Скс Режим бога 1-я книга

— А куда это вы собрались?! — отвечает цитатой из моего анекдота Митрич, и сторожка вновь сотрясается от громового хохота!

Мы с трудом встаем из-за стола, и в этот момент звонит телефон.

Митрич, с еще влажными от смеха глазами, придушенно, но важно произносит в трубку:

— Двадцать четвертый пирс, дежурный Олищук у аппарата!

Оказывается, это звонит жена одного из "лодочников", и просит передать, чтобы муж перезвонил домой. Митрич отправляется за разыскиваемым мужем, получив с нас обещание его дождаться.

Когда за ним закрывается дверь, мы обговариваем предстоящие планы, и решаем заехать за Завадским, а от него попробовать прокатиться к Бивису.

Вернувшегося Митрича сопровождает типичный "бардовский романтик" — высокий, худой мужчина со светлой бородой на обветренном лице, и в свитере грубой вязки. Тот с удивлением обнаруживает в сторожке сразу двух мужчин выше его ростом, и белозубо улыбаясь, здоровается с солидными незнакомцами.

Сторож выходит проводить нас до машины, оставляя "барда" объясняться с женой:

— Главный конструктор на судоремонтном — военные корабли строит, а жену боится! — насмешливо ябедничает Митрич.

Мы понимающе улыбаемся, и начинаем прощаться...

...Минут через тридцать въезжаем в знакомый мне двор. Леха тоже хорошо помнит двор и подъезд Завадского, ведь сам отвозил его сюда на такси от Вериной квартиры. Воспоминание о Вере мгновенно откликается в груди острым разочарованием и досадой. Ладно...

Заехали в пустой парковочный карман, похлопали дверцами, и направились в подъезд.

Странная штука — жизнь... Вроде, взрослый человек... Почти пожилой... Ведь сам же все спланировал, и закончилось все хорошо... А ведь нет... Еще на подступах к подъезду мне неожиданно стало как-то не по себе, а тут еще и на лифте висело объявление "Ремонт".

"Братцы", весело ругнувшись, потопали слонами на шестой этаж — я же с трудом плелся за ними, еле переставляя ноги от навалившихся воспоминаний.

Короче, опозорился... Пока обрадованный нашему приходу Завадский знакомился с Димоном и тряс руки обоим "мамонтам" — было нормально. Когда же он перенес свое внимание на доковылявшего меня, то первым вопросом было, что у меня с лицом, и почему я такой бледный. Тут уже озаботились и "братья".

Сначала я попытался их уверить, что все нормально, и попросился в ванную, надеясь прийти в себя. Но когда меня там стало ни с того ни с сего рвать желчью, то закрытая задвижка осталась просто незамеченой Димоном, который открыл дверь на подозрительные звуки.

Ну, фиг знает... Какая-то нехарактерная для меня, "взрослого", чувствительность... Хотя, ведь чуть не убили меня в этой квартире...

Отмазка, что я мог отравиться карамельками Митрича, которые ели все трое, не прокатила. Пришлось признаться в накативших воспоминаниях. Дальше начался вообще театр... "Братцы" сочувственно сопели и бормотали что-то успокоительное, а Завадский так и вовсе чуть не задушил в объятьях, да еще и прослезился. Дурдом, короче...

Наконец, все устаканилось... Ну, в переносном смысле... Завадский предложил это сделать и в прямом — но оба морпеха были за рулем, и хотели еще покататься, а когда были озвучены планы поехать к Бивису — проверить готовность песен, то тут уже загорелся и сам Николай.

Мне мысль сменить обстановку тоже казалось весьма привлекательной, поэтому уже через десять минут мы весело катили в машине по солнечному летнему Ленинграду.

Теплый поток воздуха, врывавшийся в открытые окна, окончательно выдул из меня неожиданно накатившую дурь. Я с энтузиазмом рассказывал Завадскому о песнях, которые уже написаны с Бивисом, и о тех, которые еще в работе. Леха с Димоном тоже не скупясь делились своими искренне-восторженными впечатлениями от "моего творчества", и постепенно все они расслабились и перестали время от времени озабоченно на меня поглядывать...

Хоть мы и явились без предупреждения, Бивис встретил нас очень тепло! Ну, если честно, то только меня... Завадскому он вежливо улыбнулся, когда я представлял Николая. А увидев впервые обоих белобрысых "мамонтов" вместе — удивленно покачал головой. Но все его внимание было уделено исключительно мне.

Бивис буквально потащил меня к сцене, и уже через пару-тройку минут музыканты начинают исполнять доработанный вариант "Теплохода".

Что ж... Бивис не зря свой хлеб ест... И оркестром руководит не зря... Мелодия звучала куда как интереснее, чем в нашу первую попытку сыграть "с листа".

В процессе обмена мнениями — а точнее, моих дифирамбов таланту "дорогого Анатолия Самуиловича" — в репетиционном зале неожиданно появился новый персонаж.

— Здравствуй, Толик! — к нам, широко улыбаясь, подошёл приятный мужчина в хорошо сидящем костюме. Его густые черные волосы были аккуратно подстрижены и зачесаны на пробор. Белоснежная рубашка, темный галстук и импортный парфюм придавали "неизвестному персонажу" нездешний шик.

— Гриша, дорогой! Здравствуй... — с легким натягом, как мне показалось, изобразил радушие Бивис.

— Меня зовут Григорий Давыдович. — освободившись из некрепких объятий Бивиса, "персонаж" решил поздороваться уже со мной.

— Очень приятно... Виктор! — я наклоняю голову и изображаю улыбку.

Вежливо отхожу в сторонку, и мужчины минут пять о чем-то довольно оживленно общаются. Затем "Давыдович" опять обнимается с Бивисом, и уходит, не забывая с улыбкой кивнуть мне на прощание.

...Впятером мы сидим в небольшом кабинете маэстро, и пьем чай с какими-то маленькими, и удивительно вкусными печенюшками явно импортного происхождения.

Сенчиной сегодня нет — Бивис рассказывает, что она заканчивает запись "Маленькой страны" на Ленинградской студии грамзаписи, и скоро песня зазвучит сначала на ленинградском радио, а затем уже и во всесоюзном радио и телеэфире. Забавно...

— Запись для телевидения необходимо делать с детьми, и лучше, если они будут в костюмах всяких сказочных персонажей. — выдаю я очередное откровение из будущего.

— Почему? — не въезжает Бивис.

Ну не могу же я ответить, что так делала Наташа Королева, и это было очень мило! Хотя, почему не могу?!

— Песенка сказочная, детская... Дети в костюмах всем понравятся. — отвечаю я, прихлебывая чай. Положительно — эти западные печенюшки вкуснее номенклатурных сушек!

Бивис задумчиво помолчал, закусив губу:

— А вы знаете, Витя, вполне возможно... — он вскакивает с места, и пытается пройтись по кабинету. Фиг! Мало того, что кабинетик небольшой, так к тому же и нас четверо. Мною можно пренебречь, а вот крупногабаритных "близнецов" на кривой козе не объедешь! Да и Завадский немаленького роста.

Бивис уткнулся в ногу Лехи, и бродить по кабинету передумал.

Мы еще немного пообсуждали, как Сенчиной "обыграть" песню в телевизоре, но уже без "откровений" с моей стороны. Дурная голова хоть и с опозданием, но сообразила, что идею "клипа" я лучше применю в своем "творчестве".

Из дома Ленинградского Концертного оркестра мы вышли в начале восьмого вечера. Время было позднее... Ну, по крайней мере, для одного "малолетнего карапуза", поэтому "братцы" решили сначала завезти меня, а потом уже отвозить домой Завадского. А уже завтра встретиться в том же составе, и обсудить "совместное творческое будущее".

— Я не помешаю?

От неожиданно раздавшегося за спиной вкрадчивого голоса я чуть не подпрыгнул, и резко развернулся.

Перед нами с самой доброжелательной улыбкой стоял давешний знакомый Бивиса — тот самый, модно упакованный Григорий Давыдович. Угрозы он никакой не излучал, но сумел меня напугать своим неслышным приближением — поэтому я с облегчением оказался за широченной спиной Димона, который тут же выдвинулся вперед, и малодружелюбным тоном поинтересовался:

— Что вам нужно?

Делая вид, что не замечает тона, которым был задан вопрос, Григорий Давыдович, не убирая с лица улыбки, произнес:

— Вот заметил вас, и подошел пообщаться! Так не помешаю вам, молодые люди?

На безукоризненную вежливость возразить было нечего, поэтому нам не оставалось ничего иного, как изобразить "Что вы — что вы, ничуть не помешал". И после этого вопросительно на него уставиться, ожидая продолжения. И оно последовало.

— Замечательно, что не помешал! — улыбка не сходила с лица "Давыдовича", — Тогда позвольте, я представлюсь чуть более... э... расширенно...

Он полез во внутренний карман пиджака, вынул черное кожаное портмоне, и извлек из него белый прямоугольник визитки. Протянул визитку персонально мне, и несколько церемонно произнес:

— Я — Григорий Давыдович Клаймич, музыкальный руководитель творческого коллектива народной артистки РСФСР Эдиты Пьехи.

"Мамонты" слегка стушевались от подобной "крутизны", а Завадский уважительно издал звук: — "О!..".

Мне же стало слегка смешно, поскольку на меня подобный помпезный "титул" не мог произвести никакого впечатления в принципе. Впрочем, на теперешнего меня. А по местным меркам — хоть в Ленинграде Пьеху и осуждали за "развал" ансамбля "Дружба", тем не менее, она сейчас была одной из главных "звезд" советской эстрады.

Но ближе к делу! Я уже догадывался, зачем данный "товарисч" к нам подкатил — но не будем ему облегчать задачу, пусть рассказывает сам.

— Для нас очень лестно такое знакомство, но чем мы можем быть полезны?! — я тоже стал сама доброжелательность.

Однако Клаймич дураком не был, и нюансы речи слышать умел. Удерживая на лице дежурную улыбку, он кинул на меня настороженный взгляд и на миг запнулся. Но, видимо, все-таки решил, что легкий сарказм от подростка ему просто послышался, и продолжил:

— Мне довелось услышать пару твоих песен, Витя... Очень понравилось! Ты большой молодец, и у тебя безусловно есть талант!

— Большое спасибо... — я "смущенно" потупился, и разве что чуть ногой не шаркнул по асфальту.

А за спиной скорее почувствовал, чем услышал, насмешливое хмыканье Лехи.

— Только ведь их нигде не исполняли, пока... — я изображаю непонимание, — Где же их вам удалось услышать?

— Я заходил на репетиции к Анатолию Самуиловичу — слышал, как их пела Людочка Сенчина. — доброжелательно поясняет Клаймич.

Я "понимающе" киваю.

— Какие у тебя творческие планы? Над чем сейчас работаешь? — Григорий Давыдович — сама заинтересованность.

— Да так... Пишу, сочиняю... — я — сама неопределенность.

Если "мамонты" внимательно слушают наш диалог, то Завадский с абсолютно отсутствующим видом что-то равнодушно рассматривает на дереве.

— Пока только замыслы, или есть что-то готовое? — уже вполне определенно проявляет свои поползновения Клаймич.

— Да, конечно... Есть и замыслы, есть и готовое. — я с готовностью отвечаю, и хлопаю глазами, рассматривая "музыкального руководителя".

— Ты молодец! — выдает очередную похвалу Клаймич, и начинает протирать явно импортные солнцезащитные очки красным, под цвет галстука, носовым платком.

— Спасибо. — тут же с признательностью откликаюсь я.

Завадский, на миг отвлекшись от древесного созерцания, бросает на меня быстрый взгляд.

Виснет пауза.

— У тебя хорошие песни. — наконец решившись, переходит к главному Клаймич.

— Спасибо. — опять "с признательностью" откликаюсь я.

Клаймич сбивается с заготовленного текста, и с опять возникшим подозрением смотрит на меня.

В ответ я так же "бесхитростно" снова хлопаю глазами.

— Как ты думаешь — Эдите Пьехе твои песни могут понравиться? — рубит с плеча Григорий Давыдович.

— Конечно! — самоуверенно сообщаю ему я, продолжая хлопать глазами.

— Вот и я допускаю такую возможность. — улыбается моей "детской простоте" Клаймич, — Давай, я послушаю, что у тебя есть из готового или в работе — и мы вместе посмотрим, что сможет заинтересовать Эдиту Станиславовну.

Завадский отрывается от созерцания дерева, и пытается поймать мой взгляд. Сзади многозначительно, как ему кажется, кашлянул Леха.

— Зачем? — я мил и наивен.

— Что — зачем? — пока "не въезжает" Клаймич.

— Зачем заинтересовывать Эдиту Стани-славо-вну? — с заметным "затруднением" выговариваю я наше общее отчество.

— Как зачем? — недоумевает "музрук" Пьехи, — Разве ты не хотел бы, чтобы твои песни исполняла такая известная и популярная в нашей стране певица?!

— Нет. — очередное хлопанье глазами.

— Почему?! — Клаймич ошарашен, и даже не скрывает этого.

— А зачем? — я последователен в своей тупости.

— Ты сможешь стать популярным поэтом-песенником! Твои песни будет петь вся страна, раз их будет исполнять Пьеха... и Сенчина.

— Ну-у... кто исполняет — тот и популярен. — я наконец более многословен, но хлопать глазами не перестаю.

Клаймич в растерянности. С такой тупостью он, видимо, сталкивается нечасто. И тут он совершает ошибку. Да еще и какую!

— В конце концов, это деньги... — его голос опускается на два тона, и приобретает заговорщический оттенок, — Ты сможешь купить многое из того, что захочешь... Хоть мотоцикл!

Мне даже смеяться не хочется! Как ребенка... Взрослый, прожженный делец советского шоу-бизнеса... Ха-ха...

— Извините, Григорий Давыдович... Всеми финансовыми вопросами у нас занимается Николай Михайлович! — я уважительно киваю на Завадского.

"Надо же, даже отчество Колино вспомнил так кстати".

Завадский абсолютно спокойно кивает под растерянным взглядом Клаймича.

— А на мотоциклах мне мама не разрешает кататься! — глумясь, вбиваю я последний гвоздь в надежды этого, наверное, неплохого мужика.

"Вот и все. Вместо "дай послушать — и тебя осчастливят тем, что споют", простой бизнес: "купи и пой"! На раз-два... Вот один пусть думает, а второй выбивает из него побольше бабла".

Какую песню предложить на продажу, я не "парюсь". Что Пьеха пела, то я ей и продам в этом времени. Вариант всплывает в голове моментально — пусть начинает исполнять свой "Семейный альбом" на десяток лет пораньше.

Вежливо прощаюсь с находящимся в состоянии непонимания происходящего Клаймичем.

Мы с "мамонтами" водружаемся в "Москвич", а Завадский, пойманный в последний момент за рукав своей джинсы "музруком" Пьехи, обменивается с тем телефонами.

По пути домой разъясняю "подельникам" суть произошедшего. Завадский все понял сам, и теперь только удивляется — молча, но заметно — тому, что и я до этого додумался. Леха насмешливо ухмыляется. А вот реакция Димона мне непонятна. Объяснение слушает внимательно — а вот ни одобрения, ни порицания никак не выражает. Просто типа "принял к сведению".

Надо будет на досуге об этом подумать...

До моего дома долетели минут за десять, и быстро попрощались, договорившись завтра встретиться в том же составе — обсудить совместное будущее. Леха отправился конвоировать меня до квартиры, чтобы помочь избежать очередной взбучки за поздний приход. К "старшему братцу" мама испытывала абсолютное доверие, считая, что под его охраной мне не грозят никакие неприятности!

Расчет оказался верен — мама мило пообщалась с Лехой, я получил символический подзатыльник, и этим все, собственно, и ограничилось!