Мандаринка на Новый Год

— Ник...

Он в последнюю пару месяцев спал плохо. Просыпался вместе с Любой, когда она вставала ночью в туалет. Сквозь сон чувствовал, как она ворочается. Спал чутко, чтобы, не дай Бог, не задеть ее нечаянно. А вот сегодня его по какому-то капризу нервной системы вырубило. И он не почувствовал, как она вставала. И проснулся лишь, когда Люба потрясла его за плечо.

— Что? Что случилось? — сел резко на постели. В комнату падает свет из прихожей. Люба выглядит слегка растерянной.

— Воды отошли...

Что-то вдруг ухнуло внутри.

— Точно?

— Да. По-моему, да. Ну... так много... Я в туалет встала, а оно там как полилось...

— Я посмотрю.

Его не было минут пять. Вернулся.

— Да. Это воды отошли. Убрал там. Как ты? — осторожно присел рядом на кровать. А Люба вдруг поморщилась, и он понял сразу.

— Схватки?

— Да.

— Как часто?

— Не знаю.

— Надо засечь.

— Надо, — она вздохнула, положила ему голову на плечо. Ник одной рукой привычным движением погладил ее по пояснице, другой дотянулся до телефона. Без пяти три. До утра ждать не стоит.

— Любава, у тебя все собрано, так ведь?

— Угу.

— Тогда одевайся потихоньку. А я за машиной, — он встал, протянул ей руку. Люба поднялась и вдруг прижалась к нему — боком, как только и получалось в последние месяцы. Выдохнула ему в грудь. И он почувствовал, что она дрожит. Обнял осторожно.

— Боишься?

— Да, — не понимая головы.

Ник вздохнул. Чем помочь? Как успокоить?

— Хочешь, я пойду с тобой? — погладил по темноволосой голове. — Буду там, с тобой? Если тебе нужно...

— Теть Даша скептически относится к партнерским родам. Говорит, что мужчины там лишние.

— Да мало ли что она там говорит. Если я тебе нужен — я пойду с тобой. В обморок не упаду, под ногами мешаться не буду, порядки знаю. Не знаю, чем помочь смогу, но если смогу... если тебе так будет легче...

— Не надо, — произносит она после небольшой паузы, негромко, но твердо. Повторяет: — Не надо. Я сама. Я должна сама справиться.

— Ты справишься, — он приподнимает ее за подбородок, смотрит в глаза. Боится. Его маленькая любимая девочка с огромным животом боится того, что сейчас происходит с ней, с ее телом. — Но я буду недалеко. Я все время буду там, неподалеку, за парой стен. Если что... помни — я рядом.

— Хорошо, — она улыбается — слегка вымученно. И тут же вздрагивает всем телом, охает. — Коля, твоя дочь такая же торопыга как ты!

— Хулиганит? — он улыбается Любе ободряюще. Приседает на корточки, прижимается губами к ее животу. — Дочь, веди себя прилично, слушайся маму, пока папа за машиной ходит.

________

За окном рассвело. Медленно вальсируя, опускаются на землю крупные хлопья. Все укутано снегом. Наверное, один из последних снегопадов этой зимой. А там уже недалеко и весна.

— А кто это у нас такой напряженный... — пропел за спиной знакомый голос. Ник резко обернулся. — Такой бледный... такой нервный... А это наш папочка...

Он не смог ничего ответить сразу. Просто смотрел. Смотрел на сверток на руках Дарьи Александровны.

— Ну, что стоишь столбом? Принимай дочь на руки.

И он принял. Не весит, кажется, ничего. И стоит целого мира. Вглядывается в крошечные черты лица, но его глаза в этом не участвуют. Сердцем смотрит.

— Она красавица, — наконец-то может выдохнуть первые слова.

— Конечно, красавица, — Дарья смотрит на ребенка, наклонив голову. — На тебя-то не похожа, это Соловьевская порода. В маму пошла.

— Как Люба? Как все прошло? Сколько баллов? — из него вдруг посыпались вопросы.

— Девять баллов. А Люба молодец. Говорю же — девочка не в тебя пошла, в маму: маленькая, ладная, шустрая. Два восемьсот всего. Вышла отлично, без эпизиотомии и разрывов, — Ник едва заметно вздрогнул. — Так что обе твои девицы просто умницы — и Люба, и...

— ... и Леночка, — наконец-то решается прикоснуться к маленькой щеке. В пальце покалывает — кожица под ним невообразимо мягкая.

— Леночка? — усмехается Дарья. — А мне Люба сказала, что она еще не придумала имя дочке...

— Ну... — смущенно улыбается свежеиспеченный папаша, — ну, я...

— Вот все вы такие! — ответно смеется Дарья. — Мы девять месяцев ребенка под сердцем носим, рожаем его в муках, а вы потом заявляете: "У меня Машка родилась! А вот и моя Катенька!". Где справедливость, Коля, где, я тебя спрашиваю?

— Ну... хм... Маше... и Кате... очень подходят их имена. Я не представляю, чтобы Машку или Катьку звали бы по-другому. По-моему, дядь Дима очень хорошие имена выбрал.

— Хорошие. Но не в этом же дело, а в принципе!

— Ну, она же Леночка... — Ник всматривается в лицо новорожденной дочери. — Она Леночка, это видно сразу.

Дарья подходит ближе.

— Леночка... Елена Николаевна Самойлова. Будущая Елена Прекрасная. Наверное, ты прав. Знаешь... — женщина переводит взгляд в окно, на медленно падающий снег. — А ведь, кажется, совсем недавно... Вот так же напротив меня стоял Глеб. С тобой на руках. А теперь ты уже сам отец. Как летит время. Как же оно летит... В такие моменты я особенно остро чувствую, сколько мне лет.

— Э, нет! Я знаю, к чему это! Не думайте даже!

— О чем?

— Знаю я этот тон, этот взгляд, эти слова. Батя тоже иногда эту пластинку заводит. "Я уже старый, мне надо на покой". Нет уж, дудки! Работать, Дарья Александровна, работать! Пахать!

— Молод ты меня поучать.

— В самый раз. Нечего глупости говорить. Мы еще к вам годика через четыре за второй принцессой придем.

— Храбрый какой. Люба там требовала с меня, чтобы я ей все, что можно, зашила, и что она больше на такое не подпишется.

— Чего?! — от отцовского крика Леночка протестующее пискнула, и Ник совершенно выверенными движениями начал покачивать дитя.

— А чего ты хочешь, у Любушки стресс.

— Ну... это она... погорячилась...

— Факт, — усмехается Дарья. — Ладно, иди, утешь свою бесценную, а мы пока с Еленой Николаевной нанесем визит к ее тезке — доктору-неонатологу Елене Валерьевне.

— Какие-то проблемы?

— Это стандартная процедура, папаша-параноик. Отдай мне ребенка и иди к жене.

_______

— Как ты?

— Чуть не умерла, — Любин голос звучит слабо. — Это ужасно больно. Но я справилась.

— Да. Ты справилась. Ты у меня умница.

— Ник, ты ее видел?

— Да.

— Она красавица, правда?

— Красавица, правда. Леночка вся в тебя.

— Леночка? — Люба округляет и без того огромные глаза — синие, с голубоватыми тенями от усталости под ними. — Леночка?! Сволочь ты, Самойлов!

— Тебе не нравится имя? — виновато.

Она смотрит на него какое-то время. А потом вдруг улыбается.

— Знаешь, она и в самом деле — Леночка. Ей... ей подходит это имя. Но вторую дочь точно буду называть я!

— Да? Хм... а мне тут сказали, что ты... больше не хочешь...

— Я передумала, — на бледных щеках появляется слабый румянец. — И вообще, может, все-таки, сына?

— Там видно будет, — Ник улыбается, притягивает ее руку к губам, целует тонкие пальчики. — Спасибо тебе.

_________

Елена Николаевна, только что покормленная, сытая и довольная, лежит в кроватке, с любопытством разглядывая диво дивное — собственные ручки. У Любы есть полчаса или минут сорок свободного времени, пока ребенок занят сам собой. Можно сходить в душ. Или помыть посуду. Или просто прилечь и... Тренькает звонок. Муж с работы пришел.

А это оказался не муж, а любимая свекровь.

— Юлия Юрьевна, вот это сюрприз! Здравствуйте, проходите.

— Здравствуй, хорошая моя. Вот, это вам, только не бери в руки, тяжелый пакет, я сама унесу на кухню.

— А что это?

— Да это мы с отцом пару вечеров посидели на кухне, вареников вам налепили домашних.

— Ой, ну зачем? Не надо, я бы и сама...

— Люба! — Юлия пытается быть строгой. — Ерунду в голову не бери. Это не тебе в упрек — будто ты готовить не умеешь. Но я же женщина, понимаю, что у тебя сейчас со временем непросто. Зачем вам магазинным травиться, если есть домашнее? Особенно тебе — тебе надо только самое качественное кушать, не только себя кормишь — ребенка тоже. Где моя принцесса?

— В кроватке, только что поела.

— Сейчас вареники уберу в морозильник, руки помою и пойду целовать внучку. Смотри, вот эти с творогом, эти с картошкой, эти с грибами и капустой, а вот тут немножко — Коле, с вишней. Тебе пока с вишней нельзя.

— Я помню, — со вздохом.

— Слушай, а если Леночка только покушала... Там такая погода замечательная — тепло, ветра нет. Давай-ка, собери нас погулять? А сама ложись спать.

Едва Леночка затихла, устав от демонстрации всей степени своего недовольства надеванием шапки и завязыванием тесемок под подбородком, снова подал голос дверной звонок.

— А это Коля, наверное? Отлично, поможет нам коляску вынести. Ну, все, Елена Николаевна, хватит скандалить, пойдем гулять.

__________

— Ник, суп на плите, курица в духовке, а я быстренько в душ, а то с утра никак не получается.

— Хорошо.

А после она подошла нерешительно к мужу, положила руку на плечо. Он притянул ее руку к губам.

— Ник... Ленке послезавтра уже два месяца.

— Угу. Совсем большая девица.

— Я к тому, что уже можно, наверное...

Он молчит какое-то время, потом встает. Отводит мокрую прядь от ее лица, заправляет за ухо.

— Можно, но... Люб, ты, правда, лучше поспи сейчас. Устала же, не высыпаешься.

— Я так и думала, — у нее вдруг начинает дрожать подбородок. — Я перестала тебя привлекать. Конечно, у меня уже не та фигура. Не такой живот. Грудь просто огромная. И вообще...

— Любава, ты несешь чушь.

— У меня муж четыре месяца без секса! И ему не нужно от меня ничего!

— Люб, я буду терпеть столько, сколько нужно. Я все понимаю и...

— Я не хочу терпеть! И я не понимаю! Нет, вру, понимаю! Ты просто не хочешь меня. Ты меня больше не любишь...

— Так, все, хватит! Похоже, переубедить тебя можно только одним способом!

В одно движение развязывает пояс на ее шелковом халатике, притягивает к себе. И, перед тем, как поцеловать крепко-крепко:

— Вечно ты торопишься, Любава...

Четыре месяца воздержания вспыхнули между ними мгновенно. Руки, губы, дрожащие пальцы, хриплые стоны, ноги подкашиваются, но до кровати все-таки надо дойти и упасть там. Она чуть не плачет от нетерпения, пока он торопливо раздевается. И, наконец-то, руки его, прижаться, почувствовать кожей... Успевает выдохнуть только:

— Осторожнее там с Ленкиной едой...

— Угу...

Но голову теряют оба, забыв обо всем. Быстро, словно боясь не успеть куда-то. Оргазм просто выносит из реальности на какое-то время. Ник даже не успевает понять — она тоже улетела с ним или нет?.. Продышавшись, прижимает к себе крепче, собирается спросить прямо и понимает — спит уже ненаглядная. Значит, и она тоже с ним... Улыбается, целует висок, убирает прядь волос от ее лба. Люба даже не шевельнулась. Устала девочка, умаялась.

Ник лежал так какое-то время, прислушиваясь к ее тихому дыханию. Потом все же встал — а Люба так и не пошевелилась, спит, словно после наркоза. В душ, переодеться в домашнее, а потом подошел к окну. А там — почти уже лето, конец апреля. Вдалеке виднеется массив парка, где-то там гуляет мать с Леночкой. Ник опирается ладонью об оконную раму. Как же ему повезло с женщинами. У него замечательная мать, мировая сестра и теперь вот — чудо-дочка. Но самая— самая... Он оборачивается.

Самая-самая, единственная, любимая спит — ровно в той же позе, в какой он ее и оставил, спит глубоким сном крепко уставшего человека. Красивое лицо безмятежно, подсохшие локоны разметались по подушке. Ник подходит, садится на корточки рядом с кроватью, всматривается в родное лицо. За его спиной, в оконном стекле сейчас — почти лето, но он вспоминает другой пейзаж — зимний, снежный, с фейерверками и гирляндами.

Похоже, новогодние чудеса все-таки случаются. Самое главное — вовремя понять, что оно случилось, и случилось именно с тобой. И не отпустить собственное чудо, когда оно в новогоднюю ночь солнечной мандаринкой прикатывается тебе под дверь.