Критический эксперимент 2033

Опять друиды уехали в Рим. А в промежутке Волки и Рыси прослышали о возникших неприятностях. Евгений считал, что виноват прежде всего он сам, не удержавшийся от рассказа кое-каких сведений встревоженным его мрачным видом жёнам. Но ведь шила в мешке не утаишь...

На сей раз друиды вернулись более удовлетворённые: переговоры начали давать положительные результаты, и были удивлены холодным приёмом на Склоне и косыми взглядами практически всех. Отныне каждого друида, почти не таясь, сопровождали Волк и Рысь. Разбор отношений в узком кругу начался с заранее продуманного наезда Фламина.

— Вы говорите, что маленький ручеёк ведёт к спасению мира и друидов, а большая река Судьбы к гибели. Я знал это. Поэтому меня и послал Всевышний. А теперь ответьте: раньше гадания что показывали, если вы осмеливались гадать на судьбу мира?

Замявшийся Мог Ройсс хотел было увильнуть от ответа, но под взглядами Гвенола. Евгения и Павла промямлил:

— Сколько я знаю, великие друиды семь раз гадали об этом, в начале каждого Великого Века. Четыре гадания были таковы, что мир безусловно погибнет, а друиды ещё раньше, и называлось при этом имя Бога Единого. Три — что мир спасётся и боги друидов станут править всем миром, но два из них впоследствии были объявлены огрешными, так как выяснилось, что гадателей сбили с толку злые демоны и их алчность, желание получить богатое вознаграждение за добрые вести. А третье... по его поводу до сих пор идут споры.

— Значит, сейчас из бесспорных гаданий оказалось самое благоприятное. И вы хотите затоптать в угоду собственной спеси и Люциферу маленький появившийся ручеёк надежды? Я боюсь даже сказать, что это может значить.

— Не скажешь ли ты, что Люцифер выше наших богов и что наши светлые боги служат ему? — злобно прорычал Ллер.

— Ты сказал, — спокойно ответил Евгений. — Но я добавил "может быть".

Такой ответ ещё больше взбесил друидов. Они начали обвинять Евгения и его людей в нарушении заповеди "Не убей невинного".

— Ты учишь своих людей убивать и проповедуешь, что те, у кого, по вашему мнению, неправильные взгляды на Бога, и даже те, кто просто называет Бога человеческим именем, и в простоте души своей хвалит Его и приносит Ему кровавые либо драгоценные жертвы, должны быть убиты, — произнёс Кассвазз. — Твоя религия — религия разрушения, а не охранения. И после этого ты смеешь утверждать, что она правильна, а наша — ложна!

— Не утверждал я, ни что наша религия правильна, ни что ваша ложна. И соглашусь, что наша религия — не религия охранения. Она религия развития и созидания. Бог требует от человека только одного — честно пройти свой Путь, всё время развивая себя и душу свою. Всё остальное — людские установления, часто благословлённые Богом, но не исходящие от него. Ничто людское, выраженное на человеческом языке, не может быть применимо даже ко всем людям, поскольку людской язык намного проще самих людей. Нужна религия созидания, нужна религия охранения.

— Ты ушёл от ответа, почему ты проповедуешь убийства невинных, — возразил Кассвазз, в то время как Гвенол молчал и внимательно слушал.

— Ты дважды переврал мои слова, — отрезал Фламин. — Мы должны быть убеждены, а не просто иметь мнение, что человек исповедует то, что гибельно для всего рода человеческого. Caritas humani generis — (милосердие к роду человеческому) — вот что выше даже милосердия по отношению к отдельному человеку. Вы сами говорили, насколько опасен нынешний путь человечества и насколько узок ручеёк, ведущий к спасению мира. Далее, я говорил не об убийстве таких, кто сам заблуждается, а об убийстве тех, кто учит других заблуждениям и не поддаётся переубеждению. Многие одумаются, если будет показано, пусть даже оружием и кровью, что их учителя вовсе не обладают Божией благодатью, и сами себя привели к гибели. И силой свою веру мы никому не навязываем, нам обращённые из трусости и по принуждению даром не нужны. А тот, кто сам навязывает силой другим свою веру — многократно достоин смерти!

— Но ведь те, кто учат, не насилуют остальных, они убеждают их. Как же со свободой иметь свои убеждения и верования?

— Тогда предоставьте свободу любому безумцу вырубать ваши священные рощи и разрушать ваши храмы! Предоставьте ему свободу развращать вас, ваших жён и детей! — грубо ответил Евгений.

В таком стиле продолжались обсуждения ещё восемь дней, а затем делегация друидов вновь удалилась для переговоров в Риме.

* * *

После возвращения произошло ещё одно событие. Примерно месяц дощечки с записями веры и проповедей единобожников изучались, а теперь были торжественно сожжены.

— Таинства наук должны вверяться не письменам, но памяти, — приговорил при этом Гвенол, а Луллий повторил по-латыни: "Nos litteris crederet sacramento scientiae, sed memoria", заметив возмущение Волков и Рысей.

— А если ваша память исказит их? — неполиткорректно (что было вызвано уже накопившейся напряжённостью в отношениях друидов и Единобожников) спросил Павел Канулей.

— Мы переложили эти поучения в стихи, и теперь сага Э-Гвеннека будет века передаваться из уст в уста посвящённых.

— Сначала ваши люди выбрали из проповедей и молитв лишь понравившееся, и неизбежно исказили при переводе на свой язык, а затем вы вдобавок переложили всё в стихи, приукрасили. Какое же это имеет отношение даже не к Богу Единому, мысли Которого человек всё равно не может передать полностью правильно на своём бедном языке, а хотя бы к словам посла Его?

Гвенол остановил взглядом своих охранников, готовившихся вступить в схватку с дерзким, и остальных друидов, готовившихся его проклясть, несмотря на то, что произнесение проклятия было деянием, караемым друидскими богами.

— Мы ещё сможем выяснить, кто из нас и насколько прав, поскольку, как ты заметил, ни один человек не может быть полностью прав и даже полностью передать откровение своего божества, — с нескрываемой угрозой в голосе припечатал Гвенол.

Евгений подтвердил, столь же жёстко глядя на друидов:

— Придёт час, и мы это выясним.

Как только этот эпизод закончился, Евгений осознал, что допустил громадную ошибку: сожжение табличек было актом почёта и признания. Он не только не разъяснил это своим людям, а, наоборот, представил как враждебный акт (во всяком случае, так большинство из них поняло). Но, поразмыслив, он ощутил ещё одно: виниться в этой ошибке сейчас — совершать вторую, намного более грубую. Если Судьба всё-таки выведет людей на узенькую тропку спасения рода человеческого, а не отдельных душ, она выведет Евгения туда, где признание ошибки станет уместным и, мало того, важнейшим шагом.

После этой стычки отношения охладились ещё больше, и дискуссии приобрели характер ледяного обмена позициями. А в Риме дела на переговорах тоже были застопорены неожиданной удачей Рима.

Вольски не стремились к новым завоеваниям у Рима, поскольку обустраивали всё возвращённое в результате Кориолановой войны. Но их традиционные союзники эквы, раздражённые присоединением герников к римской мини-державе, потребовали совместной войны против герников, а также Рима и латинов, если они поддержат союзников. Вольски согласились, и Аттий Туллий привёл войско в землю эквов. Он хотел командовать сам, но эквы воспротивились даже совместному командованию, выдвинув своего полководца. И в результате союзники, вместо того, чтобы бить римлян и их друзей, передрались между собою. В нелепой, и от этого ещё более кровавой, битве обе стороны ослабили друг друга. Взбешённый Аттий начал переговоры о союзе с римлянами. В кратчайшие сроки равноправный союз был заключён. Более того, было оговорено, что, если война начинается на земле вольсков, командует объединённым войском вольский полководец. Если же на других землях — римлянин. Однако половина вольсков союз не признала и отделилась от Аттия Туллия. С тех пор вольски делились на volsci socii и volsci feri (дикие вольски).

Тем самым Республика вернула с лихвой (правда, в другом статусе) потерянные в кориолановой войне земли. Бескровная победа вскружила головы консулам и Сенату, и они чуть не сорвали переговоры с друидами, требуя главенства в союзе. Пришлось Фламину и Аппию напомнить, что "Romani non ascendit in fortuna, ne desperit si infelicis" (римляне не заносятся при удаче и не падают духом при неудаче). После этого переговоры с друидами возобновились и, кажется, приближались к удачному завершению.

Борьба вокруг аграрного закона всё продолжалась, её прервала лишь краткая успешная войнушка с дикими вольсками и союзными им эквами, в которой вольски-союзники не участвовали, заранее оговорив это с консулами. Войско врага было рассеяно, и армия сразу же повернула домой.

Когда Волки и Рыси (которые все перешли к вольскам-союзникам) вернулись на Склон, Гвенол попросил Фламина собрать всех своих людей и выступил перед ними.

"Мы долго пытались решить, какая из двух религий правильна, или же обе они равноправны и дружественны, или равноправны и враждебны. Но слова и ум оказались бессильны. Пусть теперь Небо и Судьба подскажут, что же верно. Пусть наш Ллер и ваш Павел обговорят условия Божьего суда, битвы, которая всё решит".

Единобожники согласились.

— 41. "Горации против Куриациев"

Очень тяжело проходили переговоры о поединке. Вначале Ллер потребовал, чтобы противники всех шести охранников были определены жребием среди всех Волков и Рысей, кроме Фламина и его преемников. Но это означало, что против бойцов высшего класса могут оказаться только что вошедшие в сообщество новички. Павел настоял, что жребий будет бросаться среди тех, кто не ниже второй степени посвящения, и заодно потребовал уменьшения количества бойцов до трёх с каждой стороны. Он обосновал это тем, что в случае победы римлян друиды останутся без охраны. Ллер явно не допускал даже в мыслях возможности проигрыша, но, после консультаций с Гвенолом, согласился. Легко было согласовано, что бой будет вестись без оружия и доспехов, до смерти или сдачи. Арену для него было решено расчистить вблизи Города, поскольку многие, в том числе консулы, желали присутствовать. Было оговорено, что вышедший за пределы арены должен быть казнён за трусость. Но Медония, разрывавшаяся между своими жрецами и Богом Единым, намекнула, что кельты, стремясь к победе любой ценой, спрячут оружие и защитные пластины под одеждой. Павел потребовал сражаться нагими. Ллер раздражённо попросил объяснения, Павел недипломатично отрезал, что для Волков и Рысей главное — честь, а для кельтов главное — победа их веры, и что он подозревает кельтов в намерении спрятать оружие и доспехи под одеждой. Тогда Ллер, рыча от злобы, потребовал, чтобы бойцы сбрили или удалили огнём все волосы, и чтобы перед боем каждому из них Фламин и Гвенол заглянули бы в рот и зад: "И там можно оружие или амулет припрятать". Павел принял это унизительное условие.

Наконец, переговоры кончились, площадка была расчищена, царь Аппий и Гвенол совместно определили счастливый день для поединка, и после восхода солнца к импровизированной арене начали стекаться зрители не только из Рима. Пришли и этруски (больше всего вейян), и союзники, и самниты. Приплыла даже пара кораблей из греческих колоний.

Около арены установили три алтаря: друидов, Неведомого Бога и Марса. На них должны были помолиться главные священники религий, чтобы обеспечить святость Божьего суда для всех. К Евгению вечером перед поединком пришли несколько этрусков (этруски очень недружелюбно относились к кельтам и друидам) и вручили ему благовония.

— Мы знаем, что друиды опоят своих бойцов дурью, которая сделает их нечувствительными к боли и прибавит силы с яростью. Это благовоние для обычных людей — просто запах, а для одурманенных — отрезвление. Вреда оно им не причиняет, но вред, нанесённый дурью, остаётся и, наоборот, лишит их сил. Так что ты лишь восстановишь честность суда Божьего.

Евгений поблагодарил загадочных пришельцев и решил применить снадобье, лишь если сам убедится в жульничестве противников.

Именно так и произошло: остекленевшие глаза и странный запах неопровержимо свидетельствовали о "допинге". Фламин велел своим людям перенести алтарь Неведомого Бога на подветренную часть границы арены. Аппий, почувствовав, что это неспроста, тоже перенёс алтарь Марса. Квинт поделился с ним "благовонием". Гвенол потребовал объяснений.

— Я боюсь вражды между духами, привлечёнными вашим алтарём и нашими. Это принесло бы массу несчастий всем, — дипломатично и непреклонно ответил Евгений. — Поэтому лучше, если алтари будут стоять подальше друг от друга.

Принюхавшись к запаху, Ллер велел своим бойцам держаться подальше от враждебных алтарей. Но одурманенные уже ничего не слышали и ждали лишь сигнала ринуться в бой.

"Вновь Горации против Куриациев" — сыронизировал внутри себя Евгений. — "Только на сей раз без мечей и доспехов, но бой, пожалуй, даже важнее". Он велел своим людям пленных не брать и самим не сдаваться: "Помните, пленников друиды принесут в жертву! А плен для их бойцов намного хуже смерти".

Павел неожиданно вставил в молитву перед боем свой новый гимн:

К священным местам отправляться — излишнее рвенье,

И в рощах друидов бесплодно пустое моленье.

Лишь тот обретёт испытаний земных одоленье,

Кто понял Всевышнего Путь и Его повеленья.

Пустое занятие — мантры бубнить тихогласно,

И слушать священные книги — поверьте, напрасно.

Путь свой одолеет лишь тот, чья душа вся согласна

С Единым, — о нём помышляет вседневно, всечасно.

Напрасно и бегство от мира, обитель лесная,

Напрасно глазенье на небо, еда не мясная,

Земной Путь пройдёт только тот, кто взывает

К Всемудрому, знакам прилежно внимая.

(по мотивам стихотворения Аппара)

Услышав это, Гвенол дико сверкнул глазами, а затем понурился. Видно было, что он впервые усомнился в исходе Божьего Суда. И Бог впервые был почти открыто назван Единым.

Бой не был красивым рыцарским поединком. От бешено рвущихся галлов римляне отскочили в разные стороны, набрав полные ладони пыли и бросив им в лицо. Один из бойцов оказался полностью ослеплён, а двое других частично потеряли ориентировку. Они не попали в дым "благовоний этрусков", но трое римлян атаковали их вместе одного за другим и прикончили. Тем не менее Рысь Онниак потерял глаз, у Волка Постумия оказалась сломана левая рука, которой он отбил удар, а у Волка Опитера, как потом оказалось, два ребра. Даже без дури игнорируя боль и раны, римляне отчаянно кинулись на последнего, который наконец-то протёр глаза, но заодно попал в дым благовоний. Он уже защищался не очень уверенно, и быстро был побеждён.

Такой исход боя показал, что друидские воины — бойцы первоклассные. Неизвестно, как всё повернулось бы, если бы их руководители не стремились к победе любой ценой, а пошли бы на поединок по правилам чести и благородства, неожиданно для себя понял Евгений. Тогда шансы, видимо, были бы равными, и победить без потерь не удалось бы ни одной стороне.