Вечер черных звезд

— Скажи, ты что-то помнишь? — с тревогой спросил Фэб. — Ведь ты же знаешь, что физиологически ты гермо, но всё-таки не совсем. Если ты в принципе потом планируешь... то придется кое-что исправить. Иначе будет просто невозможно...

— Мне было хорошо, это я помню, — ответил Ит. — Больше я не помню ничего. И не хочу помнить. И менять пока что ничего тоже не хочу. И вообще, давай продолжим этот разговор в горизонтальном положении, пожалуйста. Я правда очень устал.

Дело кончилось тем, что они выбрали себе по местечку на огромной кровати, и расположились каждый в своём уголке. Еще немного поговорили, а потом Ит обнаружил, что Фэб, оказывается, уснул — видимо, Встречающий устал не меньше, чем он сам.

"Как же всё запутано, — отрешенно думал Ит. — Теперь вон и Фэб еще... Во что я превращаюсь? В кого? Кто я вообще?.. Господи, дорогой Биэнн, не врите хоть себе — так хорошо тебе, придурок, до этого ни разу в жизни не было. И, видимо, не будет — пока ты сам не подойдешь к нему, и не признаешь очевидное. Например то, что человек ты лишь на половину. А вторая половина даже сейчас очень хочет перебраться в тот угол, где спит Фэб, разбудить его, и попросить еще раз подержать руку на спине. Так? Себе не ври, скотина. Себе! Учись принимать обстоятельства, а не загораживаться от них своими недобитыми представлениями из Д-35-ст. Тебе не кажется, что это, по меньшей мере, глупо выглядит — стрелять в людей ты не стеснялся, а разрешить погладить себя по спине стесняешься? Глупо, глупо, сам же видишь. Правду говори. Правду. Сразу и вслух, понятно?"

— Фэб, — тихонько позвал он. — Спишь?

— Еще не совсем, — сонно отозвался рауф с другого конца кровати.

— Знаешь, а я соврал, — признался Ит.

— О чём?

— О дорожке. Не знаю почему, но мне очень хорошо с тобой рядом. Я не имею в виду то, что было ночью. Так же хорошо, как с тобой, мне до этого было только со Скрипачом. Просто быть рядом. Словно собирается что-то целое, понимаешь? Целое, и ты — его часть.

— Я понимаю, — очень серьезно ответил Фэб. — Давай уже спать.

— А руку на спине подержишь?

— Вот даже как?

— Фэб, ты когда руку положил, я сразу чуть не заснул, — признался Ит. — Ощущение очень приятное, честно.

— Господи... Ит, я, пусть и бывший, но всё-таки Встречающий. Эта техника — одна из самых простых и распространенных, — вздохнул Фэб. — У тебя действительно в голове какая-то дикая каша, и ты действительно от усталости соображаешь плохо. Иди сюда, ложись, и давай твою спину. Выдумываешь невесть чего... хоть бы думал потише, что ли...

— Ну, извини, я же не знал.

— Ох, боюсь, много ты не знаешь, — пробормотал Фэб.

Орин

Другая жизнь

Утром Ит проснулся со странным ощущением лёгкого разочарования и потери — во сне он видел что-то очень хорошее, доброе, но, к сожалению, проснувшись обнаружил, что ничего не помнит. Привстал, огляделся. Спал он всё-таки в своем уголке, который выбрал вчера, и, конечно, был полностью одет, даже пуговицы на рубашке все застегнуты. Путаясь в одеяле, Ит слез с кровати, и посмотрел на спящего Фэба. Да, кажется, на жизненном пути встретился еще один параноик, ничуть не хуже, чем он сам. Ит невесело усмехнулся.

Потом стало любопытно — а где же всё-таки я оказался?

Он тихонько вышел из комнаты, и принялся бродить по большому одноэтажному дому, заглядывая туда, где было открыто.

Спали они, оказывается, в гостиной, совмещенной с уютной светлой кухней, на которой, впрочем, наблюдалось явное отсутствие даже необходимой мебели. Стол, длинный, тяжелый, три стула, и всё. Ну да, еще небольшая рабочая зона — Ит не особенно хорошо разбирался во всяких приспособлениях для готовки, хотя помогать маме ему случалось.

Из кухни дверь вела в коридор, обходящий дом по внутреннему периметру, и выходящий окнами в маленький, заросший травой глухой дворик — дом, как понял Ит, был построен по незнакомому ему принципу. Комнаты по большей части были совершенно пустыми и грязными. Ни мебели, ни предметов. Кое-где на полу сохранились пыльные квадраты — видимо, совсем недавно там что-то стояло. Создавалось ощущение, что из дома внезапно вынесли всё, что жило тут годами, и сейчас он находился в растерянности еще большей, чем его хозяин — то ли кто-то придет, и оживит его снова, то ли бросят умирать. Но всё-таки это была не печаль запустения. Словно некое настороженное ожидание присутствовало незримо, но во всём. Ит вынужден был признать, что дом ему нравится. Даже очень нравится. Чем-то дом был неуловимо похож на университет, где Ит-прежний преподавал... несколько вечностей назад, подумал он. Та же приятная основательность. Тот же рассеянный мягкий свет. Высокие потолки, окна с широкими подоконниками, арочные двери; на стенах почти везде — тёмные деревянные панели со сложно стилизованной резьбой, полы — тоже из дерева, но светлого, тёплого янтарного оттенка. Видно было, что дом любили, что о нём заботились, и что жившие здесь относились к дому трепетно и с бесконечным уважением. Вот только пыль эта на полу, и... здесь не должно быть так тихо.

Еще немного побродив по комнатам, Ит вышел в сад.

Большая часть деревьев была ему незнакома, но потом он приметил невдалеке узловатый ствол старой яблони, и приободрился. Для яблок был еще не сезон, на нижних ветках Ит заметил несколько крошечных зеленых плодов, и понял, что сейчас, скорее всего, самое начало лета. Постоял под деревом, провел по шершавой грубой коре рукой.

Как же хорошо!

После всей этой кутерьмы, после звёзд, которые сияют только издали, а вблизи — чернее чёрного, после долгого, затяжного страха, после всего... вот так подойти к дереву, погладить кору, вздохнуть поглубже, и подумать, что всё, оказывается, не так уж и плохо — а даже, наоборот, очень хорошо. После таких мыслей и следующий путь покажется легче...

Вот только что же делать с Фэбом?

Конечно, он пойдет с нами. И это будет с одной стороны хорошо, а с другой — катастрофа. Потому что... "Нет, это невозможно. Я не могу себя заставить. Как вообще можно думать о себе в женском роде? — о своих собственных ночных усталых мыслях Ит уже напрочь забыл. — Я... я — мужик, черт побери. Может быть, физиологически я и гермо, но думать как гермо я не умею, и по всей видимости научиться уже не смогу — слишком поздно. И что еще нужно сломать у себя в голове, чтобы те, кто рядом, не мучились из-за меня? Что еще нужно изменить? Ведь с другим-то получилось! Скажи мне кто полгода назад, что я, ни секунды не сомневаясь, буду стрелять в тех, кто причиняет боль моим друзьям, а не пущусь с обидчиками в долгий демагогический трёп, я бы вежливо рассмеялся, и принялся доказывать, что любой конфликт можно решить словом, и только словом. А сейчас я сначала, как минимум, обезоружу нападавшего, и только потом буду разбираться, что именно он имел в виду. Но это... Как можно научиться быть тем, кем не являешься? Мне же... — от смелости мыслей даже голова слегка закружилась. — Биэнн, давай на чистоту — и Мариа, и Даша вызывали у тебя не только джентльменское желание помогать и оберегать. Просто только сейчас, после развязки, ты сумел осознать простую истину — ничто человеческое тебе не чуждо".

— Ты не настолько безнадежный кретин, как я вчера подумал, — раздался голос у него за спиной.

Ит резко обернулся. Перед ним стоял рауф, со светло-палевой шерстью на голове и яркими желтыми глазами.

— Нет, собственно, а чего я хотел? — вопросил рауф риторически, воздев глаза к небу. — Чтобы этот вот небезнадежный кретин после первого в своей жизни подобия секса задумался о тайнах мироздания? Да, я действительно старый дурак. Любое живое существо в такой ситуации начинает задумываться о гораздо более интересных тайнах, скрытых в собственных штанах.

Ит почувствовал, что стремительно краснеет.

— Если я правильно догадался, вы — Атон. Эрсай, который...

— Ну да, который вёл вашу развеселую компанию всё это время, — откликнулся тот. Сел на землю, приглашающе похлопал рядом с собой рукой. Ит, поколебавшись секунду, сел рядом. — Ладно, давай тогда сперва о штанах. Сразу предупреждаю — разводить сахарные сопли не намерен, и часть из того, что ты услышишь, может показаться тебе не особенно приятной. Первое — ты ни хрена не знаешь. Гермо, мой дорогой, бывают очень разными. Некоторые с легкостью меняют роли, становясь рядом с мужем покорной доброй женушкой, а с женой — сильным уверенным мужчиной. Некоторые — предпочитают быть женщинами, и о смене роли даже не помышляют... кстати, именно такой была покойная ныне Гира. Она настолько любила мужа, что ей сама мысль о том, чтобы быть мужчиной, была противна — как тебе противна мысль быть женщиной. Некоторые — это ближе всего к твоему варианту — к официальному мужу забегают раз полгода, или вообще только тогда, когда любимая жена намекает, что хочет ребенка. Понимаешь?

Ит медленно кивнул.

— И первое, и второе, и третье — норма, — жестко сказал Эрсай. — Теперь — непосредственно о твоих штанах, ну и, разумеется, о штанах твоего второго. Спать с Фэбом вы будете. Ой, ну только не надо делать таких страшных глаз, и так возмущенно трагически сопеть. Будете, будете. Не в ближайшем обозримом будущем, скорее всего, но от природы, мой дорогой, никуда не денетесь — ни вы оба, ни Фэб. Могу тебе по секрету сказать, что он в еще большей растерянности, чем ты. Поставь себя на секунду на его место, Ит. Ему больше пятисот лет. Он уже давно не молод. Он всю жизнь прожил здесь, в этом самом доме, у него была любимая жена, в доме всегда было полно детей — он сам тебе не скажет, зато я расскажу, просто чтобы ты знал, с кем имеешь дело. Гира... Господи, да её обожали все местные Встречающие, и, когда кому-то было надо куда-то, куда с ребенком нельзя, когда кто-то работал на встречах, да мало ли еще что... вся планета знала, что есть помешанная на детях тётка, к которой все волокли отпрысков на побывку, — Атон засмеялся. — Фэб всю свою жизнь прожил в постоянном счастье. Он обожал жену. Он обожал экипаж. Он очень любит детей. И, поверь, для него проблемы штанов фактически не существовало — они с женой добирались друг до друга очень редко, им было некогда, они постоянно были заняты. Любовь, Ит — она не в штанах. Она в душе. Я, конечно, имею в виду любовь настоящую...

Ит сидел, неподвижно глядя на эрсай, и молчал.

— Так вот. Всего этого Фэб лишился в одну секунду, — голос Атона мгновенно изменился. — Он оказался один на один с такой пустотой, о существовании которой даже не подозревал. И понял, что жить в этой пустоте не сумеет. До позавчерашнего дня он просто тихо угасал от невыносимой тоски и боли. Эдри пыталась говорить с ним, я приходил — всё без толку. А позавчера он, повинуясь моему приказу, взял флаер, и полетел в степь. Всё-таки он Встречающий, и знает, что приказы, особенно такого рода, нарушать нельзя. Он послушался. Знаешь, больше всего я боялся, что он разобьется — или нарочно, или случайно.

Иту почудилось, что в голосе эрсай мелькнула какая-то новая нотка — жалость?..

— Тот, кого мы все сейчас называем дьяволом, действительно поймал тебя очень изящно, — заметил Эрсай. — Вы с Ри отбивались от него замечательно, аплодирую. Но и у Ри, и у тебя оказались слабые места, которые он сумел нащупать. У Ри никогда не было проблем со штанами и с моралью — зато он, блокируясь, начисто забыл про собственную печень. А тебя поймали за штаны, просто потому, что ты о них вообще не думал. Да, это было не столь эффективно, как у Ри — к слову сказать, врачи его едва откачали — зато в своем желании унизить тебя это существо преуспело. Поскольку анатомию гермо ты посмотреть не удосужился, поясню — чтобы ты не лез с этими вопросами к Фэбу.

У гермо есть матка, но устроена она не так, как у женщины-человека. Задача этого органа — принять и сохранить чужой генетический материал для передачи его основному носителю. Матка гермо — это сложно устроенная мышца, в которой полно крупных сосудов, которая на внутренней поверхности пронизана огромным количеством нервных окончаний, и в глубине которой находится центральный нервный узел. Если ты не в курсе, то даже после смерти гермо тот генетический материал, который он носит, будет жизнеспособным почти сутки. Организм гермо — это инкубатор, очень интересно сделанный, и замечательно приспособленный для своей главной функции. Но сейчас речь не об этом. С тобой произошло следующее. Эта тварь исподволь начала тебя растормаживать — и до того момента спавшая мышца стала просыпаться, непроизвольно переходя в режим приема. Настоящий гермо отреагировал бы не так — у него пошла бы выработка эндорфинов, а ты ощутил лишь боль, но не обратил на нее внимания. Мышца, впрочем, уже работала, и дело оставалось за малым — крошечное изменение, внезапно утратившая эластичность стенка сосуда, и — опля! — сосуд рвется. Один, другой, третий. Сосуды там крупные, потом сам посмотришь. Всё, дело сделано! Собственно, это и увидел Фэб — человека с признаками гермо, в развязке, то есть с напрочь сбитым гормональным фоном, и с массивным кровотечением. Еще минут пятнадцать, и могил, которых сегодня будет две, было бы три. Да, да, да, третьей была бы твоя. Ну что, есть повод сказать Фэбу "спасибо"?

Ит снова кивнул.

— Но... — несмело начал он.

— А, ты о технической стороне вопроса? Ну, тут я тебя, возможно, разочарую. Того, что ты так активно боишься и стесняешься, не было. Фэб, да будет тебе это известно, даже не раздевался. Он бы и тебя не раздевал, если бы не было необходимости ставить повязку и спешно догонять объем крови если не до нормы, то хотя бы близко к тому.

— Как? — ошарашено спросил Ит.

— А для чего? — округлил глаза Атон. — Развязка, мой дорогой, это не тривиальный секс. И не оргазм, который получается в результате трения слизистых оболочек. Развязка — нечто совсем другое, и желание в ней явление того же порядка, как, к примеру, изменение работы коры надпочечников. Фэб знал о твоём распоряжении, поэтому обошелся собственными руками и эндорфинами, которые вводил в огромном количестве, чтобы ты, ни дай Бог, не очнулся в неподходящий момент, и не испытал шока. Даже нервные узлы он растормаживал зондами, чтобы лишний раз тебя ненароком не тронуть.

Ит потрясенно молчал. Он предполагал что угодно, только не это. Сейчас ему было невыносимы стыдно, он чувствовал, что уши горят, а лицо пылает.

— Есть такое выражение, Ит... думаю, сегодня тебе предстоит узнать, откуда оно взялось... перепутать жопу с пальцем. Вот именно это с тобой и произошло. Ты перепутал всё, что можно, со всем, с чем можно, и даже не попытался разобраться в том, что видишь. В твоём замороченном Д-35-ст погладить кого-то по голове или поцеловать в лоб — это уже почти неприлично, а для Фэба, который всю свою жизнь гладил по головам несчетное количество детей, жену, своих Сэфес — это просто проявление доброжелательности и заботы. То, что к тебе прикоснулись, та же рука на спине — это называется словом "нежность", и не является попыткой затащить тебя в постель и сделать с тобой что-то противоестественное. Хорошо хоть Скрипач не такой урод, как ты! Стрелять в людей он научился, подумать только! Велика заслуга. А теперь попробуй научиться их любить — собственно, в этом, пожалуй, и был весь смысл... впрочем, не буду опережать события. Ну что? Ты хоть что-то понял, придурок? Или так и будешь сидеть и смотреть на меня, как тупое животное, которое еще и по голове палкой огрели?