— Есть хочешь? — дружелюбно спросил он.
— Кхафф-кхафф!!! (Ага!) — Мишка пружинисто вскочил на упругие ноги и повел носом по сторонам в поисках запаха еды. — Конечно!
Но запаха не было и Мишка недоуменно уставился на Пхыта. Тот зазывно махнул лапой. Пойдем поохотимся. Твоя очередь...— Мишка нервно сглотнул представив себя одного в незнакомом страшном лесу. — Но ты ведь окажешь мне честь, позволив сопровождать тебя?
— Да, да, окажу, непременно окажу...
Мишка покосился на Шочи. Та едва заметно кивнула. Их ен знаками не ускользнул от Пхыта, но он не подал виду. Две тени, ловкие и грациозные, скользнули в лес. Приглядевшись к ним повнимательнее, можно было бы заметить, что одна из теней была не так уж ловка и грациозна, а , с точки зрения среднестатистического раптора, прямо скажем, довольно неуклюжа.
— Аолаги, ты колени вот так подымай... — по-прежнему доброжелательно посоветовал Мишке Пхыт. — и локти к бокам прижми, пусть вот трутся.
Мишка последовал совету спутника и почувствовал что движение его сделалось значительно сильнее, плавнее и ловчее. Его тело словно плыло над землей. — Вот-вот, а палец... да третий, третий на ноге, потяни на себя... Да! Вот так! Вот так! Пошел, пошел, отлично! Вот это походка охотника! А то мы все мясо здесь распугаем! Эти дурики знаешь какие осторожные?
Некоторое время они беззвучно неслись в дымчатых утренних сумерках. Вдруг Пхыт остановился так внезапно, что Мишка едва не впечатался в него. Весь вытянувшись в струнку, Пхыт задрал нос вверх, ловя верхним чутьем запах добычи.
— Давай, брат! — он махнул лапой указывая Мишке направление маневра — направо, и сам легко, как стрела, как бумажный голубь, унесся в противоположном направлении. Мишка рванулся и поплыл, полетел, стремительно двигаясь в вязком, тягучем пространстве, его подхватила быстрая легкая струя событий этой охоты, первой охоты в его жизни. Головокружительный азарт накрыл его , просочившись в кровь через легкие с вожделенным ароматом жертвы в котором было все — страх убегающего зверя, острый как когти хищника, его безумная жажда жизни, сладкий вкус еще живой крови на языке, последнее трепетанье пойманного существа и его крик, опьяняющий, последний безысходный крик, почти музыкальный для слуха охотника, возвещающий Вечному Лесу , — Я был!!! Я жил здесь!!!
Мишка бежал густой туманной мгле, он уже слышал топот зверюги, в панике потерявшего голову и ломящегося сквозь заросли напропалую. Брата-охотника он не слышал и не видел , но чуял, что тот несется параллельным курсом по другую сторону от преследуемого зверя. Вначале их траектории разошлись , охватывая путь обреченного беглеца, а теперь начали сходиться. Вот уже Пхыт обогнал жертву, Мишка слышал, как он, нарочно подымая шум, понуждал ее отклонять свой бег в сторону Мишки.
Молодой трехмесячный игуанодон улепетывал во все лопатки, визгливо похрюкивая от страха. Легконогие , клыкастые убийцы, бывшие для него воплощенным ужасом, отбили его от стаи и теперь он бежал в серую слепую мглу, навстречу гибели... Хотя... Может быть, просто бежал... Тем более, что этот болван справа, топал как плоскостопый бронтозавр, что позволяло беглецу контролировать хищника и давало ему надежду на спасение. Пока он слышал этот смертельно жуткий, но спасительный звук, он мог в любой момент сманеврировать, смане...
Сама предательская утренняя тьма сгустившись в тугой серый ком, ударила в него и повергла... Тяжко заревев, игуанодон грохнулся на бок, но тут же из последних сил вскочил и сам бросился в безнадежную последнюю атаку.
Мишка, интуитивно верно выбрав точку в которую неизбежно приведет дурика-игуанодона, оказался в этой точке вовремя, и совершив длинный прыжок, сшиб его с ног ударом плеча в бок. Игуанодон рухнул и Мшки подскочил было к нему чтобы добить, одним ударом покончить с делом — оборвать эту глупую жизнь, разменять ее на мясо.
Малыш-игуанодон, однако не сдавался, извернувшись, почти кошачьим движением (страх придал силы неуклюжей твари — подумал Мишка) , вскочив на ноги , он словно молотом с размаху ударил Мишку в плечо головой, размахнувшись длинной шеей.
Мишка упал навзничь, плечо и лапа тут же занемели. Игуанодон перепрыгнул через него и был бы таков , но тут из зарослей выпрыгнул Пхыт, спешащий на помощь брату... Одним резким движением он сбил игуанодона на земь, и наступил на шею ногою. Бойцовый коготь его завис над беззащитной шеей динозавра. Игуанодон мучительно вытянул шею, и, с хриплым безнадежным мычанием закрыл глаза.
— Давай, Аолаги! — пригласил Мишку Пхыт, — ударь! Сюда! — он указал пальцем место 'удара милосердия'. — Но прежде... Он сложил лапы и склонил голову чуть набок. Мишка едва не вскрикнул от мощного, какого-то просветляющего чувства дежа-вью, прошедшего через него — поза Пхыта напомнила ему фигурку золотого раптора, оставшуюся в его одежде во внутренностях погибшей летающей лодки...
— Прости, брат, мы отнимаем твою жизнь по воле Текущего для поддержания наших жизней. Боли не будет. Ты уходишь к Луне, не бойся и не печалься, у Луны получишь ты новую жизнь, лучше прежней...— Пхыт привычно пробормотал это обращение и обернулся к пораженному Мишке. — ну вот и все... А теперь убей...
Игуанодон приподнял голову, открыв глаза, в которых зияла вся глубина уходящей жизни, весь ужас прощания с нею...Черные блестящие глаза животного заволакивала слеза... Мишка занес лапу,выставив когти, примерился, чтобы точно вогнать их, туда, куда указывал ему товарищ-охотник, боясь причинить жертве излишнее страдание... Какое-то время он стоял над простертым зверем, с ужасом чувствуя, что не может ударить, затем глубоко вздохнув, он бессильно опустил и спрятал за спину трехпалые кисти, воруженные бесполезными теперь кинжально-острыми когтями. Он стыдился теперь своих когтей.
— Аолаги! — деликатно , но настойчиво шепнул Пхыт, — скорее убей его, ему страшно, избавь от страданий лесного брата...
— Я... Я не могу... — мучаясь, прохрипел Мишка сдавленным голосом, сжимая и разжимая за спиной кулаки. — Я не могу его убить... — эти слова он произнес едва слышно...
— Но... Как же ты собираешься вести нас, не будучи одним из нас? Мы — охотники, охота наша жизнь, наш долг... Как ты станешь примером для нас, ты , не выполнивший долга?..
Повисла тяжкая пауза в течение которой ничего не понимающий (Убьют-не убьют? До сих пор не убили? Почему?) игуанодон бессмысленно ворочал глазами.
— Ты хочешь чтобы я убил его? — вкрадчиво спросил Пхыт.
— Нет. — Пролепетал Мишка. С ним что-то творилось. Что-то чего он и сам не понимал. Что-то вроде того, что могло бы случиться с неизвестным ученым , который сделал ерунду, но сквозь отчаяние своего вселенского позора вдруг прозревает, что ерунда эта на самом деле гениальная догадка. Что это открытие. Так и Мишка, еще стыдясь своего жалкого малодушия и мелкой жалости, чувствовал всплывающую из глубины души уверенность в своей правоте, в единственности своего выбора, естественности его, одобренности его некими высшими сферами (в которрых Мишка ничего не понимал) и даже предопределенности...
— Нет. — уже твердо ответил он. — Отпусти его. Мы не будем убивать. — сказал он сухо и уверенно. Это прозвучало как приказ. Пхыт ошарашенно поглядел на него одним глазом, затем другим, и неуверенно отнял ногу с шеи поверженного игуанодона.
— Но... Но если так надо... Ты объяснишь мне, Аолаги? Зачем мы это делаем? Хрут-хрут! — он шлепнул не верящего в свое счастье, игуанодона по широкому заду, прогоняя его. Тот полежал еще немного, задрав лапы. Потом вскочив, задал такого стрекача, что хруст ветвей еще долго гулял эхом по лесу.
...Услыхав благую весть, Дхар разинул пасть да некоторое время так и сидел. Потом, сомкнув челюсти, он поцокал языком и несчастным голосом сказал:
— Я же есть хочу, Аолаги! Что же мне теперь кушать?
Хугу покатился со смеху. Шочи серьезным тоном произнесла:
— У нас в лунном мире есть такой зверь— медведь. Когда нечего кушать он сосет лапу и тем бывает сыт...
Хугу проворно соскочил с валуна на котором сидел и схватив лапу Дхара, засунул ее тому в пасть.
— Ыхм? — Дхар , прикусив лапу, недоуменно воззрился на Хугу, котлорыйц отойдя на пару шагов, указал на Дхара кончиком хвоста:
— Лунный зверь медведь сосет лапу! — и тут же участливо спросил: — Ты уже сыт, дружище?
Тут же , как комический артист, играющий скетч, Хугу оказался рядом с Мишкой, и , приняв молитвенную позу, склонилшся перед ним:
— Научи нас, Аолаги, научи , о мудрый! Как нам теперь жить? Мы уже год бегаем по лесам , спасаясь от жестокости наших братьев, и все ждем теьбя, чтобы ты научил нас как теперь жить. А ты пришел и запретил нам жрать!
Хугу зашелся от смеха, клокоча и булькая, как кипящий чайник:
— Кх-кх-кх, акааааахха, кх-кх....
Мишка, немного напуганный этим взрывом веселья, оглянулся на Шочи, и даже сделал маленький шажок в ее сторону. Шочи и не глянула в его сторону. Но он видел, что под маской расслабления она вся напружинена и готова к действию. Тхор опустив глаза, рассматривал и перебирал перья на боку. Пхыт, бесстрастно , как орел, не мигая , созерцал разыгравшуюся сцену.
— Помолчи... — без всякого выражения сказал он Хугу и последний тут же заткнулся. Пхыт внимательно осмотрел ряды своих сторонников: в глазах Хугу плясали искорки веселья, Тхор смотрел пытливо, с любопытством Дхар... с Дхаром все было понятно. Он хотел есть и ждал когда же рассеются досадные недоразумения, которые мешают ему толково покушать...Пхыт перевел взгляд на Аолаги. Тот смотрел своими странными разными глазами растерянно и испуганно. Пхыт, медленно протянул к нему лапу, ласково сказал:
— Не бойся нас, Аолаги, мы — верные. Мы пожертвовали наши маленькие , бестолковые жизни ради тебя... Не наша вина и не наша заслуга, что они все еще при нас... Ты не бойся... Просто скажи нам что делать... Объясни свое решение, если можешь... Мы постараемся понять. А если не поймем, что ж, мы будем идти за тобой к Храму голодные, будем делать все что нужно, пока не умрем...
Пхыт был так проникновенен в своей речи , что у Мишки защипало в носу и крупная слеза покатилась по его черной пернатой морде. Он порывисто, как мальчишка к взрослому (хотя по размеру они были одинаковые), шагнул вперед, к Пхыту, и неумело обнял вожака.
— Хых, — едва слышно сказал Хугу Тхору, — Плакса бы ему подошла...— Мишка услышал эти слова но ему было не до того. Пхыт, дружески провел когтями по Мишкиной шее и слегка, деликатно, оттолкнул его от себя.
— — Я объясню, — дрожа от возбуждения, — проговорил Мишка, — Господи... ну конечно я все объясню, ребята!
-Присядем... сказал Пхыт и все сели. Он покосился на Дхара. — Вынь лапу изо рта, скала грома, уже можно...
Успокоившись, и рассевшись, все уставились на Мишку.
-Я... — начал он , будто бы с разбегу и тут же, запнувшись, замолчал. Шочи подсела к нему ближе, ободряюще взяла за лапу:
— Давай, давай, ты же видишь , мы с тобой...
— Тот , кто послал меня сюда... — довольно робко и неуверенно начал Мишка, но чувствуя какую-то фальшь в своих словах опять замолчал.
— Скажи: Текущий...— шепотом подсказала Шочи.
-Текущий... — эхом повторил Мишка, — Я... Вы...
Он снова сбился и замолчал. С бесконечным терпением Пхыт приблизился к нему , взял его лапы в свои и сложил Мишкины ладони, черные и гладкие в жесте поклонения. Нагнул ему голову вперед и чуть в сторону.
— Вот так. Теперь попробуй...
Мишка попытался снова. Под сочувствующим взглядом Шочи он снова открыл рот и едва воздух из легких пошел на связки в горло, он ощутил как теплая, легчайшая, словно бы состоящая из самого света, струя льет ему на голову, прямо на макушку... Это ощущение, будто бы едва заметное и слабое, мгновенно захватило его целиком, тепло и свет заполнили, затопили все его существо. Он вдруг почувствовал себя перчаткой , которую медленно и бережно наполняет неведомая и невидимая рука. Световой поток превратился в ослепительный водопад низвергающийся внутри тела Мишки. Уровень света в его теле стремительно поднялся до самых глаз и тогда все вокруг потонуло в ослепительном сиянии...
Когда он пришел в себя, в приятно гудящей и ничего не соображающей голове колыхался вопрос: кто я теперь? Человек или этот... Он ощупал себя. И , как ни странно, с облегчением понял — не человек. Пернатый змей! Опять же странно, но храйды теперь казались ему похожи на майанского бога Кецалькоатля, Пернатого змея, которого Мишка видал в детской энциклопедии. Он осторожно открыл глаза. Упомянутые храйды встревоженно и беспомощно склонились над ним. Шочи сидела в сторонке , но тоже смотрела на него. Смотрела во все глаза покачивая головой. На лице ее застыло обычно не свойственное ей,восхищенное выражение, соответствующее примерно фразе 'во дает!'
— Ох ты, — обеспокоенно подумал Мишка, что же это я тут устроил?
— Старик никогда не держался шаблонов... — задумчиво проговорила девушка по-русски, — но чтоб такое...
— А что было?
— А попробуй вспомнить! — Шочи мило улыбнулась и погрозила храйдам пальчиком, — не говорите ему!
Мишка сел, держась лапами за голову. Там было пусто.
'Что я могу вспомнить... — разочарованно подумал он, — если пусто... И вдруг воспоминание накатило на него, словно скорый поезд, вылетевший из темноты на оцепеневшего зайчишку, страшно гремя и слепя ужасным оком прожектора...
И он вспомнил... Вспомнил, как вместе с потоками света , его наполнило грозное в своей непреклонности чувство некоей внутренней, естественной правоты, как слова силы полились, скупо, но тяжело и веско. И каждое слово было как выстрел, как удар молота, загоняющего скрепы в самую суть событий, в самое таинственное, непрозрачное нутро событий...
— Вы ищете силу... Но сила не приходит без чистоты. Пока Ваши тела , ваша кровь не очистятся огонь не сойдет на вас, знание не сойдет на вас, зрение не сойдет на вас... И вы остенетесь слепы, как все несчастные в этом несчастном мире слепцов. Плоть несчастных тварей которых вы умервщляете и пожираете с извинениями и ритуалами, лишает вас зрения , огня, и знания, от того , что она грязна. Она заражена ядом убийства. Черный дым насилия и расчленения живого застит вам глаза. Постоянное убийство в котором , как черви в грязи, копошитесь вы во мраке вашей жизни, делает вас слабыми, слабыми и несчастными убийцами. Но Текущий всегда готов дать силу тем , кто очистится от мертвечины...
— Но, Аолаги, мы — охотники... — Мишка не помнил, кто из храйдов, напуганных и растерянных его речью, стал возражать ему, — в этом наша честь, наша доблесть... Как можем мы отступить от закона всей нашей жизни?
— Охотниками назвал вас Текущий потому что ваши предки изъявили охоту — служить ему не требуя ничего взамен. Их добрая воля и была их охотой. Вы же поклонились закону и по его потворству разменяли на кровавое мясо живое служение Высшему.
Храйды опустили головы и вздрагивая от каждого слова , как от удара бича, склонялись все ниже. Когда Мишка закончил фразу, Пхыт вдруг поднял голову и, шагнув вперед, ударил себя в грудь, в грудь летающего существа, легкую, сильную и гулкую, как барабан.
