Мейс наклонил голову набок, и Ник приставил инъекционный спрей к его сонной артерии. Мастер-дже-дай невидящим взором смотрел в ночь: он даже не почувствовал быстрый укол инъекции.
Он следил за своим световым мечом.
— Он не успокаивается, — произнес Мейс.
— Кто? Что?
— Вэстор. Он двигается. Кругами. Словно ранкор на привязи в пустыне.
— Тебя это удивляет?
— В общем, не особо. Он, вероятно, чувствует, что, хотя бой и был настоящим, мое признание поражения было фальшивым. И он не уверен в том, что ему следует по этому поводу предпринять.
Ник вернул инъекционный спрей на место.
— Если, конечно, ты не предпочитаешь проводить свое свободное время со мной и медпаком, я бы советовал тебе не заступать ему дорогу, — он поправил бактапластырь на ране от укуса. — Ты просто не поверишь, сколько же я здесь нашел различных видов смертельных бактерий. Я даже думать не хочу о том, что Кар ел незадолго до драки с тобой.
— То, что он ел, заботит меня гораздо меньше, — сказал Мейс, — чем то, что сейчас поедает его.
— Угадать несложно, — Ник кивнул в сторону палатки Депы. — Как она?
Мейс пожал плечами.
— Ты сам видел.
— Нет, я имею в виду всю эту фигню, связанную с темной стороной. То, о чем мы говорили с тобой перед тем, как я оставил тебя в аванпосте.
— Я… не могу точно сказать, — привычная хмурость Мейса лишь усилилась. — Мне бы хотелось сказать, что с ней все в порядке. Но то, что мне бы хотелось, имеет мало общего с тем, что есть. Она кажется… нестабильной.
— Ну ты знаешь, несколько месяцев посреди военных действий могут сотворить подобное с кем угодно.
— Вот этого я и боюсь.
Из личных дневников Мейса Винцу
Не зною, который сейчас час. За полночь, наверное. Еще несколько часов до рассвета. Точнее сказать не могу — часы в карманном компьютере постигла та же участь, что и скрытый передатчик.
В течение ночи есть время, когда даже светящиеся лозы приглушают свой свет, ночные хищники успокаиваются и сон начинает казаться единственным разумным занятием.
Но я не сплю даже несмотря на то, что так мало спал за прошедшие три дня.
Меня разбудил крик Депы.
Этот вопль невероятной муки выдернул меня из моих собственных кошмаров". Этот крик был рожден не страхом, но страданием столь мощным, что иного выражения ему просто не нашлось.
Крик разбудил и ее саму, и первой ее мыслью стало выглянуть из палатки и утомленно сообщить всем, что это был лишь сон. Эта мысль, кажется, всегда приходит к ней самой первой: успокоить корунаев и меня. И это меня в определенной мере радует.
За сегодняшнюю ночь это был уже третий ее крик.
А я, раненый и спящий на непривычной корунайской скатке прямо на голой земле, почему-то выспался так, как мне еще не удавалось на этой планете.
Крики Депы милосердны.
Потому что я от кошмаров не просыпаюсь.
Мои кошмары засасывают, погружают в слепящий хаос беспокойства и боли. Они несут в себе гораздо больше, чем простые сны о ранах, или страданиях, или разнообразных жестоких травмах, расчленении и смерти, уготовленных для нас джунглями.
В моих снах на этой планете я вижу разрушение Ордена. Гибель Республики. Я вижу Храм в руинах, уничтоженный Сенат и Корускант, сотрясаемый орбитальными бомбардировками с огромных кораблей невероятного дизайна. Я вижу, как Корускант, источник галактической культуры, превращается в джунгли гораздо более враждебные и чуждые, чем джунгли Харуун-Кэла.
Я вижу конец цивилизации.
Крики Депы возвращают меня обратно к джунглям и к ночи.
Неделю назад я даже не мог представить себе, что пробуждение в джунглях станет для меня избавлением.
Из личных дневников Мейсо Винду
Завтра мы уедем отсюда.
Весь день я повторяю это про себя, восседая, скрестив. ноги, на панцире анккокса, беседуя с Депой. Правильнее было бы сказать: «слушая Депу» — меня она, кажется, слышит только тогда, когда ее это устраивает. В течение дня я слезал с панциря только для того, чтобы размять ноги или облегчиться… И иногда, когда я возвращался на место, оно тихо, размыто бормотала, как всегда в наших беседах, словно наш разговор происходил у нее в голове, а мое присутствие или отсутствие не имело значения.
Когда ТВК прилетали и поливали все вокруг огнем или просто палили по джунглям, партизаны, которым повезло находиться рядом с анккоксом, частенько использовали его в качестве укрытия, но Депо никогда не пряталась, как и я. Она не сходила с шезлонга в хауде, а я опирался спиной на отполированные перила, и ее мягкий голос тек через плечо.
Сегодня мы прошли немало километров. Уровень земли повышается. Джунгли постепенно истончаются, и мы теперь можем передвигаться значительно быстрее. Не зря корунаи исчисляют расстояние не в километрах, а в днях пути.
Но истончающиеся джунгли не только дают нам возможность двигаться быстрее, но и открывают нас взору ТВК, которые теперь, кажется, патрулируют по четкой поисковой схеме.
Мне много чего есть сказать о прошедшем дне, но мне тяжело начать. Я могу думать лишь о завтрашнем дне, о встрече с Ником, о том, как я наконец вызову «Хэллик», чтобы он забрал нас.
Я жажду этого.
Я внезапно осознал, что неновижу это место.
Не слишком-то по-джедайски, но не могу это отрицать. Я ненавижу эту влажность, жару, пот, что постоянно стекает по моим бровям и щекам, капая с подбородка. Я ненавижу тупую жвачную смиренность траводовов и дикие рыки аккпсов. Я ненавижу хватолозы и медные лозы, деревья портаака и заросли тисе ел я.
Я ненавижу тьму под деревьями.
Я ненавижу войну.
Я ненавижу то, что она сделала с этими людьми. С Депой.
Я ненавижу то, что она делает со мной.
На «Хэллике» будет прохладно. Там будет чисто. В еде не будет привкуса гнили или яиц насекомых.
Я уже знаю, что сделаю, как только поднимусь на борт корабля. Даже до того, как я отправлюсь на мостик, чтобы поприветствовать капитана.
Я приму душ.
Последний раз я был чистым на шаттле, на орбите. Теперь я даже не знаю, смогу ли я когда-нибудь очиститься.
Я помню, как, когда я выходил из шаттла в космопорту Пилек-Боу, я посмотрел на белый пик Дедушкиного уступа и подумал о том, что слишком много времени провел на Корус-канте.
Каким же я был дураком.
Как Депа и говорила: слепым, глупым, высокомерным дураком.
Я боялся узнать, насколько все плохо здесь, но даже худший из моих страхов оказался далек от правды.
Я не могу…
Я чувствую, как приближается мой световой меч. Я продолжу потом.
Из личных дневников Мейса Винду
Кар якобы пришел к палатке Депы, чтобы обсудить завтрашний переход прежде, чем она отойдет ко сиу. Я подозреваю, что истинной целью его было увидеть, как себя чувствую я.
Надеюсь, он удовлетворен тем, что обнаружил.
Этим утром я спросил у Депы, почему она не уехала, когда сепаратисты отступили к Джеварно и Опари. Почему она так явно хотела остаться даже сейчас, если бы я не заставил ее сотрудничать.
— Война здесь не окончена. Разве джедай может просто уйти? — ее приглушенный голос лился сквозь занавески. Она не пригласила меня внутрь этим утром, и я не спрашивал, почему.
Боюсь, она в таком состоянии, что никто из нас двоих не хотел бы, чтобы я ее сейчас видел.
— Сражаться после того, как битва окончена, — не для джедая, — сказал я ей. — Но для тьмы.
— Война не имеет отношения к свету или тьме. Лишь к победе. Или смерти.
— Но ты уже здесь победила, — я подумал о ее словах в том странном сне наяву. Ее словах или словах Силы, я не знал.
— Я — возможно. Но оглянись: ты видишь перед собой армию победителей? Или отверженных людей в тряпье, тратящих последние силы на то, чтобы не стать обычными висельниками?
Я испытываю к ним огромное сочувствие: к их страданиям и их отчаянному сопротивлению. Я никогда не забываю полностью о том, что лишь удача, желание антропологов-джедаев и выбор неких старейшин гхоша Винду отделяет их судьбу от. моей.
Очень легко на месте Кара Вэстора мог бы оказаться я.
Но я не сказал ничего из этого Депе: моя цель здесь никак связана с размышлениями над водоворотами в бесконечной реке Силы.
— Я понимаю их войну, — сказал я ей. — Я прекрасно понимаю, почему они сражаются. Мой вопрос заключен в следующем: почему до сих пор сражаешься ты?
— Разве ты не чувствуешь?
И когда она это сказала, я почувствовал: безжалостная пульсация страха и ненависти в Силе, та же, что я чувствовал в Нике, Шрам, Беше и Лише, в Каре, но многажды увеличенная, словно джунгли стали резонирующей комнатой размером с планету. Корунаев заставляла продолжать сражаться ненависть, казалось, что целый народ мечтал лишь об одном: чтобы у балаваев был единый череп, который бы смогла размозжить корунайская булава.
Оно сказала:
— Да, наша битва выиграна. Их — продолжается. Она не закончится до тех пор, пока хотя бы один из них жив. Балован не перестанут приходить. Мы использовали этих людей в собственных нуждах и получили то, чего хотели. А теперь я должна их бросить? Оставить на растерзание геноцидом, потому что они нам более не нужны? Это мне приказывает Совет?
— Ты предпочитаешь остаться и сражаться в чужой войне? Ее голос наполнился жаром:
— Они нуждаются во мне, Мейс. Я их единственная надежда.
Но жар моментально исчез, и голос ее вновь встал измученным бормотанием.
— Я совершала… разные вещи. Спорные вещи. Я знаю. Но я видела такое… Мейс, ты не можешь даже представить себе то, что я видела. Ужасное, как оно есть. Ужасное, как я сама… Посмотри в Силе. Ты сможешь почувствовать, насколько хуже могло бы все быть. Насколько хуже все будет.
С этим я спорить не мог,
— Оглянись, — голос ее наполнился печалью. — Подумай о всем том, что видел. Это маленькая война, Мейс. Небольшая серия ничего не значащих провокаций с обеих сторон. До того как Республика и Конфедерация вмешались, это было фактически спортивным состязанием. Но смотри, что теперь стало с людьми. Представь, что война сделает с теми/кто никогда не знал ее. Представь пехотные бои на полях Алдераана. ТОКО, бьющие по космоскребам Корусканта. Представь, чем станет Галактика, если Войны клонов примут серьезный оборот.
Я сказал ей, что они уже серьезные, но она лишь рассмеялась:
— Серьезного ты еще не видел.
И я ответил, что, может, и не видел, но смотрел на него.
А сейчас я думаю о клонах-солдатах на «Хэллике», о том, что их безусловная смелость без вопросов и дисциплина под огнем отличаются от этих оборванных убийц настолько, насколько это вообще возможно для представителей одной расы… И я вспоминаю о том, что Великая армия Республики насчитывает 1,2 миллиона клоновсолдат. Как раз достаточно для того, чтобы разместить по одному солдату — одному-единственному человеку — на каждой планете Республики и оставить незанятым запас буквально в несколько тысяч.
Если Войны клонов разовьются так, кок их, видимо, видит Дела, в них станут сражаться не клоны, джедаи и боевые дро-иды, но обычные люди. Обычные люди, которые встанут лицом к лицу с жестоким выбором: умереть или стать подобными этим корунаям. Обычные люди, которым придется навсегда покинуть Галактику Мира.
Я могу лишь надеяться на то, что война переносится легче теми, кто не восприимчив к Силе.
Но подозреваю, что но самом деле все как раз наоборот.
Были и часы, когда мы не говорили. Я сидел, убаюканный мерным покачиванием анккокса и неизменным потоком деревьев, лоз и цветов, рядом с хаудой, пока Депо дремала в полуденной жаре, и, вслушиваясь в ее сонные бормотания, каждый раз испытывал шок от внезапного крика или болезненного стона, что головные боли срывали с ее губ.
Кажется, у нее прерывистая лихорадка. Иногда ее речь превращается в разрозненный бред воображаемых бесед, которые скачут с темы на тему с галлюцинационной непосле-довательностью. Иногда ее речи наполняются странной проникновенностью, словно она предсказывает будущее, у которого не было прошлого, Я как-то попытался записать хотя бы часть на карманный компьютер, но каким-то образом ее голос избежал записи.
Словно ее речи были моими собственными галлюцинациями.
А если и так…
Имеет ли это значение?
Даже ложь Силы бопее правдива, чем реальность, доступная нашему пониманию.
Из личных дневников Мейса Винду
Большую часть дня мы говорим о Каре Вэсторе. Депо избавила меня от необходимости выслушивать наименее аппетитные подробности, но даже того, что она мне сказало, уже достаточно.
Более чем достаточно.
Например: он называет меня дошоло не ради красного словца. Если то, что Депо сказала мне, — правда, то мы с Ка-ром Вэстором — последние из Винду.
За прошедшие тридцать лет гхош, в котором я родился и в котором жил несколько месяцев в подростковом возрасте, когда вернулся, чтобы выучить некоторые навыки корунайско-го управления Силой, был полностью уничтожен. Не в какой-то великой бойне или крайне важном героическом подвиге, но в простой, брутальной математике истощения: мой гхош стал еще одной статической жертвой в бурлящей партизанской войне против врага более многочисленного, лучше вооруженного и столь же безжалостного.
Депо сообщила мне это неуверенно, как ужасные новости, которые надо рассказывать очень тактично. И, возможно, она' была права. Не могу сказать. Кажется, она считает, что это должно бы много для меня значить. И возможно, действительно должно.
Но я значительно больше джедай, чем корун.
Когда я думою о том, что мои дошалаи мертвы и уничтожены, наследие и традиции Винду потонули в крови и тьме, я чувствую лишь абстрактную грусть.
Любая история о бессмысленном страдании и потерях приносит мне грусть.
Я бы изменил их все, если бы мог. Не только свою.
Наверняка изменил бы вэсторовскую.
Похоже, в молодости Кар Вэстор был достаточно обычным: немного в большем контакте с пилекотаном, чем остальные, но не выделяющийся чем-либо еще. Изменила его Летняя война. Изменила так же, как и многое другое на этой планете.
Когда ему было четырнадцать, исследователи джунглей на его глазах жестоко убили всю его семью: одна из обычных для этой войны жестокостей.
Не знаю, как ему удалось сбежать: истории, что Депо слышала от разных корунаев, противоречивы. Сам же Кар, похоже, не собирается это обсуждать.
Что мы зноем, так это то, что после смерти родителей он остался в джунглях один: без оружия, без траводава, без ак-ков и людей, без еды и каких бы то ни было припасов. И что он прожил в джунглях, один, более стандартного года.
Вот, что он имел в виду, когда говорил, что пережил тэн пил'трокэл.
И этот термин несет в себе иронию, которую я начал осознавать лишь сейчас.
Тэн пил'трокэл — это наказание, выработанное корунай-ской культурой для тех, кто заслуживает смерти. Зная, что человеческий суд может оказаться ошибочным, корунаи оставляют окончательное определение приговора самим джунглям. Они считают это милосердием.
