Драконьи грезы радужного цвета

— Может быть, как человек? — Шельм пытался, но не смог сдержать улыбки. Поднял руку и зарылся пальцами в жесткие волосы лекаря.

— Может быть.

— А как там малыши?

— Спят. Но скоро проснуться и их нужно будет кормить.

— Чем?

— Лучше бы не только мясом, но и молоком, и фруктами.

— Но где мы их найдем в горах? — снова заволновался Шельм, растерянно расчесывая волосы лекаря растопыренными пальцами. Тот улыбнулся, защекотав чувствительную кожу на шее парня.

— Нигде. Но наша миссия выполнена, мы возвращаемся в Столицу.

— Но до нее...

— Через портал.

— Что? — Шут убрал руку из его волос и обернулся. — Опять с помощью Шелеста?

— Нет. Кровавый арбогаст здесь не поможет. Слишком много нас всех вместе взятых.

— Арбогаст? — с каким-то священным ужасом в глазах прошептал Шельм.

— Так, — протянул лекарь, хмуря брови. — Неужели, в этой твоей книжке про тех, кто людьми не является, и про них упоминалось?

— Не в ней, — непослушными губами прошептал Шельм. — Они же не превращаются в людей.

— Не превращаются. Но все это время ты не только вместе со мной на нем катался, но и купал его, и оседлывал. Так чего же ты теперь испугался?

— Они переправляют за грань души тех, кто не принадлежит этому миру, значит, когда-нибудь и я...

— Почему?

— Но, масочники же...

— Знаешь, ты порой бываешь очень сообразительным, — заправив за аккуратное ушко голубую прядку, произнес лекарь с улыбкой, — но иногда просто невозможно тормозишь с выводами.

— О чем ты? — глаза шута изумленно распахнулись.

— Даже Гиня сообразил, что раз мир позволил родиться Вольто, то, значит, принял вас. Поэтому наш красноволосый и отправился на поиски своего дракона, и Муравьеда на это дело подбил. Ну, а теперь, когда ты нашел способ оживлять драконов, это уже неоспоримый факт. Так что, после смерти встреча с Кровавым арбогастом тебе точно не грозит. Скажешь что-нибудь?

— Угу, — отвернувшись от него и пряча под ресницами радостный блеск глаз, буркнул шут. — Так, когда мы возвращаемся?

— Как только ты восстановишь силы и проснешься.

— Знаешь, не думал, что такое может быть, но, кажется, уже восстановил. Ты что-то сделал?

— Да. Поделился.

— Ясно.

— Так просыпаемся?

— Подожди. У меня еще вопрос.

— Ну?

— Этот луг, он...

— То, что осталось от двух рядом стоящих курганов.

— Почему только двух?

— Потому что третий вон там, слева, чуть подальше. А четвертый вообще далеко отсюда.

— И как же ты их так быстро заметил? — искренне изумился Шельм.

— Как, как, — недовольно проворчал лекарь. — Потому что как раз на одном из них и лежал, когда он неожиданно начал испаряться прямо подо мной, став прозрачным, и внизу я увидел пробуждающегося малыша.

— А как ты понял, что это я виноват?

— Легко. У тебя тогда сердце начало останавливаться и параллельно с оживлением детей я почувствовал, что умираешь ты.

— Да, не умирал я!

— Правда? — Ставрас спросил это таким тоном, что Шельм запнулся.

— Кажется, не умирал.

— Давай договоримся, что впредь, даже если тебе будет что-то там казаться, ты будешь спрашивать у меня. Вот почему ты не сказал, что собираешься экспериментировать с мертвыми яйцами?

— Думал, ты будешь против. Да и вообще... — запальчиво бросил шут, но лекарь приложил палец к его губам.

— Я понял, — серьезно глядя ему в глаза, произнес он. — Но впредь имей в виду, что еще одна подобная выходка и я прорву эту твою мембрану и буду не только ощущать тебя постоянно, но и мысли слышать тоже. Ты этого хочешь?

— Ты меня шантажируешь? — глаза Шельму сузились, а губы превратились в одну плотно сжатую линию.

— Нет. Ставлю перед фактом, — отрезал Ставрас.

И прежде, чем Шельм успел высказаться на этот счет, Вересковая Пустошь исчезла и шут, открыв глаза, обнаружил, что лежит на коленях лекаря, а перед ним танцует в небольшом углублении пламя костра, возле которого на свернутом в несколько раз большом одеяле (не иначе из запасов все того же Ставраса) мирно посапывают четыре малыша-дракончика. Маленькие, трогательные и просто невероятно красивые, по мнению Шельма. Их спутники тоже еще спали, устроившись кто где. Веровек мирно похрапывал, а Гиня и Мур как всегда жались во сне друг к другу. Над верхушками сосен и лиственных деревьев в серой дымке красной канвой загорался рассвет.

— Мне будет очень больно, если ты умрешь, — неожиданно раздался откуда-то сверху тихий голос, похожий в этот момент на шепот ветра, которого этим утром в горах и вовсе не было. — Я просто хочу, чтобы ты помнил об этом.

Шельм вздохнул. Сердце неприятно сжалось, наполнив душу одновременно и радостью, и грустью.

— Я все равно не смогу жить так же долго, как и ты.

— Я знаю, — в голосе Ставраса Шельму послышалась печаль, от которой совсем неожиданно намокли ресницы.

— Но я постараюсь... — начиная говорить, Шельм и сам не знал, что хочет сказать, но все равно проговорил, повторившись: — Постараюсь не огорчать тебя.

— Постарайся, — отозвался лекарь. Он хотел добавить еще что-то, но в этот момент проснулся один из дракончиков, черный и самый крупный, и тихо заскулил, отчего Гиня буквально подорвался из-под одеяла. Ставрас улыбнулся, приподнимая Шельма за плечи. — Пора спешить.

— Что с ним? — испуганно вопросил Гиацинт, прижимая к себе малыша, но смотря при этом на лекаря.

— Проголодался, — поспешил успокоить его Ставрас, вставая на ноги.

За черным начали пробуждаться и остальные малыши, а с ними и те, кто был на них запечатлен. Сборы много времени не заняли, так что, как только солнце полностью поднялось из-за горизонта, Драконий Лекарь уже открывал большой, широкий портал, чтобы они все вместе с лошадями, которых вел Шельм верхом на Шелесте, и драконами, их несли на руках остальные, могли пройти через него и оказаться в Радужном Дворце, резиденции Его Величества Палтуса Третьего. И встреча была радостной, несмотря ни на что.

Первым делом было решено устроить бал. Причем, никакие отговорки Веровека, который полностью поддержал идею Шельма насчет Драконария и желал, как и лекарь с шутом, поскорей приступить к его обустройству; ни увещевания Ставраса, не смогли повлиять на решение Палтуса, в некоторых своих самодурствах умудряющегося быть до отвращения упертым. Он сказал бал, значит бал. Все дела потом.

Конечно, можно было бы попробовать заручиться поддержкой королевы. Но та, после того, как сыночек в ответ на её душевный порыв (надрывное сюсюкание, как с малым дитятком, и заламывание рук служанкам, за то, что посмели кокетливо стрельнуть глазками в сторону королевича, дивно похорошевшего в виду вынужденного похудения), довольно сурово отчитал её, объявив, что уже взрослый. Вон, даже драконами обзавелся и не одним, а сразу двумя, да и что с девицами делать на сеновале уже сведущ, расстроенная матушка убежала жалиться мужу на "коварных растлителей их кровной дитятки".

Поэтому она уж точно не стала бы им помогать переубеждать Палтуса относительно бала. Поэтому всем пришлось смириться. Самое интересное, что даже к Муравьеду и Гиацинту не возникло вопросов. Ну, привел Драконий лекарь с собой каких-то странных личностей, но он же их и забрал из дворца, поселив в своей аптеке, вот пусть и несет ответственность. Спрашивать у Ригулти, кто такие есть и зачем они ему понадобились, не осмелился даже начальник королевской гвардии, к слову сказать, бывший одним из тех самых трех учеников деда Михея, что постоянно жили во дворце.

Так что, разместившись с относительным комфортом, все спешно принялись готовиться к балу, который был назначен уже через два дня после их возвращения в родные пенаты. Срок на самом деле просто пустячный, так как, со всеми этими заботами о новорожденных драконах, которых лекарь курировал лично, да и шут от него не отставал, два дня пролетели не просто незаметно, а как единый, слитный миг.

Веровек отыскал Шельма возле одной из колонн, откуда хитрый шут наблюдал за съехавшимися на королевский бал гостями, подмечая все, что не только можно было подметить, но даже то, что вроде бы и нельзя.

— Ну что, ты поговорил с ним? — вопросил Веровек, застывая у него за спиной карающим духом.

— Не успел, — отмахнулся даже не обернувшийся шут.

Как раз в этот момент распорядитель бала объявил очередное прибывшее на бал высокородное семейство и Шельм чуть ли шею всю не вывернул, пытаясь рассмотреть двух барышень, полноватой наружности, которые, как ему лично сорока на хвосте принесла, очень недвусмысленно интересовались неженатым Драконьим Лекарем. Их матушка маркиза разве что не землю носом рыла, чтобы хоть дну дочурку, но пристроить под теплый бок Ригулти, не имевшего высокого дворянского титула, но всегда бывшего на особом счету у королевской семьи, о чем всем было широко известно.

— Шельм! — полушепотом воскликнул Веровек, и шуту со вздохом пришлось оторваться от лицезрения потенциальных соперниц, каковыми он этих барышень, однозначно, не считал.

— Ну, что тебе? Ты сам-то с отцом переговорил?

— Он и слушать не хочет о делах. Сказал, теперь все насущные вопросы после бала решать будем. Он вообще, какой-то не в меру счастливый.

— Скорее гордый. Ну, еще бы, сыночек не просто с драконом вернулся, а с двумя, — фыркнул шут, а королевич смутился и отвел глаза. — Ладно, — отмахнулся Шельм, снова выглянул из-за колонны, убедился, что интересующее его семейство с двумя девицами на выданье из поля зрения исчезло, и снова повернулся к погрустневшему Веровеку. — Зато я успел перекинуться парой слов с Гиней. Он, кстати, тоже ждет не дождется, когда наш Радужный приятель даст имена малышам.

— А лекарь что?

— А лекарь слишком занят, чтобы давать имена раньше какого-то там специально отведенного срока, пусть даже и по блату.

— И чем же он тогда вообще занимается?

— Как чем? Драконов вдохновляет.

— На что?

— На Драконарий.

— Зачем? — растерянно захлопал глазами Веровек.

— А ты предлагаешь, чтобы люди на своем горбу все эти груды камня в столицу перетаскивали? — отозвался Шельм насмешливо. — К тому же, сам посуди, кроме неоспоримых плюсов создание Драконария имеет и свои очевидные минусы.

— Например?

— Например, драконы-родители могут так совсем облениться и вообще перестанут выхаживать яйца и малышей.

— Да уж, я об этом как-то не подумал, — запустив пальцы в волосы на затылке, пробормотал растерявшийся Веровек.

— К тому же, — продолжил шут, — и для людей вся эта ситуация тоже имеет двойное дно. Ведь вседоступность драконов может повлечь за собой легкомысленное отношение к ним, а с ними так просто нельзя, они же не игрушки, понимаешь?

— Угу, — пробурчал озадаченный королевич, отвернулся к окну, помолчал, а потом заговорил вновь. — Знаешь, я все спросить хотел.

— Да?

— Насчет ваших с Гиней масок.

— А что с ними? — тут же насторожился Шельм. Ему до сих пор становилось немного не по себе, когда Век, от которого, впрочем, как и не только от него, он уже привык скрывать свою истинную сущность, так просто и легко заговаривал с ним о ней.

— Когда он тебе эту вашу Клятву Маски давал, твоя белая, ну та, что Вольто, неожиданно стала такой же, как его Коломбина, только не с красными перьями и рубинами, а с белыми и, кажется, алмазами и жемчугом, а потом, когда вы руки разняли, исчезла вместе с двумя другими.

— И?

— Это нормально?

— Да, конечно. Я сам догадывался, но мне потом еще и Гиня подтвердил, что Вольто может внешне стать любой маской, но всегда по сути своей остается Вольто. Поэтому её и называют Маской масок.

— Ясно, — кивнул Веровек. — Просто вы как-то даже внимания не обратили, когда они взяли и пропали со стола, а я все момент подобрать не мог, чтобы спросить.

— Ну, вот теперь спросил, и что же?

— Почему ты сбежал из дома?

— А вот это, дорогой брат Веровек, я даже Ставрасу не рассказывал. Ясно? — шут улыбался, вот только глаза его при этом не смеялись.

Век смутился, но все равно с сожалением вздохнул:

— Ясно. Просто... ты, когда ему расскажешь, может, потом и мне тоже, а?

— Может, и расскажу, — отстраненно пожал плечами шут и весело взглянул на него, заканчивая неприятную для него тему. — Кстати, ты чего это здесь делаешь, а?

— В смысле? — не понял королевич.

— Э, брат, какой же ты у меня все же пентюх, — протянул Шельм, шутя. Веровек возмущенно прыснул, но не обиделся, а шут обнял его за плечи и развернул к центру огромной залы, в которой собрались почетные гости королевского семейства. — Ты только посмотри, какие здесь все барышни нарядные. Неужели, ни одна не нравится, а? — полюбопытствовал Шельм, у которого как всегда только одно на уме и было, и скосил глаза на кровного брата, тот покраснел, чуть ли не до корней волос и смущенно засопел, как сонный ежик. Шельм не удержался и расхохотался в голос. — Эх, ты! — воскликнул он, подпихивая его к центру зала, где кружились в танце пары. — Не быть тебе сердцеедом, братец!

— Это еще почему? — оскорбился тот.

— Да, ты как барышню увидишь, сразу в кусты, и ни словечка связать не сможешь! — шпыняя его локтем в бок, продолжал подшучивать над королевичем шут.

— А, вот и нет!

— А, вот и да!

— Нет!

— Тогда иди и пригласи вон ту красотку в розовом платье! Что, сдулся, а?

— И ничего не сдулся... просто она, — замялся королевич, разглядывая выбранную шутом девушку. Та, действительно, была очень мила, со светло-пепельными кудряшками и элегантной шляпкой. Просто загляденье, а не девушка.

— Так иди и пригласи ее, — не унимался Шельм.

— А вот пойду и приглашу! — воскликнул королевич возмущенно.

— Иди-иди, — торжественно покивал Ландышфуки, хмыкнул, видя, что Век заколебался, и для пущей убедительности, со всей силы вытолкал его в сторону девушки.

Та увидела еле устоявшего на ногах королевича и очень мило зарделась. Век покраснел, но осознал, что отступать уже некуда, поэтому был вынужден шагнуть к ней еще ближе и, как и подобает галантному кавалеру, пригласить на танец.

Шельм еще успел увидеть, как королевич ввел свою спутницу в круг танцующих, а потом пошел по своим делам. В частности, ему не терпелось отыскать среди приглашенных Ставраса и как следует прижать его к стенке. А то за последние два дня им даже толком поговорить не удалось.

Лекарь нашелся подозрительно быстро. Причем Шельм даже толком поприветствовать его не успел, как оказался зажат между большой портьерой с изображением небезызвестного Радужного Дракона и стеной.

— Избавь меня от них, — жарко выдохнул Ставрас ему на ухо и вжал в стену собственным телом еще сильней.

— От кого? — с первого раза не понял Шельм, недоуменно выглядывая из-за его плеча.

— От этих двух! — воскликнул лекарь сдавленно, и тут до шута дошло.

Он расплылся в широченной улыбке и сладким тоном вопросил:

— А что мне за это будет?

— Только приятное, — все также не отстраняясь от него, пробормотал Ставрас и как-то подозрительно втянул воздух через нос, словно принюхиваясь к запаху его кожи. Шут непроизвольно поежился, но тем же тоном поинтересовался.