные цели, это автоцистерны, бронетехника и паровозы. Когда взлетали, то солнце только-только показалось краешком.

Поохотились мы очень удачно. Вначале подвернулась небольшая колонна из трёх автоцистерн и трёх грузовиков гружёных бочками. Мы отработали по ним бомбами, а потом прошлись из пушек и пулемётов. Судя по тому, как заполыхало и в автоцистернах, и в грузовиках был бензин. Потом уже без бомб, накручивали круги над всем квадратом, расстреливая всё, что подвернётся. В основном это были автомашины, одиночные и по три-четыре. Подвернулась нам и колонна пехотинцев, численностью где-то около роты. И её без внимания тоже не оставили. Был и гужевой обоз в телег двадцать, и по нему разок прошлись, патронов не пожалели. Вернулся я тогда без снарядов и имея в пулемётах патронов тридцать. Воздушного противника мы не встретили.

А.С. А не боялись, что подвернётся вам воздушный противник, а вы без боеприпасов?

И.Г. Почему без боеприпасов? В пулемётах патроны были. В том первом для себя бою, когда я стрелял по японской колонне, то расход боеприпасов не контролировал сознанием совершенно. И это была ошибка, которую я в дальнейшем старался не повторять. Я ведь поэтому и японский штурмовик сбивал, стреляя даже не короткими, а коротюсенькими очередями — патронов по 6-8 на пулемёт. Стреляю и думаю, что не дай бог, патроны кончатся. Впрочем, японцу хватило, когда по мотору.

И вот, после я понял, что двух пулемётов мне хватит на любой одномоторный японский самолёт, хоть штурмовик, хоть бомбардировщик, и уж тем более истребитель. И даже если подвернётся двухмоторный, то у меня есть хороший шанс сбить и его, даже в одиночку, поскольку БС очень мощные пулемёты. Парой же мы его завалим с гарантией. Четырёхмоторных бомбардировщиков у японцев не было. Если же встречу несколько японских бомбардировщиков, то вряд ли это будет большая группа. И её проредить патронов хватит, а там и других по радио наведём. Ну, а если подвернётся несколько японских истребителей, то тут, как полагается 'охотнику' — одна атака и... дёру!.. На, что опять-таки много патронов не надо.

А.С. А как посчитали, сколько патронов оставили?

И.Г. Счётчиков пулемётных патронов у меня не было (которые Яковлев, кстати, мог бы и поставить!), тут я ориентировался 'на чувство'. И оно меня не подвело. Осталось у меня патронов примерно столько, сколько я и хотел оставить.

А.С. Зенитный огонь в этом вылете был?

И.Г. Не было. Странно, но даже на второй день войны, японцы вели себя так, как будто советской авиации не существует. Видимо понадеялись на то, что так далеко в их тыл советские самолёты не залетят. Мы им показали, как они сильно ошибались.

Прилетели обратно, пообедали. И пошли на второй вылет. Который от предыдущих сильно отличался.

Мы должны были оказать помощь нашим войскам, которые прорывали японскую оборону. Был участок, где японцам удалось наши части тормознуть. Вот там и пришлось нам работать уже в качестве штурмовиков.

Поскольку лететь было совсем недалеко, километров 100, не больше, то нам горючего в баки недолили, зато всем подвесили 100кг авиабомбы. Тут мы уже бомбили всей эскадрильей, тремя звеньями последовательно, по наведению с земли. Отработали бомбами по линии японской обороны. Вот здесь уже зенитный огонь был и ещё какой!

Я бомбил в первом звене, поэтому после бомбёжки мы ушли на бреющем в японский тыл, развернулись и пулемётно-пушечным огнём отштурмовали позиции японской артиллерии, и зенитной в том числе. Потом к нам присоединились и другие звенья. После этого вылета я свою 37мм пушку зауважал ещё больше. Очень эффективная! Один осколочный снаряд в капонир зенитного орудия — всему расчёту конец!

В этом боевом вылете моя эскадрилья понесла первые боевые потери — один самолёт был сбит прямым попаданием зенитного снаряда и лётчик погиб. Большинство самолётов имели осколочные повреждения, в основном небольшие, и два лётчика были осколками ранены, к счастью легко.

А.С. Зенитки были крупнокалиберные или автоматические МЗА?

И.Г. И те, и те. Всю войну у нас было именно так — на японских тыловых коммуникациях зенитного огня нет совсем, но там где японцы успевали встать в оборону, зенитный огонь был сильнейший. Свои оборонительные позиции японцы старались прикрывать зенитками по-максимуму — а на коммуникации, да и вообще тыл, зениток им просто не хватало. Потому мы очень любили вылеты по японским тылам и крайне не любили по линии боевого соприкосновения. Надо отдать должное нашему командованию, оно нас старалось использовать именно для нарушения работы японского тыла на максимальной оперативной глубине. На линию фронта мы летали мало, и только тогда, когда не было 'свободных' бомбардировщиков или штурмовиков.

А за тот вылет наши наземные части нас очень благодарили, потому что японскую оборону после нашего удара они всё-таки прорвали.

А.С. Как дело шло в последующие дни?

И.Г. Несколько дней летали на 'свободную охоту'. Потом нам снова пришлось работать по японской обороне, это было при штурме Муданьцзяна (кажется, был пятый день войны), когда на земле были очень жестокие бои с сильнейшими японскими контратаками, поскольку этот город японцы сумели сильно укрепить и для его защиты у них была собрана крупная группировка. Там мы за день сделали три вылета, и все с 'сотками'. Вот там снова по нам был очень сильный зенитный огонь. Убитых в моей эскадрилье не было, но опять было ранено два человека осколками (снова легко) и один довольно сильно обгорел. Кроме того, в моей эскадрилье было потеряно три самолёта, подбитых зенитками над целью. Правда, все лётчики успели перетянуть через фронт и прыгнуть уже над нашими. Вообще, над Муданцзяном по нам был самый сильный зенитный огонь за всю войну.

А.С. За пять дней войны ваша эскадрилья потеряла четыре самолёта. Вам матчасть пополняли? Если да, то как и откуда?

И.Г. Да. Конечно, не в этот же день, а в последующие два-три дня. Самолёты пригоняли лётчики-перегонщики. Если нужен был 'тяжёлый', пригоняли 'тяжёлый', если 'лёгкий', то пригоняли 'лёгкий'. Похоже, перед войной где-то недалеко была организована база, на которой, то ли 'накопили', то ли быстро собирали самолёты. Вот с этой базы самолёты и пригоняли. Но это только моё предположение, точно я этого не знаю. Не интересовался.

А.С. А кем замещали выбывших лётчиков?

И.Г. Перед войной у нас в полку (как, впрочем, и в других) был некоторый избыток лётчиков. В моей эскадрилье, например, было 16 лётчиков. Это на 12 самолётов. Т.ч. резерв был.

А.С. И ещё я посчитал, что за семь-восемь дней войны, ваши двигатели должны были выработать около 50 часов моторесурса. Насколько я знаю, ВК-107Б имел ресурс эти самые 50 моточасов. Как решали эту проблему?

И.Г. Такая проблема тоже была. Решалась просто — нам привозили новые двигатели и за ночь мотористы просто старый двигатель меняли на новый. Прилетал Ли-2 или Ю-52, который привозил четыре или пять двигателей сразу (сейчас, за давностью лет, точного числа уже не помню). Тогда это была не моя проблема, этим занимался инженер полка.

А.С. Кстати, на Ю-52 экипажи были наши или немецкие?

И.Г. Наши. Мы еще тогда интересовались у лётчиков 'юнкерсов' на этот счёт (потому как слухи ходили) и нам сказали, что в лётном составе у них немцев нет, но часть механиков, прибористов и мотористов в их полку — немцы. Наверно эта легенда о немецких лётчиках пошла из-за того, что иногда они кого-то из немцев брали в полёт в качестве борттехника. Да, вот такое эпизодически у них бывало, но штатно лётный состав — только наши.