Она ловко поймала его и протянула обратно Вуге, который взял его, не сказав ни слова.
— Я не прошу о техническом совершенстве, — сказала она.
— Хорошо, потому что вы этого не добьетесь — не с таким давлением.
Она поверила Вуге, когда он утверждал, что не знал о существовании черепа. Она бы приняла такое же опровержение и от Ласлинга, Коссел и Меггери. А тот парень с другого корабля? Возможно, он знал. На самом деле, это было скорее вероятно, чем возможно, но если он и знал, то она была уверена, что это был секрет Уэрранвелла и мальчика и никого другого.
Несомненно, он был хорошо спрятан. Череп хранился за искусно замаскированной фальшивой панелью в каюте капитана Уэрранвелла. За панелью скрывалась импровизированная ниша, в которой находились два предмета: большой, крепкий на вид деревянный ящик и единственная бутылка треннигарского бренди 1680 года выпуска.
В ящике лежал удивительно небольшой череп, спрятанный в чехле из оружейной ваты. Она могла бы отмахнуться от него как от бесполезной безделушки, если бы не три обстоятельства. Во-первых, он был обнаружен с помощью миничерепа, что указывало на присутствие активных твинкли. Во-вторых, он был просверлен и снабжен чем-то вроде высококачественных разъемов и подвесных проводов, чего нельзя было ожидать от туристической безделушки. В-третьих, он был очень хорошо спрятан. Без миничерепа она бы никогда не догадалась, что здесь вообще есть фальшпанель.
Кто бы пошел на такие хлопоты, если только спрятанный предмет на самом деле не представлял ценности?
— Думаю, этого будет достаточно, Вуга, — сказала она. — У тебя уже есть четыре точки крепления.
— Это несбалансированный груз. В книгах рекомендуется использовать от пяти до шести точек крепления как минимум, а для практики — семь и более. Черепа ломаются, если они подвешены неправильно.
— Этот череп не проломится, Вуга, если только я не буду использовать его как дубинку, что становится все более вероятным. — Она сверилась со своим карманным хронометром. — Чуть больше чем через час моя сестра будет ожидать, что я попытаюсь связаться с ней. Я не хочу ее разочаровывать.
— Если, конечно, они вообще поймут ваш сигнал.
Вуга не знал о двуличии Лагганвора, и Адрана была намерена поддерживать такое положение дел. Что касается остальных членов ее экипажа, то составы газовых смесей были переданы Эддралдеру в соответствии с его запросом. Но она также сообщила Вуге, что направила сестре инструкцию относительно черепов и рассчитывает, что та ее получит и будет действовать в соответствии с ней.
На самом деле, такой уверенности не было. Она могла надеяться, что "Мстительница" получила телеграфное сообщение, но у нее не было никакой гарантии этого, и, соответственно, не было уверенности в том, что на той стороне кто-то будет с черепом, когда она попытается связаться.
Но это могло случиться, и это могла быть Фура, и пока такая возможность существовала — какими бы ничтожными ни были шансы — она не могла сдаться. Судьба подарила им эту возможность общаться, и, хотя был шанс, что эскадра находится где-то рядом, Адрана не могла — не хотела — бросать свою сестру.
— Этого будет достаточно, Вуга, — настаивала она.
— В книгах написано...
— Не обращайте внимания на книги. В книгах говорится, что полезные черепа редко бывают такими маленькими, как этот, если вообще бывают, так что они ошибаются по крайней мере в одном отношении и, вполне вероятно, во многих других. — Она осторожно взяла гаечный ключ из его рук и положила обратно в ящик с инструментами. — Идите, Вуга, я закрою за вами дверь.
— Еще не время.
— Мне понадобится то, что осталось, чтобы проникнуть в череп. Затем мне понадобится время, чтобы связаться с Фурой. Меня не стоит беспокоить в течение двух часов.
— Осталось два часа, — сказал Вуга. — И если к тому времени вы не покажетесь, а мы с Ласлингом не сможем открыть дверь с другой стороны, то начнем с топоров.
— Топоры не понадобятся, — сказала Адрана. — Но спасибо вам за сочувствие.
Вуга удалился, и она закрыла за ним дверь, оставшись ее наедине с маленьким черепом, подвешенным на растяжках так, что вокруг него оставалось слишком много места.
Адрана приглушила свет и отстегнула нейронную перемычку-корону — она была подогнана под Разера, но ее петли и винты позволяли очень легко подогнать форму под ее голову — и закрепила его на волосах.
Затем она смонтировала контактный провод с штеккером и приготовилась к подключению.
— Отравлен? — спросила Фура, ее пальцы разжимались и разжимались в каком-то автоматическом ритме, словно когти подъемного крана на свалке.
— Капитан Уэрранвелл шобиралшя ишпольжовать этот череп только в крайнем шлушае. Однажды он попробовал меня ишпольжовать, но у него ничего не вышло. — Разер сглотнул. — Я мало што помню из того, что проижошло, за ишключением того, что я был без шожнания целых шешть дней, пускал шлюни и что-то бормотал во шне. Когда пришел в шебя, то увидел шебя в зеркале. — Он снова коснулся своих волос. — Вот пошле этого они побелели. Прошло еще две недели, прежде чем я шмог ишпольжовать другой череп, наш обычный. Я не мог вынешти этот маленький череп, што бы в нем ни было, и капитан поклялся, что никогда больше не заштавит меня пройти через это.
— Тогда зачем его хранить?
Он посмотрел на нее так, словно вопрос был либо идиотским, либо какой-то ужасной ловушкой.
— Ни один капитан никогда не выбрашывает череп, даже шамый плохой.
— Парень прав, — пробормотала Прозор.
Разер благодарно кивнул, как будто она была его единственным живым союзником на корабле. — Верно. Капитан Уэрранвелл прятал его на корабле, как сокровище или квойны: в качестве штраховки. Но я никогда не польжовалшя им, и даже когда вы ражделали наш и прибыла эшкадра, чтобы жакончить работу, мы не говорили об этом черепе.
Тиндуф потер затылок. У него был обиженный вид человека, который вынужден высказать мнение, которое, как он знает, будет непопулярным.
— Мне неприятно это говорить, но для меня это имеет смысл.
— Вше это правда, — подтвердил Разер, энергично кивая. — Не было необходимошти упоминать об этом до ших пор — я ни на шекунду не думал, что ваша шештра найдет его. Простите, но как она его нашла?
— Понятия не имею.
— Что бы она ни шделала, ее нужно оштановить. Вы видели, што Шталлис шделал со мной. Это будет в дешять раз хуже.
Фура заставила свои пальцы успокоиться. Она надавила на руку другой рукой, пока дрожь не утихла. Неоновые завитки все еще прожигали ее кожу. От их присутствия у нее защипало в глазах.
Она старалась говорить спокойно.
— Ты не знаешь Адрану.
— Нет, но я жнаю этот череп. Я говорил вам, что мало што помню. Но я помню ужашы, которые пошледовали за этим. Они никогда не прекращалишь. — Он посмотрел на них всех по очереди так серьезно, словно это был его последний шанс убедить сомневающихся присяжных. — Я в какой-то камере или поджемелье, с гладкими шерыми штенами и гладким шерым потолком, навишающим надо мной. Здесь нет нишего, кроме меня, ни окон, ни дверей, ни входа, ни выхода, кроме деревянного люка в полу. Все, что у меня ешть, — это маленькая швечка. И я сижу на этом люке, используя вшю свою тяжешть, чтобы попытаться помешать чему-то проникнуть в камеру. Что бы это ни было, оно приподнимает крышку люка ровно наштолько, чтобы просунуть в нее конечность. Она длинная и тонкая, черная и покрыта шерштью, как лапка паука. Иногда их нешколько. Они продолжают прошовываться в щель между полом и люком, и вше, что я могу шделать, — заштавить шебя пришешть поудобнее, крепко нажимая на щель, пока конечношти не втянутся обратно в темноту под ними.
Фура издала короткий нервный смешок. — Если это то, что ты называешь дурным сном, то тебе стоит попробовать пережить что-нибудь из моих снов.
— Это реально, — умоляюще сказал Разер. — Реально и шильнее, чем вы думаете. Вы думаете, что жнаете о черепах все. Но у ваш это не укладывалошь в голове неделю за неделей, месяц за месяцем. И я бы не пожелал этого никому, включая вашу шештру.
— Она справится.
— Вы не можете быть в этом уверены. Вы дейштвительно хотите ришкнуть? На "Вешелой кобыле" нет никого, кто знал бы, что череп нельзя ишпольжовать. Для них это будет прошто реликвия, которую капитан Уэрранвелл хранил для шебя. Они не ужнают.
— Мы могли бы подать ей сигнал, — тихо сказала Прозор.
— Вы должны! — сказал Разер.
— До полуночи осталось всего пятьдесят минут, — ответила Фура. — Если она собирается связаться со мной, то, скорее всего, она уже в каюте с костями, готовится к обмену. Если ее там еще нет, сомневаюсь, что она долго будет ждать.
— Но это не повод не попробовать!
— Подумай хорошенько, Разер: нам нужен кто-то в скафандре, находящийся снаружи, с телеграфной будкой, закодированным сообщением и некоторым представлением о правильном направлении, в котором его послать. А пока, если мы не хотим, чтобы наши усилия пропали даром, кому-нибудь в смотровой "Веселой кобылы" понадобятся зоркие глаза, которые будут смотреть прямо на нас.
Он посмотрел на нее так, словно в ее ответе должен был быть какой-то подвох. — Разве не так это должно было шработать? Разве не так мы вошприняли их шигнал о мистере Кэйжарее? Я знаю, что времени мало, и у нас может ничего не получитьшя, но разве это повод шдаватьшя?
— Я с парнем, — сказала Прозор, решительно поднимаясь из-за стола. — Шансы не в нашу пользу, если они вообще были, но попробовать стоит. Если мы не дозвонимся до них до полуночи, я все равно смогу отправлять сообщения, пока кто-нибудь их не перехватит.
— Лушше пождно, чем никогда, — согласился Разер.
— Ты такой увлеченный, почему бы тебе не пойти и не отправить сообщение самому? — спросила Фура.
— Он был бы достаточно увлечен, — сказала Прозор. — Но это работа не для мальчиков. Я вложила частичку себя в вас обоих, девочки, Фура, в тебя и твою сестру, и не хочу, чтобы это пропало даром. Я не буду стоять в стороне, пока что-то причиняет боль кому-то из вас, если у меня есть шанс все исправить. Тиндуф: поможешь мне одеться? Паладин может указать координаты, в то время как Фура запишет очень, очень короткое сообщение, которое она собирается передать.
— Я не хочу шказать, что думают все оштальные... — начал Разер.
— Тогда не надо, — сказал Фура.
— Но есть другой шпошоб добратьшя до Адраны.
— Мне казалось, я сказала не делать этого.
Разер отпрянул, но, переведя дыхание, собрал остатки мужества и заговорил снова. — Не обязательно, чтобы это был долгий шигнал, доштатошно прошто...
Фура сжала кулак. Она была готова ударить его только за то, что он высказал эту мысль вслух. Прозор, должно быть, поняла, насколько она была готова, когда схватила ее за запястье и осторожно опустила его обратно.
Она наклонилась и прошептала.
— Мы не бьем наших друзей только за то, что они говорят неприятную правду, девочка. И он прав. Всегда возникает шумиха. Если этот череп так плох, как кажется, и я не вижу причин сомневаться в Разере — и ты тоже не должна, — тогда, может быть, нам стоит рискнуть. Она бы сделала это для тебя, не так ли?
Фура вырвала свое запястье из хватки Прозор. Она почувствовала, как внутри нее разгорается глоуи, похожий на золотую прокламацию, написанную огнем. Она почувствовала его в своей крови, в своих легких, в своих глазах и разуме. Прекрасное безумие, сияющий сплав гнева и решимости. Безумие, направленное на то, чтобы двигать миры и разрушать маленькие жизни тех, кто вставал у нее на пути. Идея подать сигнал Адране не понравилась, потому что это было действие, которое ставило под угрозу ее собственное выживание. Это была попытка настроить ее против идеи спасти сестру, попытка настроить ее против Адраны.
Она отрицала это. Ей потребовалась вся ее воля, но она смогла — на какое-то время — преодолеть это.
Но это усилие разозлило ее, лишило сил и терпимости.
— Иди и делай свою чертову работу, Прозор.
Ей нужна была тишина в каюте, чтобы подготовить сообщение для отправки по телеграфу. По крайней мере, так она говорила себе. Главным образом, каюта была нужна ей, чтобы избежать настороженных и обвиняющих взглядов своей команды. По крайней мере, в каюте ей приходилось иметь дело только с роботом.
— Есть какие-нибудь изменения, мисс Арафура? — спросил Паладин таким тоном, в котором не было ничего предосудительного, но это привело ее в ярость. Ее металлическая рука потянулась к массивному магнитному пресс-папье; ей пришлось прижать к нему другую руку, чтобы не врезать пресс-папье в его шар.
— Все... под контролем, Паладин, — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Все под контролем... полностью под контролем.
— Вы кажетесь взволнованной. Возможно, вам не помешал бы небольшой отдых.
— Отдохну, когда буду в порядке...
Она заставила себя замолчать, потянулась за ручкой и бумагой. Обмакнула перо в герметичную чернильницу, чуть не промахнувшись с первой попытки, и начала выводить формулировку. С некоторой долей ясности напомнила себе, что чем короче сообщение, тем легче его повторить и, следовательно, принять без ошибок. С другой стороны, чем длиннее сообщение, тем больше объяснений она могла бы в него вложить. Примет ли Адрана запрет использовать череп без дополнительных уговоров?
Если она доверяет мне, — подумала Фура. — Если она доверяет своей собственной сестре.
Но если бы мы поменялись местами, стала бы я так поступать?
И, кроме того, стоит ли она таких усилий?
— Нет, — заявила она вслух, обращаясь к узорам, пульсирующим на ее коже. — Тебе меня не обратить. Не так-то просто.
Она начала писать:
Вы не должны использовать череп. Разер говорит, что он чуть не убил его.
Ее собственный почерк был неразборчивым, едва понятным. В любом случае, это было слишком многословно. Прозор потребовалась бы минута, чтобы отправить его один раз. Она скомкала бумагу, снова обмакнула ручку.
Не используйте череп. Разер говорит, что он испорчен...
Ее рука дернулась, разрывая бумагу. Теперь она дрожала безудержно. Рассол обжег ей губы. Глоуи чесался так сильно, что можно было содрать с себя кожу, но все равно не остановило бы. Она попробовала еще раз.
Будь ты проклята к чертовой матери, Адрана Несс!
Потерпев поражение, она открыла ящик стола и достала футляр с уменьшающимся запасом флаконов. Теперь ее рука дрожала еще сильнее. У Фуры оставалось всего двенадцать доз, и ей потребовалась огромная решимость, чтобы не сократить этот запас раньше времени. Она приняла последнюю дозу всего два дня назад; по правилам, ей следовало подождать еще два дня, прежде чем делать инъекцию самой.
Она не могла ждать так долго.
Не было сил спорить с собой, не было силы воли, которая могла бы погасить огонь в ее жилах. Она должна была принять мефрозин сейчас, если хотела сохранить хоть какой-то шанс нормально мыслить и функционировать в ближайшие часы. Она знала с железной уверенностью, что эти часы будут не самыми легкими в ее жизни.
