Я более с ним в спор не вступала. Во-первых, очень сложно было в его горячей речи найти промежуток, чтобы вставить свое слово, а во-вторых, я была занята более интересным делом. Смотрела на Эрика, чья улыбка становилась все шире и шире. Очень у него была странная эта улыбка. Очень веселая, словно сержант говорил Эрику что-то совсем-совсем приятное. Наконец сержант выдохся, плюнул, обозвал нас всех дармоедами, оставил на столе для Квентина какую-то ведомость и покинул кабинет, сделав Эрика, судя по виду, счастливейшим человеком.
— Ты чего? — подозрительно спросил у него Илис, перекинувшись в человека.
— Что? — спросил Эрик. — А... Ничего. Все хорошо. Просто хорошее настроение у меня. Лучше и не бывает. Честное слово. Собирайся, пойдем к Пфунгу!
— А дождь? — спросил Илис подозрительно.
— А что дождь? — спросил Эрик. — А. Дождь — плохо. Но ведь он рано или поздно кончится, правда? Так чего расстраиваться? Тем более что идти все равно надо.
Вообще, такое резкое изменение настроения кого угодно удивит. Хотя, когда имеешь дело с магами, и не такое увидишь. Эрик — ладно, вот я с профессором Штейном работала, заведующим Главной алхимической лаборатории, вот у кого настроение каждые пять минут поменяться может.
— Я тебе плащ зарядила, — сообщила я Илису. — Так что теперь не промокнешь.
— О, — обрадовался Илис, подпрыгнул на месте и тут же засмущался.
Очень он забавно смущается, когда в человеческом обличии. Веснушки, которые обычно едва-едва заметны, ярко выступают на щеках и носу. Он вообще очень стеснительный, когда человек. Когда на нем рыжая шкурка, я за ним такого не замечала. Тогда он охотно позволяет себя гладить, любит на коленях посидеть. А вот когда в человека превращается — совсем другой. Тихий, спокойный, скромный. Особенно при посторонних. Сегодняшний приступ катания по полу — это исключение, обычно он себе такого не позволяет.
Они оделись и отправились к Пфунгу, а я открыла сейф, в котором лежало дело Сырюка, чтобы выполнить поручение Квентина, которым он облагодетельствовал меня перед тем как уйти с Селеной ловить подозреваемого. Следующие полчаса я потратила на то, чтобы отправить его в суд, и лишь после этого смогла вернуться к тому, чем была занята все утро.
Впрочем, углубиться в расчеты мне не дали. Прибыл курьер из таможни, доставив для Квентина какой-то пакет. Пришлось возиться с этим самым курьером. Моя подпись в акте приема-передачи пакета курьера абсолютно не устраивала, ждать Квентина он не собирался, так что пришлось вести его к де Рыфу. Рыф быстро взял его в оборот и, по памяти зачитав ему пункты каких-то межотраслевых инструкций, сам расписался в акте, достал два пухлых журнала, в которых я расписалась, после чего отдал мне пакет, и я вернулась в кабинет.
И снова мне не дали поработать. На этот раз в кабинет опять ворвался кастелян, да не один, а в сопровождении самого лейтенанта Свиклая.
— Это все она! — заявил сходу кастелян, указав на меня пальцем. — Это она мебель ломает! Она — ведьма!
— Это — правда? — строго поинтересовался Свиклай.
— Конечно, нет, — ответила я. — Ну какая из меня ведьма, сэр? У меня ни метлы, ни щетки, летаю я не очень, да и вообще, я алхимик. Это посерьезнее будет. Если не верите, в штатном расписании посмотрите, там так и написано. А к стульям я никакого отношения не имею. Стулья ломаются без всякого моего участия, потому что хлипкие.
— А вот сержант Хатуэр утверждает, что стулья стали ломаться, потому что ты их заколдовала, капрал, — сказал лейтенант.
Я возмущенно уставилась на кастеляна. Да как у него только язык повернулся такое ляпнуть? Совсем разум потерял на почве сохранности казенного имущества?
— Сэр, я с утра провела две магических первичных экспертизы, зарядила два магических артефакта, а в данный момент занята одновременно расшифровкой комплекса чароплетений разрушенного артефакта второго рода и расчетом параметров алхимическо-генетической формулы, — последнее может и не стоило упоминать, все-таки это не относилось к работе Стражи, но я попросту разозлилась. — И это не считая необходимости выполнить некоторые канцелярские функции. Как вы полагаете, сэр, у меня есть время на то, чтобы заколдовывать мебель? Не логичнее предположить, что она ломается по другим, более простым причинам?
— Это по каким таким более простым причинам под сержантом Хатуэром сломалось уже три стула за последний час? — поинтересовался Свиклай.
У меня перед глазами встало развеселое, просто-таки счастливое лицо Эрика.
— Ну, во-первых, мы уже говорили сержанту Хатуэру, что поставленная нам мебель недостаточной крепости и качества, сэр, — ответила я. — Кроме того, сам сержант Хатуэр прошлый раз, на этом самом месте выдвинул ряд предположений. В том числе, что стулья могут ломаться от того, что тот, кто на них садится, делает это как-то неправильно. Еще он сказал, что они могут ломаться, если, цитирую 'на них садится ленивая задница, сделанная из чугуна', конец цитаты. А что, действительно все стулья, на которые он садится, ломаются?
— Да нет, — ответил лейтенант, как-то очень внимательно осматривая довольно полную фигуру кастеляна, — только эти, новые, из последней партии.
Я со значением кивнула. Лейтенант несколько секунд смотрел на меня, а я смотрела на него.
— Пойдем-ка, сержант, — хлопнул он по плечу кастеляна. — Продолжим наш разговор в моем кабинете. Капрал, продолжайте ваши изыскания.
Он вытолкал сержанта в коридор, а сам, закрывая дверь, задержался на пороге.
— Уиллис и Рок вернутся, пусть зайдут ко мне, — сказал он. — Вдвоем. Не по отдельности.
— Хорошо, сэр, — ответила я закрывшейся двери.
Просто хорошее настроение у него. Ну-ну...
Илис Зорр, оборотень, старший констебль Стражи
Венди — настоящая волшебница. Добрая. Плащ мне починила. Теперь сухо и тепло. Не так как в Рыбалке было. А у Эрика плаща такого нет, он их не любит. Потому что на них магия водная, а он водную магию не любит. У него куртка с капюшоном. Кожаная. Только куртка короткая, он все равно мокнет.
— А почему ты кожаный плащ не носишь тогда? — спросил я его. — Без магии.
Мы пешком шли. Потому что недалеко и потому что дождь почти не капал. Улица широкая, дома с обеих сторон большие, красивые, за заборами, за решетками, с парками, с садами, с цветниками. Тут богатые люди живут. Кали Пфунг — торговец, пряностями торгует. Пряности дорогие, потому он разбогател. Я пряности не люблю, они запахи прячут. Люди любят прятать запахи. Не понимаю почему.
— А ты где видел, чтобы такие плащи у нас продавали? — спросил Эрик. — Их попросту нет. Шерстяные с 'непромокайкой' дешевле. Конечно, зарядка в грошик встает, но кто про это думает? Тем более что каждый год новый фасон, новая мода. А кожаный если шить — то шить надолго. И под заказ.
Люди глупые. Из-за какой-то моды каждый год новые вещи покупают, даже если старые еще без дырок и выглядят хорошо. Мне бабушка рассказывала. У нас не так. У нас в лесу заяц цвет шкурки меняет, чтобы прятаться удобнее было. Зимой — белый, летом — серый. Тоже глупый. Мы же по запаху больше охотимся, какая разница какого цвета шкура, если запах есть?
— Кажется, нам сюда, — сказал Эрик.
Дом в три этажа. Крыша черепицей покрыта. Окна большие. И башня с часами. Решетка из витых прутьев, за решеткой лужайка и сливы растут. А еще розы. Красиво. Эрик за шнурок дернул — позвонил. В доме услышат, выйдут, откроют. Уже идут.
— Добрый день, господа, — поздоровался человек. Высокий, в костюме. Немного прополисом пахнет и химией. Так мазь от радикулита пахнет. Дворецкий. — Соблаговолите назвать себя по имени и огласить цель визита вашего, дабы передать хозяину их своему смог бы я.
Странно говорит. Никогда не слышал, чтобы так говорили. Показал клеймо, Эрик — свои два.
— Илис Зорр, старший констебль, Стража Ицкарона, — сказал я. Положено так. — Это — Эрик Рок, маг-практикант. Мы по поводу разбитого телефона пришли. Хотим осмотреть место происшествия и поговорить со свидетелями.
Дверь открыл, поклонился, обеими руками на дом указал.
— Соблаговолите прошествовать в дом, — сказал он. — О визите вашем доложу хозяину я незамедлительно.
Мы пошли. Он у меня плащ принял, у Эрика куртку забрал. В комнату нас провел. Большая, чистая, картины на стенах. У окна — клетка с канарейкой. Меня увидела — петь перестала. Испугалась. Зря. Я на работе на птиц не охочусь. Только на преступников. Глупая птица. Мы на диван сели, хозяина ждать стали. Тот пришел быстро. Корицей и бадьяном пахнет, а еще кумином. Высокий, худой, раскосый, с косицей длинной. Катаец. В халате шелковом, на нем аисты вышиты серебряными нитками. Руками машет, когда ходит.
— Как я рад вас видеть! — сказал он. Хорошо говорит, акцента нет. — Мне говорили, что у Стражи много дел, и я рад, что недели не прошло, как на мою скромную персону обратили внимание.
— Дел много, — кивнул я. — Вчера работорговцев ловили и убийцу, а сегодня к вам вот пришли.
— Мы бы хотели осмотреть место происшествия, — сказал Эрик. — И поговорить с вами, конечно.
— Конечно-конечно, — замахал руками катаец. — Идемте скорее за мной, прошу вас. Я приказал ничего не трогать и даже запретил в комнату входить, пока Стража все, как следует, не осмотрит.
— Хм, — пробормотал Эрик. Тихо, чтобы Пфунг не слышал. — А если бы никто не пришел, как долго бы он ждал?
Я плечами пожал. Не знаю. Можно у хозяина спросить, но Эрик не стал этого делать, я тоже не буду. О, большой кабинет. И книги тут есть, и пальмы в больших кадках, а еще глобус, еще камин, еще большой диван, кресла, столик журнальный, большой письменный стол, стулья и шкаф с бутылками разными у стены. На паркете — жарандийские ковры мохнатые, мягкие. Поваляться на таких охота. Нельзя, на работе я. Обломки телефона у стола лежали, в ладони от ковра, на полу.
— А кто и когда обнаружил, что телефон разбился? — поинтересовался Эрик.
— Я сам, — ответил хозяин. — Около часа ночи. Позавчера корабль с товаром пришел, так я был весь день в порту, вернулся уже после полуночи. Зашел в кабинет, а он вот лежит. Я тут же вызвал Стражу и сделал заявление.
— А когда вы видели телефон целым последний раз? — спросил Эрик.
Пусть Эрик вопросы задает. У него хорошо получается. Как у Селены и у Квентина. Я лучше делом займусь. Нюхать буду.
— Утром, около девяти, перед уходом, — сказал Пфунг. — Телефон после восьми вечера разбился, если вам интересно.
— Откуда вы знаете? — спросил Эрик.
На четыре лапы встал. Чихнул. Всегда чихаю, когда ее чую. Не знаю почему. Вэнди говорит, что аллергия. На пространственную магию, которую Фьюарин использует. Может быть. От расколотого телефона тоже чем-то таким пахнет. Похожим. И от того телефона, что Эрик с Квентином принесли.
— В восемь тут Лайда убиралась, служанка. Она говорит, что телефон был цел, — ответил катаец.
Когда с хвостом, тяжелее понимать, что говорят. Не знаю почему. А нюхать проще.
— Что скажешь? — спросил у меня Эрик.
Встал на ноги, отряхнулся.
— Позавчера тут утром был хозяин, сидел за столом, при нем входил дворецкий, потом они ушли. Потом долго никого не было, потом девушка какая-то приходила. Молодая. Наверное, служанка. Убиралась. Фьюарин прилетала. Потом улетала. Потом опять прилетала. Потом девушка ушла. Потом, позже, хозяин пришел. Потом дворецкий приходил. Потом ушел. Потом капрал Донован и констебль Тырчик приходили вместе с дворецким. Потом все ушли, и тут никого не было.
Смотрят на меня. Эрик уважает. Пфунг удивляется, головой качает, языком цокает.
— Больше никого не было? — спросил Эрик.
— Никого, — ответил я.
— А телефон кто трогал? — спросил Эрик.
— Господин Пфунг, девушка, и капрал Донаван, — ответил я.
— Хм. Понятно. А мы можем позвать сюда эту вашу служанку, Лайду? — спросил Эрик. — Хотелось бы задать ей несколько вопросов.
Пфунг кивнул, взял со стола большой колокольчик и позвонил в него. Дворецкий пришел. Хозяин ему Лайду позвать сказал. Девушка пришла. Молодая. Лет восемнадцать. Высокая, широкоплечая, широкобедрая. От нее мылом пахнет и нашатырем немного. А еще водой розовой.
— Лайда, господа следователи из Стражи хотят тебе вопросы задать, — сказал ей Пфунг.
Она на нас посмотрела и закивала. Немного боится нас.
— Расскажите, что вы делали здесь позавчера, Лайда, — сказал Эрик.
— Убиралась, — ответила девушка. Голос грудной такой. Приятный.
— А конкретнее? — спросил Эрик. — Полы мыли, пыль с книг сметали, ковры чистили?
— Пыль смахивала, извините, пипидастрой, а потом паркет протирала, — ответила она. — Ковры не чистила, они чистые... были... Когда они чистые, я их не всегда чищу.
На нас посмотрела. На ковры. Опять на нас. Мы наследили, когда к столу шли. На улице дождь и грязь, как не наследить?
— Долго убирались? — поинтересовался Эрик.
— Долго. Около часа, может больше. Пыль не только с книг сметала, но и со стола, и с подоконников, везде... И бумаги в стопочку складывала, и полы мыла и... Я тщательно убиралась, потому и долго. Я всегда хорошо убираю. Всегда.
— Лайда очень чистоплотная, — подтвердил Пфунг. — Этого у нее не отнять. Каждую пылинку, каждую ворсинку соберет. Однажды ей поручили сковородку мыть, знаете, эти с новомодным алхимическим антипригарным покрытием? Там в одном месте покрытие отходить стало, она и подумала что это тоже грязь. Все покрытие сняла!
— А Фьюарин какие-то письма приносила хозяину, пока вы убирались? — спросил Эрик.
— Никаких писем хозяину не было, — замотала головой Лайда.
— Как же? — возмутился я. — Ведь она два раза прилетала!
— Что скажешь, Лайда? — спросил хозяин строго.
— Она не хозяину, она мне приносила. Письмо, — ответила она. — Ведь я могу получать письма?
— Конечно, можешь, — успокоил ее Пфунг. — Все могут получать письма. А кто тебе пишет?
— Сестра, — ответила она. — Ее Сьюзен зовут. Она тоже служанкой работает, только в Утице, у фермеров, у Туксов. У нее выходной во вторник, а у меня в воскресение. Мы никак с ней не видимся, только письма пишем.
— А можете показать это письмо? — спросил Эрик.
— Не могу, я его выкинула. Я не храню их. Зачем?
— А что в том письме было, сказать можете? — поинтересовался Эрик.
— Там личное.
— Тем не менее...
— Ну, хорошо. Сестра пишет, что ее хозяева купили четвертую корову, что теперь ей позволено пить больше молока, и от того она начала поправляться. Целых три килограмма набрала, представляете? И спрашивала совета, как ей похудеть, — ответила Лайда. — А еще она писала о том, что хозяйка ей отдала свое старое платье. Оно почти новое, его надо ушить по лифу, потому что у хозяйки четвертый размер, а у Сьюзен — второй.
Это она про грудь. Не понимаю. Грудь у всех разная, а размеров всего шесть бывает. Еще нулевой бывает, если груди нет. И 'большая', когда больше шестого. Восемь получается. Все равно, мало. Как так?
— А второе письмо от кого было? — спросил я.
— Не было второго письма, — ответила Лайда. — С чего вы взяли?
