Беги, Василич, беги

Основой основ деятельности органов безопасности и так называемого правопорядка является увеличение результативности работы. Всё начиналось со стахановцев, когда один человек выполнял норму десяти человек и получал за это орден, а начальство говорили, а вы десять бездельников должны трудиться как сто человек, а вы сто человек должны трудиться как десять тысяч человек, а вы десять тысяч — как миллион человек. Бездельники! Саботажники! Если бы не вы, то мы пятилетку бы выполнили за полтора года и, вообще, за пятилетку выполнили бы двадцатилетний план и стали бы жить в сто раз лучше проклятых капиталистов. А ну, подать сюда тех, кто стоит на пути нашего прогресса и ускоренного движения к коммунизму.

Недолго думая, означенная цидуля спускается в органы безопасности и начинается поиск врагов народа и всяких там саботажников и диверсантов. И этих диверсантов оказывается очень много, потому что руководство требует наращивать усилия по их поиску и разоблачению и вот уже весь народ ловит диверсантов, как в свое время китайцы с сачками ловили воробьев по всей территории огромного Китая. И, в конце концов, диверсантов и саботажников стало так много, что единственным не диверсантом, не саботажником и не вредителем остался только один Великий кормчий, потому что даже все его заместители покаялись в сотрудничестве с разведкой Каймановых островов и стремлении совершить убийство любимого вождя и учителя, светоча и великого ученика самого Рабиндраната Тагора и Махатмы Ганди.

В этих условиях всей агентуре приказывается выпрыгивать из штанов, но быть на высоте. А как это сделать? Только активными действиями.

Когда я изложил Кондрату Петровичу свои соображения, он сказал, что нечто подобное говорили и другие люди, но им не особенно верили, потому что в век генетической имплантации и возможности съёма информации с нейрофизических колебаний коры головного мозга, совершенно невозможно утаить какие-либо мысли человека. Любой человек, высказывающий злобу или какие-то гнусные намерения, сразу берется на подозрение, а всем политически активным жителям дна приходится навешивать на себя искусственную улыбку и вставать утром со словами: "Хай живе любимый товарищ ГБ". Кроме того, у них есть и своя контрразведка, но эффективность её невысока. Стоит только выявить агента безопасности, как контрразведчика сразу арестовывают и он, как правило, уже не возвращается.

— Естественно, — сказал я, — в соперничестве двух контрразведок побеждает та, на чьей стороне вся государственная машина. И не нужно воевать с ней. Нужно делать всё ласково и культурно.

— Но как же это делать ласково и культурно? — не понял мой наставник по донной жизни.

— На следующем корпоративе я вам покажу, — пообещал я.

Глава 113

Следующий случай случился через два дня на поминках старшего помощника главного по уборке мусора в секторе В7.

Надо отметить, что жители дна потребляли в пищу тоже самое, что и жители самого верха — натуральные напитки и продукты, а жители средины — сублимированные продукты. Здесь на дне никто не лизал водку из тюбиков, а пил ее из современной пластмассы, по качествам ничем не отличающейся от богемского хрусталя. Самые низы жили как зажиточные французские и итальянские дворяне времён "барокко" семнадцатого и восемнадцатого веков. Вычурные столики и изогнутые кресла с позолотой методом анодирования, дорогие сорта как бы дерева из пластмассы, сигары из табачного заменителя с ароматизаторами на любой вкус. И главное — свежие овощи и ягоды, выращенные гидропонным способом при свете ламп.

Третий тост на поминках — за женскую половину покойного, а потом слово было предоставлено мне:

— Уважаемый товарищ Поэт, скажите что-нибудь, чтобы душа развернулась, а потом свернулась. Уж больно покойный любил ваши стихи.

Я встал, откашлял, поднял рюмку с водкой и продекламировал:

Не боюсь я шагнуть в пустоту,

Где не будет свободы, пространства,

Мне поставят на ноги плиту,

Чёрный мрамор под стиль Ренессанса.

И портрет на артиста похожий,

И стихов непрочитанных том,

Наклонитесь, прохожий, я вам съезжу по роже

Хулиганским и хлестким стихом.

Нет, не бойтесь, такого не будет,

Воспитанье моё — прошлый век,

Не лежал пьяной мордой в изысканном блюде,

Хотя мог, как любой человек.

Пусть мне камень как столик поставят,

Чтоб закуска была и вино,

И в сторонке серебряный шкалик,

Что с читателем пью заодно.

Наливайте, ребята, полнее

За любовь и достойных вас баб,

Возвращайтесь вы к ним поскорее,

Хорошо, что о вас не скорбят.

Бурные аплодисменты были оценкой этих стихов.

Выпив, я сказал:

— А ещё я обещаю открыть школу начинающих писателей и первым записываю в него сына провожаемого нами товарища. Нужно, чтобы люди с нашего уровня были основой интеллектуального потенциала всей нашей пирамиды. Нам нужны Достоевские и Толстые, чтобы молодые люди, убившие старуху-процентщицу, были не только преступниками, но и выразителями духа МНР.

Ещё шквал одобрительных аплодисментов и после этого поминки превратились в неуправляемую пьянку с песнями и плясками по случаю, к похоронам не имеющим отношения.

— Ну, ты и дал, — сказал Кондрат Петрович, — ты хоть представляешь, что ты сделал. Наша община задохнется от обилия того, что в новом мире называют не литературой, а просто чтивом. У каждого из здесь собравшихся довольно богатое криминальное прошлое и всё, что будет написано, это будет уголовная чернуха, от чтения которой у людей будет пропадать аппетит и вообще настроение устремится к нулевой отметке в безверии на что-то лучшее, если у тебя в кармане нет нагана и накачанных бицепсов с умением сбивать с ног какое-нибудь чудовищное животное.

— Любое кризисное общество должно проходить этап чернухи в искусстве. Это всё равно, что оказаться посредине зловонной лужи и видеть берег, но возможности перешагнуть нет. Приходится писать об убийствах, чтобы сделать кирпич для прохода к чистому и светлому, потому что от того, как напишешь об убийстве, будет зависеть количество убийств в дальнейшем. Либо это будет романтика убийства, либо это будет отвращение к самому убийству и убийце.

— Но ведь невозможно воспитать писателя за два или за три месяца, это очень длинный процесс, — сказал Кондрат Петрович.

— Естественно, — согласился я, — но с чего-то нужно начинать. Вначале это будут графоманы, которые будут отсеиваться по мере непопулярности их произведений, а из некоторых графоманов вырастут вполне добротные писатели, которые составят славу и гордость новой МНР. Я даже гимн для них написал:

Графоманов не садят на грядках

И не делают их в постелях,

Они пишут что-то в тетрадках,

У портретов стоят в галереях.

Все сверяют свое фото

С полотном Ильи Глазунова,

Может тот, непонятный кто-то

Это он, не сказавший слова

О капризах природушки русской,

О курильских огромных крабах,

О квартире чего-то узкой

И о наших отличных бабах.

Пусть завидуют с Запада маны,

Что у нас, где ни плюнь, там Пушкин,

И на каждом углу графоманы,

Что клепают стихи, как сушки.

Мы найдем вам любую рифму

Даже к слову такому - "чесать",

Если курим, то только "Приму"

И поем мы про Родину-мать,

Что зовет нас со всеми на подвиг

И к штыку приравняет перо,

И в колонны построит нас по два,

И командовать будет Пьеро.

А известнее всех Буратино,

Деревянный пацан, хулиган,

Он не гонит для лохов картину

И не носит в кармане наган.

Графоманы сродни Глазуновым,

Пишут то, что не видно Богам,

И для них всё является новым,

И всё падает к вашим ногам.

— Солидно, — согласился мой новый наставник, — а кто такой Глазунов?

— Глазунов? — переспросил я. — Это такой древний художник, который решил запечатлеть историю. Он брал огромнейшее полотно, рисовал кремль в багровых тонах, а на фоне кремля располагал головы и фигурки двухсот или трёхсот более или менее известных людей его времени или ещё ранних времён, и каждый деятель хотел попасть на такое полотно, чтобы вписаться в историю, ну и историй с этими полотнами было тоже немало.

— У нас на нулевом уровне тоже есть кремль, — как-то задумчиво сказал Кондрат Петрович. — А что ты там говорил насчет агентуры в наших кругах?

Глава 114

— А сейчас мы будем разглядывать людей, сидящих вокруг нас, — сказал я, — и определим их реакцию на волшебное слово, которое я произнесу.

— А что это за слово? — склонились ко мне Кондрат Петрович и Катерина.

— Смотрите внимательно, — сказал я тоже шёпотом и, приложив палец к губам, сказал достаточно громко, — я думаю, что нам здесь нужен МАЙДАН.

В моём секторе обзора я увидел трёх человек, резко повернувших голову в мою сторону. Двух человек заметил Кондрат Петрович и двух человек Катерина. Итого, минимум семь агентов политического сыска сидели в нашей компании и одно из ключевых слов в их задании было — МАЙДАН. Надо же, триста лет прошло, а МАЙДАН так и остался в памяти спецслужб как нечто солидное, как октябрьский переворот, устроенный Лениным. Для ленинцев их переворот — это революция, а Майдан — это переворот. То есть, антиленинская революция — это переворот, а антимайданная война — это справедливая война.

— И что сейчас нужно делать? — как-то испуганно спросила Катерина, пригнув голову, чтобы спрятаться от соглядатаев.

— Ничего не нужно делать, Катенька, — ласково успокоил я испуганную женщину, — это очень хорошо, что мы знаем этих людей. Нужно с ними здороваться очень вежливо, сдувать с них пылинки и примерно раз в неделю давать им устный отчёт о том, что вы делали и где были. Им же тоже нужно жить. Им, в первую очередь, нужно относить приглашения на все мероприятия, я возьму к себе в школу начинающего писателя человек десять, чтобы их доклады были написаны хорошим литературным языком, и чтобы люди в их присутствии вели себя подчеркнуто вежливо, а если что-то и говорили про ГБ так только в превосходнейшей степени...

Не знаю, что делал сам Кондрат Петрович, что делали его друзья, но в течение месяца вся политическая агентура была выявлена. Слово МАЙДАН было использовано в качестве реакции Манту. Всех проверили на детекторе правды. Криминальную агентуру выявляли своими методами.

Учитывая, что МНР это самая огромная республика на пространствах бывшей России, можно себе представить, сколько агентуры приходилось на одного оперработника, если на каждые пятьдесят человек было по одному агенту. Уму непостижимо. Куда ни плюнь, сразу идет донос. Сталину до ГБ тягаться да тягаться.

Я провел три занятия в школе молодых писателей и уже начали появляться новые люди, подающие надежды в будущем превратиться в гордость нашей литературы, вернее, в гордость их литературы, потому что я не считал возможным влиться в их общество и согласиться с тем, что происходит в современном мире. Всё равно я хотел жить в нашей большой России, где не было бы диктаторов, ведущих страну к расколу. А, кроме того, я не собирался жить в центре, а хотел поселиться где-нибудь в провинции и заниматься тем, чем бы мне хотелось. Например, переплетать книги. Открыл бы переплетную мастерскую, школу переплетчиков и снабжал бы людей книгами в невиданных переплетах, и мои книги передавались бы из поколения в поколения как семейные реликвии. А что? Вполне достойное занятие.

С Катериной отношения складывались так, что скоро должен был бы быть пир, на котором бы все мёд и пиво пили, да только я человек женатый и жену свою не предупреждал, что задержусь слишком надолго. Она женщина была понятливая и после того, как я спел ей нашу старую песню "милая моя, взял бы я тебя, но там в краю далеком чужая ты мне не нужна", поплакала немного и остались мы очень близкими друзьями. Даже очень близкими друзьями, но без взаимных обязательств и с очень хорошими воспоминаниями о нашей встрече.

О том, что делается в окружающем МНР мире, я узнавал по отрывочным сведениям, потому что интернет был внутренним, тщательно процеженным и отфильтрованным так, что все думали, что кроме МНР во всём мире происходит черт те что, всё катится к гибели и только одна МНР находится в постоянном процветании. Типа, ещё одна-две пятилетки и кроме МНР никого не останется. Даже жители всех уровневых дён считали себя более умными и счастливыми, чем жители окружающего их мира. Как древние китайцы, которые были окружены северными, западными, южными и восточными варварами, стремившими уничтожить их срединную империю. В МНР снова вытащили труды академика Лысенко, требовавшего взять от природы всё, как бы природа не сопротивлялась этому.

Странным ещё было и то, что никто не видел ГБ и не знал его лично. Все свои указания он отдавал через доверенных помощников, находившихся в ранге министров. А Кондрат Петрович как-то шепнул мне, что ГБ может являться плодом коллективной фантазии некоей Директории, захватившей власть и ГБ придуман ими лишь для того, чтобы на него свалить все промахи и результаты преступных действий. Они, типа, все ангелы во плоти, но им пришлось выполнять преступные приказы.

Глава 115

Хорошее никогда не продолжается долго. По всем уровням поступила ориентировка по розыску Юнис27BK687, специалиста первого класса и обеспеченного человека. Настоящий Юнис совсем не был похож на меня, и мое прежнее сходство с ним было только в той микстуре, которую я выпил, и которая создала подобие настоящего кода и изменила черты лица. Мне даже Катерина говорила, что я внешне изменился. Я был основным подозреваемым, потому что во мне вообще не было никакого кода, и никто не мог идентифицировать меня ни по отпечаткам пальцев, ни по изотопам кода. Я был чужой, а чужой в любой стае чужой. Что-то я сделал хорошее, но сейчас мне предлагалось уйти. У них свои разборки, у меня свои.

Некоторое время меня прятали по подсобкам, а затем вывезли в куче строительного мусора за пределы МНР. То есть в пределах самой республики, но за пределы столицы. Дали котомку с едой, сжали кулак в тельмановском приветствии "рот фронт" и уехали. А ты, парень, иди. Куда идти? А это твое дело. Можешь идти на все четыре стороны, общение с дикарями для всех было западло. Да ведь и настоящие дикари могли меня не принять и стукнуть черенком лопаты по темечку, и никто не узнает, где могилка моя.

Я примерно сориентировался, в какую сторону мне нужно идти. Местность вокруг была и знакомая, и совершенно незнакомая. Дороги разрушены вконец, на них можно ездить только на тракторах и кроме тракторов я там ничего не видел. Пока я наблюдал, по основной дороге прошло штук пятнадцать обшарпанных тракторов "Беларусь" с огромными прицепами, в которых раньше возили сено и силос.