— Какую постель? — подскочила я. Села, сжавшись в комочек. Стеснялась своего непристойного вида. Вот Иван ничего не стеснялся. Перегнулся через меня. Подобрал с пола свою рубашку и накинул мне ее на плечи. Сел точно так же, крепко обнял.

— Нашу с тобой постель.

— Ты с ума сошел! — я начала вырываться. — Сейчас Димка придет. И что он увидит?

— Увидит, что мама с папой очень любят друг друга.

Я усилила свои неуклюжие попытки освободиться. Иван хохотал и стискивал меня еще крепче.

— Пусти меня, сумашедший! Это вовсе не смешно.

— Если ты будешь так дергаться, то мне опять захочется. Ну, вот! Вот, пожалуйста...

Я замерла. Смотрела на Ивана круглыми от испуга глазами. Он что? Специально надо мной издевается?

— Что "пожалуйста"? — переспросила его упавшим голосом.

— Как и говорил... Мне опять хочется...

— Постой... подож... Димка...

Иван на мгновение отстранился. Посмотрел ласково.

— Да не бойся ты так, трусиха. Не придет Димка. У сестры ночевать останется. Мы с ним сразу договорились.

И не стал дожидаться, пока я переварю его сообщение. И не дал мне слова сказать. Навалился гранитной глыбой...

А потом, уже ночью, мы мыли посуду. Он в моем банном халате, а я в его мятой рубашке. Стояли под душем. Стелили постель.

Я иногда почитывала так называемую дамскую прозу. Любовные романы, если проще. Мне их Татьяна приносила. Иногда посматривала мыльные оперы и простенькие мелодрамы по телевизору. Хоть и стыдилась в этом сознаться. Вроде, умный человек, а потребляю такую дешевку... Но я ведь одинокая женщина. Эта "дешевка" скрашивала мое существование. И одновременно раздражала. Я не верила, что такое случается в жизни. Особенно, если речь заходила о ночи любви. Ну, кто будет заниматься любовью целую ночь?! Это ведь никаких сил не хватит. И потом, а спать-то когда? Хм! Иван растер мой скепсис в мелкую пыль. У нас с ним была настоящая ночь любви. Где только силы черпали? Под утро, когда рыжее неяркое солнце высунуло свой бок из-за уходящих вдаль домов, мы, вместо того, чтобы поспать хоть часок перед работой, полуодетые вылезли на балкон — встречать рассвет. И ведь не подумали о возможности в два счета простудиться. Дрожали от холодного, сырого воздуха, теснее прижимаясь друг к другу. Но не уходили. Смотрели, как апрельское утро медленно вступает в свои права, высвечивая бледнеющее небо...

Потом завтракали, дурачились подростками. Я не привыкла по утрам есть. Выпивала чашку кофе и все. Иван решил изменить существующий порядок. Дожидался, когда мой рот по каким-либо причинам приоткроется. Сразу пихал туда кусочек хлеба с колбасой и накрывал своей тяжелой, горячей ладонью, чтобы не выплюнула. Я давилась. Вынуждена была глотать. И мы хохотали. С трудом расстались. Каждому надо было на работу. И оба изрядно опаздывали.

Если не считать страха встретиться со все уже понимающим сыном лицом к лицу, то можно смело сказать, что я просто парила по школе, распространяя вокруг себя нестерпимое сияние счастья. Школьный народ расступался, давая мне зеленую улицу для свободного парения, и, недоумевая, глядел в след. Татьяна при встрече заметила, улыбаясь:

— Что-то ты сегодня легка. Перо вставить, так и полетишь.

Чудачка! Я уже летела. Димка смотрел на меня издалека. Близко не подходил. Проявлял тактичность. Но при этом мой маленький змееныш понимающе улыбался. Я отворачивалась в смущении.

В тот день у нас была очередная планерка. Еле ее отсидела. Ни с кем не спорила, не ругалась, никого не задирала. Но зато никого не видела, ничего не слышала. Сразу после планерки рванулась домой. Не стала курить с Татьяной. Торопилась. Нужно же по магазинам. И ужин для своих мужчин изобрести. И квартиру прибрать.

Никогда , наверное, я не занималась домашними делами с таким вдохновением. Чтобы Димка надо мной не подсмеивался, выгнала его на улицу. Пусть гуляет. Погода хорошая. Весна началась. Самое время пропадать во дворе.

Но Димка тоже не дурак. Перехитрил меня. Дождался отца на улице и вернулся вместе с ним.

Когда в дверь позвонили, я бросилась открывать. Думала встретить Ивана так, как ему хотелось бы. Открыла дверь и сникла. Рядом с Иваном стоял Димка. Ну, вот. Ни обнять Ивана, ни поцеловать, ни сказать, как соскучилась за день. Я посмотрела на Димку убийственным взглядом и сделала шаг назад, освобождая им дорогу.

— Только не говори мне: "Здравствуй, Иван", — предупредил ядовитый скорпион с серо-синими глазами, пропуская вперед сына. Шагнул вслед за Димкой. Протянул руку и, ухватив меня за бок, подтянул к себе. Впился губами, как клещ. Димка сдавленно хихикнул, стрельнул в нас глазами и скрылся на кухне. Загремел там крышками. Я еле вырвалась. Зашипела гадюкой:

— Честное слово, Ванечка, убью за такие вещи.

— Давай, — он согласно кивнул и снова поймал меня.

Димка вежливо кашлянул, заглядывая в прихожую. Убедился, что отец вовсе не собирается заканчивать с поцелуями. Пробурчал недовольно:

— Конечно. Некоторые могут теперь и без еды обходиться. А мне как быть? Есть-то хочется!

Тут мы оба не выдержали, расхохотались.

— Вот! — опять заворчал Димка. — Расцепились наконец. Ужинать мы сегодня будем или как?

Они мыли руки. Кажется, Иван еще заставлял Димку вымыть шею. Димка что-то верещал по этому поводу. Я накрывала. Внимательно прислушивалась к их возне в ванной. В душе тихо нарастало радостное возбуждение. Хотелось болтать и смеяться. Но за столом больше отмалчивалась. Давала возможность Димке всласть пообщаться с отцом. И потом весь вечер, проверяя тетради, готовясь к урокам, смотрела, как они ползают по полу с какими-то бумажками, самодельными схемами на обгрызенных листочках, о чем-то гудят. Я не лезла к ним. Ни о чем не спрашивала. Что поделаешь? Димка имеет право на Ивана больше, чем я. Сам Иван изредка поглядывал на меня. Подмигивал. И опять склонялся к Димке.

После обязательного вечернего чая он спокойно, но твердо посоветовал Димке готовиться ко сну. Тот недовольно зафырчал. Тем не менее, послушался, пошел в свою комнату.

Иван засиял глазами. Дождался. Угу! Как же! Что я, Димку не знаю? Рано Ванечка радоваться начал. Руки ко мне не успел протянуть, как сын в одних трусах пришлепал на кухню. Ему срочно что-то узнать понадобилось. И потом он так и ходил до двенадцати ночи. То зубы забыл почистить. То пить захотелось, то в туалет... Иван чуть зубами не скрипел. Еле сдерживался.

— Привыкай, Ванечка, — ехидно посоветовала я. — Он еще долго любопытничать будет. Пока не освоится. А сегодня раньше часа нам вообще нет резона укладываться.

— Интересно, — задумался вслух Иван, — как же мы тогда высыпаться будем?

— А никак, — улыбнулась я. — Наш сын считает, что у родителей личной жизни быть не должно.

— Придется лечить пацана, — прищурился Иван. — А пока давай поговорим о чем-нибудь.

Мы тихо беседовали. Ждали, когда Димка заснет. И все было замечательно. Все было отлично. До тех пор, пока у Ивана не родилась идея после того, как распишемся, устроить себе небольшое свадебное путешествие. Дня на три-четыре.

Распишемся? Иван сказал об этом просто, словно регистрация в ЗАГС-е сама собой разумелась. Я так не считала. Мне моя свобода была дорога. Торопиться некуда. Надо попробовать ужиться вместе. Раньше мы больше двух дней рядом не выдерживали, ссорились. И причем, ссорились смертельно. Иван это забыл? Я — нет. Ладно, бог с ними, с ссорами. Я-то их переживу как-нибудь. Не в первый раз. А вот Димка? Нет, никакого ЗАГС-а. Да и не хочу больше себя связывать. Слишком привыкла быть сама себе хозяйкой. А если родится ребенок? Не родится. Уж я об этом позабочусь. Сейчас с этим проще пареной репы. Мало ли, что Иван хочет. Зато я не хочу.

Он, видите ли, теперь возжелал дочку. Не видел, как растет Димка. На руках не носил. Получил взрослого парня. Еще несколько лет и сын — отрезанный ломоть. Женится и уйдет к жене. Теперь это модно. Мы-то пока молодые. Не очень, конечно. Но все-таки... Надо дочку. Девочки от родителей никуда не уходят. Я? Ну, я — исключение.

Ивану надоело со мной препираться. Распишемся и девочку родим. Точка.

Ну, нет! Не согласна. Я смотрела на Ивана, потихоньку закипая. Рожать мне, не ему. А это значит, пройти через второе кесарево сечение. Пеленки и все прочее тоже мне. И потом... Это он сейчас так меня улещает. А подойдет случай и после какой-нибудь добротной ссоры он возьмет да исчезнет на много лет. И я останусь с двумя детьми на руках? Это при нынешних условиях, когда и одного ребенка поднять крайне трудно? Второго Широкова с эдаким завидным приданым не подцепишь. Впрочем, с меня и одного Генаши за глаза хватило.

Вот тут-то Иван и завелся по-настоящему. Наверное, упоминание о Генаше подействовало на него, как на быка красная тряпка. Он заговорил медленно, со спокойными, будничными интонациями. По его мнению, никто не гнал меня тогда к Широкову. Он до сих пор не понимает, почему я не пришла к нему, к Ивану, и не сказала честно, что жду ребенка. Да? А что он мне заявил, когда мы шли из оврага? И я процитировала дословно, так как никогда не забывала тех его слов:

— Если женщина начинает шантажировать ребенком, от нее надо бежать, как черт от ладана.

Иван возмутился. Нашла, что вспомнить! Он-то о Горячевой говорил. Не обо мне. И что жениться не хотел, тоже чепуха. Ну, мало ли, что он там болтал? Да он готов был бежать расписываться впереди паровоза. Только ведь еще существовал драгоценный папочка, которого я боялась, как огня. Сначала бы согласилась выйти за Ивана, а потом бы испугалась папочки и передумала. Иван возмущенно махнул в раздражении рукой, не давая мне встрять. Он до сих пор уверен, что папочку я очень любила, а его, Ивана, не очень. Месяцами могла в его сторону не смотреть.

Мне стало обидно. Я не смотрела? Да я только его одного и видела. Никого больше.

Иван был не согласен. Что-то не замечал такого. Даже моя лучшая подруга не замечала. От которой я, кстати, многое скрывала. Он был потрясен, когда узнал от Никиты, что я из дома ушла. И то, наверное, потому что надоело папочкин диктат выносить. Он криво усмехнулся. И эта его усмешечка задела меня больше всего.

— Папочкин диктат? — взорвалась я. — Да он меня на улицу выгнал, в чем была, когда узнал, что ребенок от тебя и аборт я не собираюсь делать.

А дальше ссора покатилась, как снежный ком с горы. Иван непримиримо заявил, что вот тогда мне и надо было к нему идти, а не к Широкову. Он бы с ума сошел от счастья. А я к Широкову помчалась. От того, что не верила Ивану и не любила его.

От таких его слов я просто в фурию превратилась. Не любила? Да это Иван меня не любил. Генка, например, знал, что ребенок Ивана, и все равно принял его за своего сына. А вот мой Ванечка драгоценный на такое не решился. Ни тогда, перед свадьбой, ни позже. Сказал бы он мне: " Брось все и иди за мной. Твой ребенок — мой ребенок". И бросила бы. И пошла бы за Иваном хоть на край света, хоть босиком по снегу. Так ведь не сказал же? Ревностью исходил? Вранье это все. Просто не любил по-настоящему.

Иван оскорбился. Встал из-за стола. Сунул руки в карманы брюк. Сказал спокойным, будничным тоном:

— Я всегда тебя любил. Всю жизнь. Как умел, так и любил. В 91-м встретил тебя у "Белого дома". Ты меня и не заметила. Мимо прошла. Выглядывала кого-то. А я тебя потом искал, как проклятый. Домой вернулся, места себе не находил. Через неделю сказал жене: "Давай разводиться. Не могу. Другую люблю." Развелся. В Москву перебрался, два года квартиру снимал. Все решиться не мог на глаза тебе показаться. Решился наконец. На свою голову... В общем, так. Я сейчас жить к сестре пойду. Ты все обдумай хорошенько. И если действительно любишь — пойдешь со мной в ЗАГС. Нет — значит нет. Значит, нечего мне больше в Москве делать.

Он закончил свой километровый монолог, обошел меня и направился в прихожую. Оделся. Ушел, громко хлопнув дверью. На шум выскочил Димка. Совершенно сонный, ничего не понимающий.

— Ма! Что случилось? Кто так дверью грохнул?

— Отец.

— Зачем?

— Ни за чем.

— А где он?

— Ушел.

— Куда?

— Назад. К тете Лиде, — ответила я и заревела. И рыдала долго, захлебываясь, размазывая слезы по лицу.

ТОГДА

Начиналась последняя неделя моего отпуска. Почему-то отпуск всегда пролетал слишком быстро. Я и отдохнуть как следует не успевала. Только начнешь в себя приходить, а уже на работу пора.

Обычно мы отдыхали в Вербилках. Саня и Лидуся не могли заниматься своими шестью сотками по-человечески. Наезжали только в выходные дни. Вот и получалось, что каждое лето огородничали мы с Димкой и бабушкой. Как правило, сидели на даче до последнего. Но в этот раз вернулись в Москву на целую неделю раньше. Что нас так потянуло домой? Непонятно. Вообще-то бабушка прихварывала. Не мешало находиться поближе к врачам. Да и погода испортилась, пошли дожди. Вот мы и вернулись.

В воскресенье разбирали вещи, мылись, смотрели телевизор. И, соответственно, спать легли очень поздно. А в понедельник рано утром раздался телефонный звонок. Мне не хотелось вставать. Я пыталась уговорить себя, мол, ничего не слышу. Но телефон все трезвонил. Еще бабушка с Димкой проснутся! Делать нечего. Который теперь час? Семь? Восемь? Еле продрала глаза, побрела к телефону.

Звонила Лидуся. Возбужденная до нельзя.

— Катюсик! Объясни, что происходит?

— А что происходит? — поинтересовалась я и, прислонившись к холодильнику, закрыла глаза. Сквозь сон слышала Лидусино сообщение: по телевизору и по радио говорят невесть что, Горбачев заболел, власть взял в свои руки какой-то там комитет по чрезвычайным положениям. Или происшествиям? Непонятно, короче. В нем, в этом комитете, Язов, Павлов, Янаев, еще кто-то. Услышав фамилию Янаев, я перестала воспринимать Лидусины слова совсем. Этот человек чем-то неуловимо напоминал мне покойного мужа. Кстати, помнится и его Геннадием родители нарекли. Что? В Москве введено чрезвычайное положение? Ах, войска?

— Что это такое, а? Скажи, Катюсик?

— Что, что? — засыпая на ходу, пробормотала я. — Обыкновенный военный переворот.

— А нам что делать?

— Не знаю. Я спать хочу. Ты извини, ладно?

Повесила трубку. Вернулась в постель. Угрелась под одеялом. Стала благополучно проваливаться в сон. Но сквозь дрему вдруг ясно и четко прошли мысли: "Постой, постой! О чем это Лидуся говорила? По описанию — точно военный переворот. Но у нас? В Москве? Чепуха! Просто Лидуся испугалась и все перепутала. Хорошо, а с чего ей пугаться? Пугаться-то ведь тоже нужно с чего-то?!".

Я открыла глаза и села. Надо позвонить Лукиным и узнать все точно. Лучше расспросить Саню. Он мужик толковый. И с ним у нас частенько возникает полное взаимопонимание.

Пошла в ванную. Плеснула в лицо холодной воды. Взялась за телефон.

— Я ничего сам не понимаю, — взволнованно ответил Саня. — Мы сейчас к вам придем. Ты своих поднимай. И включи телевизор, радио. Там эти сообщения постоянно идут.