Так он мне сказал. И это была не лесть.
А ты мне на простенький вопросец ответь: только что сделанные телеммы, свеженькие ещё, видал когда-нибудь? В то что такого слова не знаешь — не поверю!
-Их уже давно не делают. — он сам себя старательно убеждал в этом. Хотя слухи, очень нехорошие слухи, всё-таки доходили.
-Делают. Точнее делали. Больше уже не будут — и полу ухмылка, полу оскал искажают и без того обезображенное лицо.
-Бог, боги, просветленные да мученики. Если не касаться священнослужителей, для которых они источник дохода, то нужна эта компания исключительно слабым духом людишкам. Вроде как я помолюсь, петуха там у идола заколю, лбом об пол шесть раз в день постучу — и дорогой господь все-то мне сделает. Скотину вырастит, хлеб посадит, или там дом соседа ограбить поможет, да жену его украсть. Поможет он мне в этом — и я свечку поставлю. Ну, или там храм построю, если уж очень много украсть довелось. Вроде как, если я четыре, или шесть раз в день молюсь, посты соблюдаю, по праздникам в церкву хожу, то рай с ангельским пением, или голыми девками, это уж кому что милее, мне обеспечен. А в промежутках между молитвами твори, что хочешь. Ну, или помягче: ''слаб я господи, того-то и того сделать не могу, помоги''. Этакой подпоркой сзади выступи. Заградотрядом, или знаменем, смотря по ситуации. Я-то трус, сбежал бы, но он не пускает.
Те, кто придумывали первые религиозные учения, дураками не были, и слишком хорошо знали, какое животное, этот самый человек. И сколько мерзости скрывается в нем. Потому и придумали Кого-То-Там-С-Самой-Большой-Дубиной, сказавшего что этого и этого делать нельзя, а то он обидится и даст своей Дубиной. В основе каждой веры лежит страх. Но не страх перед стихиями. А страх перед возмездием. За все дела и делишки. Даже термин у вас есть — ''Страх божий''.
Какое-то количество поколений от религии есть толк. Медленно, но выдавливается из человека скотская сущность. Пока люди верят, что он все видит, следит за всеми и каждому отмерит по делам его.
Но потом появляетесь вы, избранные. Каким-то особым божественным словом отмеченные. Утверждающие, что господь слышит вас лучше, чем других людей. Посреднички, так сказать. И из-за вас люди меньше начинают поступать по совести. Зачем боятся? Можно пойти к священнику, пожертвовать сто монет — и совесть чиста, а он ещё на службе и скажет какой ты примерный приверженец и как богобоязнен. А на завтра тот же священник будет служить заупокойную за найденного в лесу зарезанного тобой.
А нам боги не нужны. Мы сильные люди. Люди новой погоды, если угодно, даже сверхлюди, в том смысле, что надо же как-то эту новую породу людей называть. В нас есть моральные нормы, и может, они даже строже ваших. Но мы их не нарушаем не потому что чего-то боимся. Нам просто в голову прийти не может, что эти нормы можно нарушить. Как большой объем мозга и отсутствие надбровных дуг отличали нынешних людей от их косматых предков. Так и мы отличаемся от людей отсутствием в нас животного начала. Его нет. Выдавлено предшествующими поколениями. Лапы превратились в руки, но в душе ещё оставался зверь. В нас же его нет.
-Между ангелом и зверем стоит человек, он ближе к зверю, и это надо признать. Только где здесь место падшему ангелу?
-А где здесь место свободе воли? Сами же говорите, есть тот которого зовут злым. И есть тот, которого зовут добрым. И если первый создал тьму, то второй создал свет, если первый зажег огонь, то второй создал воду. Смысл мироздания — вечная борьба между этими двумя. И человек сам решает, на чью сторону встать. Падший ангел сознательно сделал свой выбор.
Но он ведь только с вашей точки зрения пал. А есть ещё и другая.
-Молитва приносит успокоение...
-А зачем нам покой? Вон губка на камне сидит. Мозгов и нервных клеток у неё нет. Сидит, водичку фильтрует, и абсолютно спокойна. Можно даже сказать, в состоянии истинного блаженства находится, ибо ничего её не волнует и волновать не может. Жить без волнений и тревог — это не жить, а сидеть как губка на камне. Интересно, зачем такое успокоение? Хотя покой полнейший. Какой-нибудь крабик пообедать тобой решит — и то ноль эмоций.
Святые, люди праведной жизни. Уход от мира, голым в цепях бродить по улицам, бессмысленно бормотать на базарах. Искать глубокий смысл в бреднях душевнобольного. Да что это за святость? Да по определению противопоставляете себя народу, за который якобы молитесь. Если ваш бог так могущественен, то он любое из своих созданий услышит. Вы святые, а все остальные грязные свиньи.
-Что-то подобное говорите и вы сами.
-Говорю. Не спорю. Но одна большая разница: в вашем мире не все смогут быть святыми, святость для избранных, для других в лучшем случае, спасение. Да и то не в этой жизни. В нашем же мире... Наше стремление — выдавить из человека животное, создать сверхчеловека. Любой может стать подобным нам. Любой может выдавить из себя животное и стать подобным нам. Любой. Мир не может состоять из одних святых. Но мир должен состоять из подобных нам.
Если у человека беда... Найди другого и расскажи о ней. Иногда просто нельзя носить беду в себе. Скажи о ней, и сама уйдет. А если что серьезнее... Поддерживать надо сильного, получившего удар и шатающегося. Он силен, он встанет, если ты поможешь подняться. И он снова станет прежним.
Но если видишь упавшего слабака — наступи на спину, что бы захлебнулся. А то поднимешь такого раз, поднимешь другой — тут-то он на спину тебе и усядется. Тащи его, несчастненького. Ни хрена делать ни желающего, а только скулить о своем несчастье умеющего. Добрым надо быть к тем, кто оступился, но ещё может встать, а не ко всем подряд. Скулящих — втоптать.
Сама? И падала, и роняли. Но поднималась всегда. И помогали встать такие же, как я. Знаю одно — главный мой бой уже позади. И выигран в одиночку. И знаю теперь, насколько сильна.
Мы без страха смотрим на мир. Ибо нет в нем ничего, с чем бы мы не справились. Что нам бог? Горы свернем, реки повернем, солнца зажжем. Только мерзости не сделаем не потому что кого-то там боимся, а потому что сами такие. Нам не враг живущей по совести кладущей поклоны. Нам враг тот, в ком сидит зверь. Нам враги люди с мелкими и подлыми душонками, считающие что центр мира — его норка, и весь свет должен заботится о её обустройстве. Мы не ценим вещей. Что нам дом? Весь мир для нас. Он плох, и его можно улучшить. Так мы и сделаем.
Это наши представления о мире, это наш мир. Он будет таким, каким мы его создадим. Мир глина в наших руках. Что захотим — то и слепим. И люди только часть этой глины. Когда-нибудь, довольно нескоро, но в обозримом будущем лепить будем только из неживого. Пока же приходится и из людей. Давить скотов в них, давить скотов из них. Выдавить можно изо всех. Мир, где каждый не похож на другого, но где все равны.
Это должен быть прекрасный мир.
И он будет таким!
''Когда-то я задумывался о природе Врага Рода Человеческого и о его сути. Почти не думал, как враг выглядит... Сомневался, есть ли враг вообще. Теперь я знаю— он существует. И вот один из его обликов... Или же это посланник Господа, присланный людям для испытания, и не ведающий что послан Господом? Как бы то ни было, не человеческая природа этой яростной души. Не мне ли Господь ниспослал испытание? Должен ли я убить её? Ведь не только недостойных приверженцев она лишала жизни... Может, слепым орудием в руках Господа была она?''
Она знает, что узнаваема каждым вторым, не считая первого. Ещё бы ! Сама Бестия стоит у входа на перрон. И вроде без охраны. Подойти к ней не пытались. Видимо, ни у кого просто нет ничего такого, с чем стоило бы беспокоить. Да и каждый человек, увидев Кэрдин наверняка думает, что половина носильщиков и пассажиров на платформе — переодетая агентура.
Хотя многие бы удивились, узнав, что охраны-то фактически нет. Бестия есть Бестией. И по ночному городу, бывает, разгуливает в одиночку. На совещаниях у императора ей неоднократно указывалось на недопустимость подобного. На что Бестия невозмутимо отвечала одной и той же фразой, смысл и авторство которой мало кому понятны. ''Не посмеют, пёсья кровь''.
Человек, сказавший эту фразу, не был грэдом. И жил очень далеко. Но жизнь он прожил небедную событиями. И человек сказал её, когда ему стали говорить о том же, о чём и Бестии. Может, те люди просто беспокоились за него, ибо он был уже не очень молод и болен. Но человек сказал.
'' Не посмеют, пся крев''. И не посмел никто ...
А автор-то фразы был того — человеком более чем неоднозначным. Одним казался страшным, другим — великим. Не один десяток лет прошёл с момента его смерти. Но его не забыли. И вспоминали о нём одни— с почтением, другие — с содроганием. И было за что. Ибо он был одним из тех, кто свершил Великую Революцию. И кто потом строил новую страну. И это куда сложнее того, чем занимается Бестия.
Он не был изящен, не был красив, мог быть страшен, и бывал таковым. Но с него от чистого сердца советовали человеку делать жизнь.
Бестии таких похвал не доставалось. И она ничего не строила. Она изо всех сил стремилась не допустить краха того, что уже создано. Её нельзя назвать революционеркой, но те, кого так называли, относились к ней, примерно как человек с копьём, охотящийся на кабана, относится к бродящему по этому же самому лесу тигру. Со своеобразным уважением, но и со страхом. Ибо лес для двоих слишком тесен. Да и к тому человеку многие относились также.
Среди многочисленных интересов Бестии был и интерес к биографиям людей, занимавшим должности, подобные её собственной. И изо всех это человек казался ей наиболее близким по духу. Вот только время, в котором он жил ничуть не походило на то, в котором живёт Бестия. Юная, кипящая энергией пережившая революцию кровью умытая страна у того человека. И разъедаемая многими язвами уже почти дряхлая ( в плане наличия идеологии) империя — это то, что есть у неё. Этот человек привлёк внимание Бестии в первую очередь своей необычностью, и необычностью времени, в которое он жил. Кэрдин неплохо знает и об одном из приемников этого человека. Тоже весьма достойной, и одновременно очень страшной личности. Но она и сама такова. А этот по сути дела, советник последнего и величайшего императора, почему-то напоминает Кроттета. В общем, всё на этом свете повторяется. Всё когда-то уже было.
Вот только откуда берутся люди, похожие на пришельцев из иного мира? Только людям зачастую не понять, откуда, с райских небес или из глубин ада приходят они. Толи ангелы, толи демоны. Да и к вопросу о том, откуда они приходят, ведь и с райских небес могут ниспослать кару.
Или это больное человеческое общество порождает их в качестве лекарства. А оно ведь может быть и очень горьким. Только оно жизнь несёт, а не смерть. Но не всегда это способны понять люди.
И Бестия хорошо понимает, что кто-то такой и нужен сейчас тяжело больному обществу. Но она подобного не видит. И знает, что она-то точно не такая. Она просто Бестия. Не больше. Но и не меньше.
Когда тот человек ушёл, ему было почти столько же лет, сколько Бестии сейчас. И когда он ушёл, то осталось ощущение, что многое осталось не свершённым. А Кэрдин Ягр смогла только стать Бестией. Это немало. Но и не особенно много. А ты уйдёшь такой, какая есть.
Бестией.
Всегда хорошо запоминают подобных людей. И дела, и внешний облик, так было и с ней. И её изящный костюм, и трость с золотым набалдашником знали не хуже, чем в другом месте знали длиннополую шинель, френч и фуражку того человека.
А она должна быть такой, какая она есть. Она знает себе цену. И её знают все. И она поступает так, как считает нужным. То есть так, как никто не ждёт. И из-за этих её поступков многое произошло, но ещё большего не произошло. И так будет всегда, покуда она жива. Ибо горячее у неё сердце. И холодный рассудок.
Потому что она — Бестия!
И это уже почти её имя, почти боевой клич.
Бестия!
Народу на трансконтинентальном в этот раз приехало мало, и поэтому Бестия увидела ее почти сразу. Марина явно никуда не спешит. Идёт не торопясь. И люди на неё оглядываются, впрочем, похоже, она как раз к этому и стремится. Невысокая, но хорошо сложенная молодая женщина. Не по-грэдски черноволосая, коротко остриженная, и смотрящая на всех со смесью насмешки, злобы и презрения. Даже военная форма подчёркивает достоинства крепкой фигурки. Форма подогнана мастерски.
Но оборачиваются люди не потому, что привлекают, или наоборот отпугивают черты Марины. Нет. Тут дело в другом. Вызовом всем и вся горят на груди две золотые звезды, и ряд орденов под ними. А правее звёзд одна под одной идут нашивки за ранения. Их пять: два тяжёлых и три лёгких.
А ведь ей двадцать лет. И герой она. А вот сердца у нее, похоже, нет. И ещё бросаются в глаза танкистские погоны Марины, резко контрастирующие с кавалерийскими сапогами со шпорами. Старинный меч за спиной понимающим людям скажет немало о древности рода хозяйки.
Вещей так и не нажила, как уехала, так и вернулась с одним чемоданчиком. Она никуда не спешит. Ей словно не к кому спешить. И на вокзале никого не ожидает встретить.
Она почти прошла мимо Бестии, когда та окликнула её.
-А я тебя сразу заметила, вот только думала по мою, или не по мою душу ты сюда явилась.
-Если бы не по твою, ты бы меня вообще не узнала .— сказала Бестия, с трудом , однако удерживаясь от того, чтобы не влепить ей пощечины.
-Возможно — ответила Марина — Итак зачем я тебе понадобилась?
-Я просто давно тебя не видела.
В ответ-ухмылка. Мол, знаю я тебя, что-то от меня всё-таки нужно. Ну не хочешь, и не говори. Привязанностей к людям Марина не имеет, и считает, что в них никто и не нуждается. Да и не верит она в человеческие чувства.
-Ко мне заедем?
-Я не возражаю. Всё равно, спешить мне некуда.
Они направились к машине. В душе Бестии боролись слишком разные чувства по отношению к Марине. С одной стороны, она ей почти как дочь. Но с другой... Много лет назад сама Бестия была почти такой же молодой, амбициозной, злобной и бессердечной ... да по сути дела, волчицей, а не человеком. ''Хотя волки лучше заботятся о своих детях, чем она... или я.'' И её все ненавидели, и она ненавидела весь свет. Почти как Марину сейчас. Но ведь было у Марины, за что всех и вся ненавидеть. Слишком многое ей пришлось пережить к двадцати годам.
-Сейчас у нас контрабандные сигары где-либо достать можно? Те, что от нейтралов этих, промирренски ориентированных. А то устала уже без нормального курева.
Смысл вопроса не сразу дошёл до Бестии. И вопрос, надо признать, шокировал. Она почти год не видела своего ребёнка. Но первый вопрос не о ней, а о сигарах. Неужели на самом деле она такое бесчувственное бревно, каким изображал император? Не очень-то хотелось в это верить.
-Конфисковали недавно большую партию, так что при желании достать можно. Тебе много надо?
-А сколько притащишь. Всё употребим.
Про себя Бестия решила, что пока они не доедут до дома, никаким образом не касаться в разговоре Марины младшей, а по приезду просто поставить Марину как мать перед фактом, и посмотреть на реакцию. В душе Бестии ещё теплилась надежда, что хоть что-то человеческое в душе дочери императора ещё осталось.
