Горячее лето 42-го

Да. Вопросов ни у кого не возникло. Владимиров вручил нам удостоверения бойцов оперативной группы, которые, при ближайшем рассмотрении, оказались обыкновенными листками бумаги. Я сунул свое в карман, не разглядывая, потом как нибудь посмотрим, что там у нас за особые полномочия. Затем, буквально за десять минут, нам выдали новые красноармейские книжки и какие-то бумаги от особого отдела 622-го стрелкового полка. Снабдили нас, что и говорить, основательно. Теперь никаких недоразумений не могло возникнуть в принципе.

Когда мы вышли из блиндажа, Владимирова уже и след простыл. Тихонов выделил, для моего сопровождения или охраны, среднего возраста, огненно-рыжего пограничника-автоматчика, а сам, вместе с Зиновьевым и Шмаковым, повел свой отряд на проческу местности.

— Ну, будем знакомы. Шумков Константин, — рыжий красноармеец, приветливо глядя, протянул мне руку.

— Калмыков Андрей, — представился я. — Двинули что-ли? По дороге поговорим.

А сам подумал: 'Хорошо, что его мне выделили. Поможет мне вещмешки тащить'. И мы поспешили в разведвзвод. В кармане лежали новые документы, приказ для Александрова, переданный мне Владимировым, а на душе скребли кошки. Что теперь будет с моими друзьями? Мы по лесам будем шарить, в поисках диверсантов, а мужики завтра в наступление пойдут. Может мы их и не найдем, шпионов этих, а ребята мои могут голову сложить на той стороне. От этих мыслей стало совсем тошно. Что я без них делать буду? Впервые в жизни я понял, как они мне дороги.

Шумков, глядя на меня, видимо понял, что я немного не в себе и спросил, добродушно улыбаясь:

— Что с тобой? На тебе лица нет.

Я, прогоняя мрачные мысли, тряхнул головой и улыбнувшись ему в ответ, сказал, как можно веселее:

— Ничего, Костя! Все будет в порядке.

* * *

Дошли довольно быстро. Первым делом решил посетить командира взвода. Сунулся в землянку и слегка обалдел от увиденного. Народу там набралось — яблоку упасть негде, Александров проводил не то инструктаж, не то общее собрание. Присутствовал весь личный состав, брат с Витькой сидели в правом углу за столом, рядом с ними лейтенант Смирнов и сержант Тимофеев, остальные бойцы расположились кто где. Александров и старший политрук Семенов стояли посредине землянки, возле стола, на котором горела керосиновая лампа. Политрук держал в руках листок бумаги и видимо, что-то читал красноармейцам. Командир взвода, посмотрев на нас, приложил палец к губам и махнул рукой, мол, вы тоже присаживайтесь и послушайте. Ну, если недолго, послушаем, хотя, судя по серьезным лицам разведчиков, я догадался, что именно читает им Семенов.

'Враг бросает все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется вглубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге и у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа. Части войск Южного фронта, идя за паникерами, оставили Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамена позором.

Население нашей страны, с любовью и уважением относившееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию. А многие проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама бежит на восток.

...Мы потеряли более 70 млн. населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет теперь уже преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину...

Из этого следует, что пора кончить отступление.

Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый кусочек советской земли и отстаивать его до последней возможности.

Не хватает порядка, дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток.

Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять Родину.

...Паникеры и трусы должны истребляться на месте.

Отныне железным законом для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования.

Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо как с предателями Родины...

Верховное Главнокомандование Красной Армии приказывает:

1. Военным советам фронтов, и прежде всего командующим фронтами:

а) безусловно, ликвидировать отступательные настроения в войсках и железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны якобы отступать и дальше на восток, что от такого отступления не будет якобы вреда;

б) безусловно, снимать с поста и направлять в Ставку для привлечения к военному суду командующих армиями, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования фронта;

в) сформировать в пределах фронта от одного до трех (смотря по обстановке) штрафных батальонов (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить свои преступления против Родины.

2. Военным советам армий и прежде всего командующим армиями:

а) безусловно, снимать с постов командиров и комиссаров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования армии, и направлять их в военный совет фронта для предания военному суду;

б) сформировать в пределах армии 3-5 хорошо вооруженных заградительных отрядов (по 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной;

в) сформировать в пределах армии от пяти до десяти (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на трудные участки армии, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной.

3. Командирам и комиссарам корпусов и дивизий:

а) безусловно, снимать с постов командиров и комиссаров полков и батальонов, допустивших самовольный отход частей без приказа командира корпуса или дивизии, отбирать у них ордена и медали и направлять их в военные советы фронта для предания военному суду;

б) оказывать всяческую помощь и поддержку заградительным отрядам армии в деле укрепления порядка и дисциплины в частях.

Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах.

Народный комиссар обороны И. Сталин'.

Когда Семенов закончил читать, стало так тихо, что было слышно, как сумасшедшая муха жужжит вокруг лампы и глухо бьется о стекло. Приказ ?227 произвел сильное впечатление на всех, кто находился в землянке.

Молчание нарушил политрук:

— Товарищи! Над нашей страной нависла смертельная опасность, и в этот грозный час мы должны, повинуясь приказу товарища Сталина, все, как один, встать на защиту Социалистического Отечества! Каждую секунду быть готовыми, отдать свои жизни за свободу и независимость нашей Родины!

И так далее, и тому подобное. Минут десять мы, с пограничником Костей и все кто были в землянке, внимательно выслушивали 'пламенные речи' политрука, затем, я вспомнил о приказе, который нужно было передать командиру взвода. Этот замполит может полдня ораторствовать без перекура, а нам нужно пошевеливаться, однако.

— Товарищ старший политрук, — перебил я Семенова. — Разрешите обратиться к лейтенанту Александрову?

Он так взглянул, будто хотел испепелить меня своим взглядом, но ответил все же вежливо, хотя, и не без доли ехидства:

— Если вам не интересен приказ Народного комиссара обороны товарища Сталина, что же, обращайтесь, но учтите, что с вами лично, у меня будет отдельный разговор!

Брат мой Колька, за спиной Семенова, приставил указательный палец к виску и несколько раз покрутил. Мол, ' ты совсем не в себе что ли, с политруком спорить в такой момент'. Да, неуважение к товарищу Сталину, в данный момент, может быть чревато последствиями. Но время поджимало, и я решил, не портя отношений с замполитом и Наркомом обороны, как-то вежливо извиниться и сделать то, зачем я был послан сюда:

— Мне очень интересен приказ товарища Сталина. Прошу прощения за то, что перебил вас, но у меня приказ из штаба армии для лейтенанта Александрова, который я должен вручить ему, как можно скорее.

— Товарищ политрук, продолжайте, пожалуйста, — вовремя вмешался командир взвода. — Мы выйдем на свежий воздух, чтобы не мешать вам.

Семенов, видимо, был удовлетворен моими извинениями не совсем, потому что смотрел на меня по-прежнему — 'как Ленин на буржуазию'. Я понял, что этого случая он мне не забудет. Ну и ладно, как нибудь переживем.

Когда мы вышли из землянки, Александров, первым делом, сказал мне примерно следующее:

— Ты куда пропал? Мне уже два раза насчет вас, со Шмаковым, звонили из штаба. Давай свой приказ, сейчас Смирнов его перепишет для отчетности, я распишусь в обоих экземплярах, и можешь двигать дальше. С политруком ты зря в полемику вступил. Он так-то мужик не плохой, в смысле не злопамятный. Но память у него очень хорошая. Это на будущее, для твоей же пользы: постарайся с ним не спорить. Я так понимаю, что забирают вас, вместе с Зиновьевым. Смотрите там, будьте внимательны. Может, еще свидимся.

Последняя его фраза мне не понравилась. Какой-то безысходной тоской от нее веяло, как будто он знал наперед, что мы можем больше не встретиться. И глаза у него были усталые и грустные. Я поспешил успокоить его, сказав, что мы тут же вернемся назад, выполнив все необходимое. Но он, похоже, что-то предчувствовал, потому как сказал мне буквально следующее:

— Мы ночью на ту сторону уходим. Всем взводом. И ребята твои тоже. Так что, если хочешь попрощаться, я сейчас их позову. Ничего, — усмехнулся он. — Думаю, политрук поймет. А если не поймет, я ему потом отдельно объясню.

Александров вернулся в землянку, а мы с пограничником Костей остались ждать снаружи. Через пару минут к нам выскочили Витька с Николаем, и сразу же набросились на меня с расспросами. Первым делом я познакомил их с Константином, потом вкратце поведал им обо всем, что со мной приключилось за последнее время. Затем, они мне рассказали о своей поездке в хуторок Красноярский. О немецкой бомбежке, сгоревшей полуторке, и еще о том, какого хорошего парня они переманили в разведку. Звали парня, как и меня, Андреем, а фамилия, по-моему, Брыкин или Быркин. Они перебивали друг друга, спеша передать мне, по их мнению, очень важную информацию: как они получали на складе пулеметы, что завтра, возможно, они пойдут в разведку, что Тимофеев научил брата обращаться с ручным пулеметом, а Витьке больше немецкий пулемет понравился, но к нему мало боеприпасов и нет сменных стволов. А я смотрел на них, на этих восторженных балбесов и думал: неужели они до сих пор не понимают, куда мы попали и чем все это для нас может закончиться? Нужно постараться как-то привести в чувство этих неисправимых романтиков, иначе, с таким настроением, ухлопают их, к едрене бабушке, в первом же бою. Хотя, кто его знает, говорят: дуракам везет. Поживем — увидим. Гляжу, и Костя-пограничник, смотрит на них как-то странно, словно на совсем больных товарищей.

— Ладно, понятно с вами все! — тем не менее, сказал я им как можно веселее. — Пойдемте, я вещи заберу. Свой сидор, Шмакова, да еще и Зиновьева, в придачу. Мне еще необходимо автомат у Тимофеева получить. Времени у нас не так уж и много, назад нужно вернуться как можно быстрей. Не буду уговаривать вас не совать свои головы, куда не надо, лишь об одном прошу — постарайтесь остаться в живых. Очень вас прошу.

Смотрю — стихли, призадумались. Видать стали соображать, что не в турпоход им ночью придется идти. Витька вдруг спросил, ни к селу, ни к городу:

— Думаешь, убьют нас завтра?

— Ничего я не думаю, — надо было успокоить и слегка подбодрить своих товарищей. С таким настроением в бой идти нельзя. — Просто смотрите, не геройствуйте особо. Пока не вернусь, помирать даже не думайте! Нам еще с вами до Берлина дойти нужно. Если вас убьют, кто же Гитлера в плен будет брать?

Ну, подействовало, кажется, заулыбались. Николай даже пошутил:

— А если он сам застрелится, когда мы до Берлина дойдем?

— Если сам застрелится, я лично расстраиваться не буду. Собаке — собачья смерть, туда ему и дорога. Ладно, Костя, подожди меня здесь. Если лейтенант выйдет, скажешь ему, что я сейчас подойду, вещи только захвачу. Я мигом.

Быстренько сбегал во вторую землянку, и когда вышел с тремя вещмешками на свет божий, то свет этот едва не померк в моих глазах, оттого, что я увидел. Рядом с моими товарищами стояли — медсестра Серафима и моя Аня. Обе в военной форме, у обеих через плечо сумки с красным крестом, с вещмешками и карабинами. Не может быть! В конце концов, что происходит?

Сердце мое заколотилось в груди, ноги сделались ватными, но это продолжалось буквально несколько секунд. Взяв себя в руки, подошел и поздоровался:

— Здравия желаем, девушки! Вы к нам в гости или проездом?

В это время из землянки начали выходить бойцы, значит, собрание закончилось. К нам приближались лейтенанты Александров и Смирнов, вместе со старшим политруком. За ними, поспешал сержант Тимофеев с моим автоматом. Серафима, заметив подходящих командиров, сделала несколько шагов им навстречу, вскинула ладонь к пилотке и четко доложила командиру взвода:

— Товарищ лейтенант! Младший сержант Матвеева и красноармеец Быстрова прибыли в ваше распоряжение!

Александров, ничуть не удивившись их появлению здесь и сейчас, сказал:

— Здравствуйте, девушки! Прибыли, значит. Вот и хорошо. Проходите в землянку, я освобожусь, и мы с вами побеседуем.

Только сейчас обратил внимание, что у Серафимы на петлицах защитного цвета, защитного же цвета эмалевые треугольники, по одному на каждой петлице. У моей любимой петлицы были девственно чистыми, не считая эмблемы медиков. Мне так хотелось поговорить с ней, расспросить ее хорошенько обо всем, что произошло за время прошедшее с нашей последней встречи. Но они проследовали в землянку, и я решил отложить наш разговор на потом.