Но я ничем не показал, каким же шоком для меня было вновь видеть их перед своими глазами. Я просто шел, всячески скрывая от старика все обуревавшие меня чувства. Сложно, даже примерно сказать, сколько вариантов ответов и возможных версий я перебрал в своей голове за те мгновения, что я подходил к столу и сидящему за ним Старейшине.
— Вы звали меня, Генджи-доно? — едва сдерживая дрожь в голосе, спросил я, наконец-то дойдя до стола.
Взгляд, которым он одарил меня в ответ, не оставлял сомнения в том, что меня ждут не самые приятные расспросы. Расспросы, к которым на этот раз я был готов — слишком уж много времени я потратил на то, чтобы привести в порядок ту хрупкую версию, которую я озвучил в кабинете Мизукаге.
— Да, Акио, звал, — кивнул старейшина, разводя в стороны, лежащие на столе, руки. — Смотри, что мне сегодня передал Мизукаге-доно. Знакомые вещи?
Понимая, что весь последующий разговор целиком зависит от моей реакции на этот вопрос, я не особо сдерживал себя в проявлении эмоций. Удивленно расширив глаза, будто только что узнав хорошо знакомые вещи, я резко бросился к столу и, схватив маску двумя руками, прижал её к груди. Старейшина, к его чести, даже не шелохнулся.
— Где вы её взяли? — я постарался вложить в голос побольше требования и подозрительности. — Я думал... думал, что...
— Это с корабля Райзо-сана, — ответил он, игнорируя мою интонацию и, заметив мое недоуменное выражения лица, добавил. — Того человека, что привез тебя сюда. Так это твое?
Я кивнул.
— Эту маску сшила мне окаа-сан, — тихо ответил я, еще сильнее прижимая кожаное изделие к груди. — Она моя!
Старейшина вновь развел руками, мол, говоря, что на неё-то он совсем и не претендует.
— И зачем она тебе её сшила? В ней же совсем ничего не...
Судя по тому, как резко он прервался на полуслове, до старейшины дошло предназначение этой маски. Но я все же решил пояснить. Как ни как, один дополнительный честный, а главное необязательный ответ никогда лишним не будет.
— Для глаз. Окаа-сан говорила, что в ней мне будет легче научиться видеть лучше.
Старейшина замер, будто журналист учуявший сенсацию, и сложив руки под подбородком, посмотрел на меня уже заинтересовано.
— Видеть лучше? Что ты имеешь в виду?
— Ну-у, — протянул я, прямо на ходу активируя Бьякуган, — я например, могу четко рассмотреть лишь вон то дерево.
Старейшина, проследив взглядом за направлением, в котором указывала моя рука, так и не смог укрыть от Бьякугана свое изумление — "то дерево" за окном располагалась в полукилометре от нашего дома.
— И... и насколько это плохо? — старейшина постарался говорить как можно сдержанней, но выходило у него из рук вон плохо. Его явный интерес был очевиден.
— Ну, по словам окаа-сан, мой ото-сан мог видеть едва ли не вдесятеро дальше...
Я едва не рассмеялся, наблюдая за тем, как резко меняется в лице такой невозмутимый старик. Неужели они действительно не представляли себе всех возможностей этих глаз? На что они рассчитывали, когда слышали такое словосочетание как "Великое додзюцу"? На то, что оно позволяло лишь подглядывать за бабами на источниках?
— А твой отец...
— А его я никогда не видел, — понуро свесив голову, ответил я, так и не дав старику договорить. — Но окаа-сан говорила, что от неё у меня только волосы. Во всем остальном я весь в отца!
— Ясно, — устало выдохнул старейшина, — об этом мы поговорим позже. А этот лук? Он тебе знаком?
Было видно, что старик отчего-то был рад сменить тему и именно этого я не понимал. Почему он не продолжал допрашивать меня обо всех возможностях Бьякугана, раз у него была и возможность, и необходимость? Почему остановился?
— Да, мне его сделал Хизэо-сан, буквально за несколько дней до... до того как все это произошло...
— Хизэо-сан? — Старейшина зацепился за новое слово. — Это кто?
— Он мой друг! — улыбнулся я, совсем не веря в собственную же улыбку. — Он частенько заходил к окаа-сан и учил меня стрелять из лука. И еще он охотник!
— И он брал тебя на охоту? И именно там ты получил эти шрамы?
Услышав этот долгожданный вопрос, я едва удержался от облегченного выдоха — столько времени ждать, когда наконец кто-нибудь из шиноби заинтересуется такими неестественными для ребенка шрамами на лице, мне было невыносимо. Тут хочешь, не хочешь, но вопрос должен был возникнуть в голове у каждого, кто имел бы счастья их увидеть, но до сих пор я его так и не слышал. Еще немного и я бы серьезно забеспокоился по этому поводу...
— Нет-нет. Мама сказала, что это меня еще младенцем дикая кошка поцарапала, — замотав головой, ответил я и добавил, уже демонстрируя некоторую обиду. — А на охоту меня не брали... мол еще слишком маленький...
Я ответил и замер в ожидании. Сработала ли моя попытка спрятать не самый правдоподобный ответ за куда более правдивым и эмоциональным? И судя по тому, как старейшина продолжил разговор, кажется, действительно сработала...
— Оно и понятно, — кивнул он, не сомневаясь в правильности поступка Хизэо.
— Но я уже взрослый! — наигранно вспылил я, продолжая акцентировать его внимание на теме с луком, а не на шрамах.
— Разумеется, взрослый, — иронично подтвердил он, и я впервые заметил в его тоне хоть какую-то эмоцию. — Иди, продолжай занятия, взрослый. Мы вернемся к этой теме в другой раз.
Видит Бог, я был бы рад развернуться и уйти в тот же миг как он это сказал, но... но не мог. Эта небольшая сценка еще не была закончена и именно потому, я и продолжил стоять перед столом даже после его приказа. Стоял, сжимая в руках сделанную мной же маску.
— Ты не слышал, что я тебе сказал? — вернув в голос привычную строгость, спросил Старейшина.
— Слышал, — ответил я, хоть и, переминаясь с ноги на ногу, но продолжая прижимать к груди маску. — Вот только я, хотел бы оставить её себе...
Старейшина понял меня с полуслова. Понял и даже немного улыбнулся.
— Ты не просто оставишь её себе. Отныне ты будешь носить её с утра и до вечера. Будем учить тебя видеть лучше...
...С того самого дня, конечно не без моей помощи, к уже привычным нагрузкам добавилась и практика стрельбы из лука.
* * *
Мир изменился.
Для него это не было обычным оборотом речи или каким-то эфемерным высказыванием, нет. Для него эти слова означали реальные перемены в его взгляде на мир.
Теперь он смотрел на него лишь одним глазом, второй же был скрыт под плотной повязкой. Мир, каким он его знал, потерял большую долю реальности. Теперь все окружающее казалось каким-то плоским, не объемным, не естественным. Он будто с утра и до вечера бегал одним глазом по большой-большой фотографии.
Было ли это последствием от смерти его друга? Было ли это тем, что некоторые умники из Конохи называли психологической травмой? Было ли это платой за вживление шарингана?
Какаши было все равно — в данный момент эти вопросы волновали его меньше всего. Ведь именно сейчас он переживал то, что сам мог бы назвать сменой приоритетов. Какаши наконец-то смог осознать, насколько же он был паршивым человеком и как сильно ошибался в отце. Осознать какие лживые идеалы он всю жизнь преследовал.
Как он мог не заметить этого раньше, даже имея перед глазами два правильных примера — мертвого и живого? Наверное, как раз таки именно из-за того, что они у него все же были. Ведь даже стоя как раз перед этими двумя примерами, он бы все равно их не увидел — в то время Какаши был ослеплен тем, что ничего общего с его взглядом на жизнь не имело.
На первого он был обижен и обозлен. Его отец, на которого согласно мнению многих Какаши должен был равняться, посмел оставить его в одиночестве, не выдержав осуждения всей деревни за свой, несомненно, верный поступок. Его отец не смог отстоять собственное же мнение. Какаши с трудом справлялся с желанием, чтобы не назвать его слабаком.
Второй пример, что постоянно был у него перед глазами, его раздражал. Отброс из клана Учиха, который, несмотря на семью, в которой родился, проповедовал цели едва ли не самого Шодай Хокаге. Будучи неудачником по жизни и слабаком по природе, он имел наглость задвигать речи достойные его покойного отца. И именно этим он и бесил.
И только теперь, после смерти этого самого неудачника, Какаши наконец прозрел. Именно теперь, вспоминая об Обито, он до крови сжимал кулаки и мысленно повторял:
— Тебе пришлось умереть, чтобы сделать меня лучше.
Какаши не мог не заметить изменений произошедших с ним с того момента в лесу, когда он, чувствуя единение с духом Обито, что теперь жил в его правом глазу, убивал надоедливых шиноби из Кумо, защищая ту, которую защищать был обязан.
Рин. Теперь вся его жизнь будет крутиться вокруг неё. Ведь он обещал Обито. Обещал своему первому другу.
* * *
Прошел едва ли не месяц с моего первого появления в этом доме, прежде чем старик Генджи не соизволил заняться со мной развитием уже не физических возможностей. Подходил к этому вопросу он очень плавно и не спеша, иногда то тут, то там упоминая чакру и её возможности. Будь-то: "А ударил бы ты зарядив кулак чакрой то, даже беря во внимание твое худое тельце, пришлось бы искать новый манекен" или "Владей ты чакрой получше, бежал бы еще несколько часов, не почувствовав и тени отдышки", — но, чем дольше мы занимались, тем чаще я слышал в свой адрес подобные высказывания. И пока до меня доходило, что он ждет от меня того самого вопроса, старейшина уже не выдержал и посередине занятия взошел на дерево, продолжая вещать вверх ногами. Тут-то я уже и позволил себе вякнуть:
— А у меня пока что, так не получается.
Это маленькое выступление положило начало целому часу вопросов и постоянных уточнений. Где? Как? Когда? Почему не говорил раньше? Тонну вопросов, которые своим потоком могли сломать мою тщательно склеенную легенду, я смог остановить только лишь краткой демонстрацией своих "возможностей".
— Ты идиот, — услышал я, когда звонкая оплеуха, прилетевшая откуда-то сверху, буквально сбросила меня со ствола дерева. — Еще раз повторишь подобное, и я лично достану из твоей глупой головы даже идею подобного использования чакры.
Я же, потирая отбитый копчик, мог лишь недоуменно и раздраженно взирать на нависающего надо мной старика. Как хорошо, что маска на лице с легкостью скрывала проявление даже самых крайних моих эмоций.
— Что не так-то? Я же стоял на дереве!
— Все не так, — ответил он и, не спеша просвещать меня в мои же ошибки, направился к дому. — Пошли, нас ждет еще один час лекций.
Старик соврал — "один час" превратился в едва ли не полдня безостановочного урока просвещения. Он затронул по-моему все возможные аспекты чакры, видимо предпочитая подавать информацию скопом. Не помни бы я так хорошо теорию чакры еще из манги, запутался бы даже без вариантов. Он говорил про все — начиная от двух видом энергии инь и ян, и заканчивая их природными свойствами. Образование самой чакры, её свойства, её возможности, круг стихий и слабости каждой из них — старейшина пробежался по всем этим темам, всеми силами нагоняя на меня дремоту.
Но я слушал и слушал внимательно. Ведь если верить его недавним словам, то я точно делал что-то не правильно... что-то, из-за чего все подобные манипуляции давались мне с таким трудом.
Я слушал... но не услышал. Все закончилось, так внезапно, что я едва не пропустил этот момент. Со словами: "Теперь ты должен был понять, что делаешь не так" — он встал и направился к выходу, оставив меня в полном смятении.
Все, что он мне пытался вложить в голову в течении этих нескольких часов я и так уже знал. Все, что было рассказано им, не было для меня каким-то открытием. Мало того! Все, о чем он сегодня разглагольствовал, я, будучи ребенком своих лет на самом деле, попросту не смог бы запомнить и осмыслить! И при всем при этом он заявлял, что мне "должно было этого хватить"? Бред! Сплошной бред!
Обозленный, я переключил внимание на старика, желая взглянуть в спину этому шарлатану, но наткнулся лишь на его лицо, повернутое в мою сторону. Он смотрел на меня, зная, что я смотрю на него из под маски, и чего-то ждал.
Он ждал моего вопроса.
— И... и это все? — спросил я, подавив в себе как гордость, так и зарождающийся гнев.
Старейшина, как мне показалось, облегченно выдохнул и вновь вернулся к маленькой подушки для сидения.
— Нет, — после небольшой паузы, ответил он, смотря туда, где под маской были мои глаза. — Далеко не все. Но ты видимо считаешь, что сможешь освоиться во всем этом сам. Вот я и дал тебе всю необходимую теорию, известную абсолютно каждому первоклашке в академии. Разбирайся.
За то, каким тоном он сказал это самое "разбирайся" мне буквально захотелось дать ему в морду. В этом брошенном слове было столько превосходства, столько самоуверенности и ехидства, что с легкостью хватило бы на нескольких средневековых королей. Он как бы говорил мне, что без его помощи мне не справиться. Он знал это.
И теперь это же знал и я.
— Нет, я так не считаю, — ответил я, неимоверным усилием воли сдержав свой тон на уровне непринужденности.
— Уверен? — продолжал взирать на меня сверху вниз этот человек. — Я вот лично нет. За все те часы, что я уделил тебе, рассказывая то, что по идее и не должен был, я так и не услышал ни одного, подчеркиваю, ни одного вопроса! Ты за кого себя держишь?! Ты за кого держишь меня?!
Я сидел, сжимая челюсти так, что был готов в любую секунду ощутить на языке зубную крошку. Его слова, его мимика, его пластика, все буквально кричало о его превосходстве надо мной и при этом он смел строить из себя оскорбленную невинность. Он ждал, он хотел того, чтобы я сейчас прогнулся, а я... а я не собирался оказывать ему таких почестей. Его поведение меня просто выбешивало...
— Я просто не смел Вас прерывать, Генджи-доно, — процедил я, сквозь зубы, пытаясь хотя бы не развивать конфликт дальше.
— Не смел прерывать? А значит сидеть с таким видом, будто я тебе тут толкаю чушь, как последний торговец на базаре, значит позволяешь?! Ни вопросов, ни внимания!
Меня уже попросту потряхивало от сдерживания всех рвущихся наружу желаний. Наорать... разбить лицо... обмакнуть его в собственное же самомнение... любое это действие, пускай наверняка и сломавшее мне дальнейшее пребывание в этом доме, а возможно и деревне, стало казаться мне все более допустимым. Еще немного содействия с его стороны, и тогда...
Она появилась так вовремя, будто стояла за стенкой, слушая всю лекцию и нашу перебранку. Появилась так плавно, но неожиданно, что не будь у меня Бьякугана, запечатлевшего каждое её движение, я бы думал, что она все время была за спиной у разозленного старика. Появилась так, что заметить её смог только я.
— Я, помниться, проспала все вводные лекции в академии, — такой знакомый, но холодный, как ветра Арктики, голос разлетелся по комнате, прерывая даже старика, готового разразиться очередной тирадой. — А ведь я была даже старше этого обормота.
Старейшина, не мешкая, развернулся на встречу только что вошедшей Кохару.
